Каждый фильм Калика—яркое оригинальное произведение, которое, как и положено творению поэта, с кристальной чистотой «являет свой век и край» и ничего не теряет в переводе на язык другого века.
Наталья Баландина
Калик вошел в мою жизнь осенью 1993-го, когда по российскому телевидению был показан фильм «И возвращается ветер», произведший столь сильное впечатление, что ещё много дней спустя, я нет-нет, да возвращалась мысленно к нему.
Естественно, хотелось поделиться с кем-нибудь своими впечатлениями. Но, вот незадача… Никто о нем даже не слышал. Фильм прошел незаметно, без рекламы и анонсов, не привлекая к себе внимания неброским названием.
Заинтригованные моими словами, знакомые пытались найти ленту в фильмотеках. Но тщетно. Там её не было. А мои эмоции искали выхода. И тогда, разыскав в иерусалимском справочнике номер телефона Михаила Калика, режиссера, сделавшего эту работу, я собрала в кулак всю свою смелость и, решив: «Будь что будет!», позвонила.
Представившись, обрушила на совершенно незнакомого человека шквал восторженных похвал. Это ему, наверно, импонировало, и между нами состоялась довольно длительная беседа, оставившая впечатление приятного знакомства. Однако, основной цели — интервью, добиться не удалось. Михаил Наумович наотрез отказался говорить что-либо для прессы, пообещав, правда, пригласить меня на ретроспективный показ фильмов в Иерусалиме.
Но этого не произошло. (Забегая вперед, скажу, что сие мероприятие состоялось ишь в начале 2006 года). Тогда же звонить ему во второй раз я не рискнула. Обратилась по интересующему меня вопросу к знакомому киноведу Симону Линецкому, который поставил меня в неловкое положение, сказав: «Как Вы могли не знать такого человека? Это же величина с мировым именем! Это же еврейский Феллини!»
Прошло три года. Время давало новые впечатления. Но порой, нет – нет, да вспоминалась и некогда увиденная лента, и телефонный разговор. И тут мне в руки случайно попала кассета с записью той телевизионной программы, всколыхнув прежние чувства.
Снова, уже более внимательно, вглядываюсь в кадры этого автобиографического фильма-исповеди, который, действительно, можно поставить рядом с «Восемью с половиной» Феллини или «Зеркалом» Тарковского.
Вот он, мальчишкой, знакомится со своими американскими родственниками, вот самоутверждается на черноморском пляже… А это уже военная пора, когда мы видим подростка, мотающегося вместе с родителями, которые выступали в составе артистической бригады по госпиталям.
Студент, заключенный, начинающий режиссер-новатор, испытавший радость творчества и горечь незаслуженной критики, и, наконец, один из тех, что был выброшен волной алии 70-х на израильский берег. Ничего не скажешь, фильм хорош. Хотя, на мой взгляд, кое-где имеются длинноты. Но отдельные эпизоды! Они потрясающи!
Алма-Ата, 1942 год. Сергей Эйзенштейн снимает «Ивана Грозного». На студии в сопровождении фаворитки появляется уже старая, но прекрасно знающая себе цену Евдокия Дмитриевна Турчанинова. Здоровается, обнимается со всеми, в том числе и с Серафимой Бирман, играющей княгиню Старицкую, а потом, сплюнув в сторону и перекрестившись, произносит: «Тьфу, прости господи! Это ж надо, Сара-Фима боярыню русскую играет. Ну и времена! Слава Богу, что царя Ивана не Соломон Михоэлс играет!»
А вот похороны зверски убитого Михоэлса. В траурной процессии вместе с другими студентами театрального института — молодой парень. А на крыше — человек с рыдающей скрипкой в руках, копия шагаловского. На замечание по этому поводу своего спутника парень произносит: «Плач по убиенному». А в ответ: «Что? Что ты сказал? Повтори!» И вот уже следующий кадр: толстые решетки на вагонных окнах, стук колес, поезд, мчащий недавнего студента в места весьма отдаленные.
Есть ещё один эпизод, мимо которого просто не могу пройти. 5 марта 1953-го. Лагерь. Заключенные выстроены для экстренного сообщения, которое, всхлипывая, делает начальник. А у тех, к кому обращена его речь, совершенно иная реакция.
Крупным планом двое. И диалог между ними:
— Миша, а Вы знаете, что сегодня по еврейскому календарю Пурим?
— А что это — Пурим, Лева?
— Боже, да вы не еврей, Миша. Вы обычный московский гой. Пурим – наш великий праздник. Аман, дело было в Персии, хотел уничтожить наш народ. Так вот. Он сдох именно в Пурим. Аман сдох!
Это кадры автобиографические, потому что Калику, арестованному по совершенно пустяшному, не имеющему к нему никакого отношения, случаю, действительно, пришлось пройти через горнило сталинского лагеря.
Это случилось в 1949 году. Когда он, студент первого курса ВГИКа, жил беспечно, радуясь всему: учебе, встречам с товарищами, посещению любимых московских мест. А тем временем по улицам города, проезжал всесильный Берия, высматривая очередную жертву из числа молоденьких девушек.
Одна из них, подобно прочим, была отвезена к нему домой. Несмотря на строжайший запрет рассказывать о случившемся кому бы то ни было, проговорилась своему другу. Тот тайны не сохранил. Вскоре они оба были арестованы. А за компанию все, чьи телефонные номера оказались в записной книжке того молодого человека. В том числе и Калик.
«Группе из сорока человек, которые даже и не подозревали, за что их арестовали, было предъявлено обвинение в покушении на жизнь Сталина… Следователь, который вел дело этой группы, сказал, что «в случае, если он подпишет обвинение, ему гарантируется жизнь — правда, его ждет двадцать пять лет лагерей. Но если на суде хотя бы намеком всплывет история с Берией, то его ждет расстрел», написал в автобиографической книге «Я просто живу» Микаэл Таривердиев.
Их освободили и реабилитировали в пятьдесят четвертом. Но «пятно» осталось. Восстановиться в институте Михаил Наумовичу удалось с колоссальным трудом после многочисленных хождений по инстанциям, ибо ректор ВГИКа категорически не хотел его брать назад, мотивируя тем, что «советское искусство должно воспитывать таких режиссеров, которые могут снимать светлую действительность советской жизни. А он, пройдя систему лагерей, вероятно, этого не сможет». Но жизнь показала — чиновник оказался не прав. Все вещи Калика, которые мне довелось увидеть, пронизаны необыкновенным светом и альтруизмом.
А теперь вернемся к биографическим фактам, которые я узнала благодаря Симону Линецкому, ведущему в хайфском Бейт-оле клуб «Иллюзион», а так же вышеупомянутой книге удивительного композитора, писавшего музыку для фильмов этого режиссера, начиная с самой первой, дипломной ленты.
В 50-е годы, уже ушедшего века, в российский кинематограф пришла талантливейшая молодежь: Алов, Наумов, Ростоцкий, Параджанов, Чухрай и, конечно, Калик.
Эта плеяда в определенной степени напоминала «Новую волну», объединявшую Рене, Трюффо, Годара, Шаброля, Маля… Но, в отличие от французов, имевших свой устав, манифест и кредо, советские режиссеры не были организованы и монолитны. Каждый из них творил независимо от других. Единственное, что их объединяло — новаторство, перевернувшее каноны советского киноискусства сталинского периода, характерного «малокартинием», выпускавшем в год на экран по 4-5 фильмов биографического или патриотического плана, сделанных в эстетике эпохи, поддерживающих соответствующий моральный настрой.
Работы вышеупомянутой молодежи явились чистым глотком воздуха, который стал доступен лишь после 56-го, в период, о котором так хорошо сказала Виктория Токарева: «После сталинских морозов обрадовались, обалдели от хрущевской оттепели и так замерли лет на двадцать».
Первым фильмом Калика стала дипломная работа по известному роману Фадеева «Разгром». В нем не было ничего из ряда вон выходящего. Просто показана правда. Правда о гибели огромного отряда, произошедшая по глупости командиров. И это вызвало настоящий скандал. По выходе фильма на экраны возмутились обиженные герои гражданской войны, а в «Известиях» появилась огромная статья «Мы такими не были». Впрочем, на этом все вроде бы закончилось.
После окончания института молодой режиссер стал работать на киностудии «Молдова-фильм», где помог завершить ленту о борьбе молдавских повстанцев против помещичьего гнета «Атаман Кодр». Затем появись его персональные работы «Колыбельная», получившая Диплом почета Международного кинофестиваля в Локарно и удивительная лента «Человек идет за солнцем», показавшая мир через призму восприятия маленького мальчика. Поэтическая притча стала первым советским фильмом, снятом в новой манере, где не было цельного сюжета. Он состоял из отдельных новелл, в которых малыш сталкивался с различными людьми.
О том, как картина была принята, читаем у Таривердиева: «Когда картина была готова, нас вызвали в ЦК Компартии Молдавии. Второй секретарь ЦК, по-моему, Постовой его фамилия, закатил дикий скандал. Он сказал буквально: «Человек идет за солнцем», значит, он идет на Запад». А потом ещё добавил, что не понимает, как картина поможет повысить урожай кукурузы в Молдавии.
Мы попросили разрешения увезти фильм в Москву и показать московскому начальству. Нам было в этом категорически отказано. Тогда мы решились на крайнюю меру. Мы выкрали копию и в багажнике машины тайно переправили в Москву.
С этой копией обратились прямо к тогдашнему председателю Союза Ивану Пырьеву, показали ему. Он не увидел в ней ничего особенного, мы получили разрешение на её показ. Через неделю состоялась премьера в Доме кино. Успех был оглушительный. Так что на другое утро мы с Мишей Каликом проснулись знаменитыми».
В ноябре в Москву приехала делегация французских кинематографистов. Коллеги, посмотрев фильм, наговорили массу теплых слов и пригласили авторов на Рождество в Париж для показа картины в парижском киноклубе. Но Калика не выпустили. Заманчивая поездка не состоялась.
В 1964 году на экранах появилась новая лента режиссера «До свидания, мальчики!» по нашумевшей повести Б. Балтера. Фильм о довоенных годах, о неповторимом счастливом отрочестве и вере в светлое будущее (недаром через всю картину рефреном идет одна фраза: «Впереди нам казалось, нас ждет только радость»), был квалифицирован в официальной печати как «идеологическая диверсия». Решающую роль сыграло распоряжение М.А. Суслова: «За рубеж не выпускать, в стране не показывать».
О художественных качествах ленты никто не говорил. Зато говорили о «не раскрытии» характеров героев, об их праздношатании и бездеятельности, слишком неограниченной ранней самостоятельности. Не понравились и хроникальные кадры, откровенно повествующие о будущей судьбе довоенных мальчишек, ушедших на фронт.
В связи с этим, появившаяся три года спустя «Девушка с прямой спиной» (в кинопрокате «О любви»), и вовсе осталась незамеченной.
Времена изменились. Оттепель откатилась назад, а оставшиеся лужицы покрылись скользкой корочкой льда.
Нет, фильм не запретили, не положили на полку подобно «Коротким встречам» Киры Муратовой. Просто выпустили в прокат по позиции номер 16, предусматривающий на всю страну 15 (!) копий, в то время как при нормальном варианте позиция номер 1 дает от 150 до 200 экземпляров. Все хитро. Фильм вроде бы есть, а на самом деле его нет. Поэтому лента «О любви» тогда прошла мимо широкой публики.
Тем не менее, выпуская ее, цензоры не стали особенно церемониться. Они решили «исправить» фильм Калика самостоятельно — без ведома и согласия автора, причем основной удар «редакторов» пришелся в основном на документальный материал. Кстати, снятый не им самим, а Инной Туманян, которой удалось сохранить кое-что под диваном, где коробки с лентами прятались в течение двадцати лет.
Лишь в 1989 –м, Михаил Наумович, живя уже в Израиле, получил телеграмму из Италии, в которой говорилось, что картину, в искаженном варианте, вытащили на одну из европейских премьер и обещали помощь в восстановления картины. Поэтому то, что неожиданно появилось на телевизионном экране уже в новом веке, представляло собой третий вариант.
Перед его демонстрацией выступил сам автор. Он рассказал о том, как лента «была порезана чужими руками», как картину искалечили, вырезав определенные куски и вставив выброшенные в корзину», как он, узнав о произволе руководства студии, Калик обратился через Управление по охране авторских прав в суд. Но из этого ничего не вышло. Пройдя ряд инстанций, дело легло на полку. Судебного процесса не состоялось.
«Любить» – лента со сложной кинодраматургией и композицией, где документальные съемки, сделанные на городских улицах, когда безымянные прохожие пытаются ответить на животрепещущий вопрос: «Что значит любить?», перемежаются философскими размышлениями молодого Александра Меня и игровыми новеллами. А каждую часть предваряют эпиграфы из «Песни песней» Ветхого Завета (самыми лучшими словами, сказанными о любви, по мнению режиссера).
Что так не понравилось партийным чинушам в четырех игровых новеллах по произведениям современных авторов? Все. Особенно откровенные высказывания о том, что с этим понятием связаны не только «вздохи на скамейке», но и секс. В частности рассуждения Александра Меня, о том, что любовь, если это не суррогат, при физической близости приближает людей к Богу. По его мнению, чистый секс, без любви, — патология. Равно как и платоническая любовь.
Последней лентой, снятой в Союзе, стал телевизионный фильм по мотивам пьесы Артура Миллера «Цена», в которой рассказывалось о том, как старый оценщик недвижимости Соломон умирает посреди чужого хлама, не сумев выбраться из мелочных дрязг.
Почему он взялся за непривычную для себя работу? Потому, она стала для него своеобразным творческим экспериментом, о котором сам автор сказал так: «Этот телевизионный фильм я решил снимать еще из чисто профессионального интереса. Всегда говорили, что я режиссер, который мало обращает внимания на актеров, что для меня главное ритм, музыка, монтаж… Действительно, это мой любимый инструментарий. И вот я решил взяться за такую работу, где четыре стены, четыре актера, бесконечные диалоги, то есть наступить на горло собственной песне».
Эта вещь у власть имущих вызвала такую же реакцию, как и предыдущие, а потому после того, как была окончена, на экран не вышла. Зрители увидели ее несколько лет спустя без указания в титрах имени режиссера.
Да, имя Калика на нашей доисторической мало кому было известно. Разве только тем, кто присутствовал на творческих вечерах в каких-то учреждениях, куда его порой приглашали.
Но такие демонстрации, в итоге, привели к тому, что было заведено уголовное дело, в котором режиссера обвиняли в частном предпринимательстве. На квартире был произведен обыск, изъяты копии всех картин, в том числе авторская версия фильма «Любить», ибо в СССР фильмы считались собственностью государства.
За недостатком улик дело через некоторое время дело закрыли, но ленты не вернули. Стало ясно, что бороться с системой бессмысленно.
Было и больно, и обидно, и не до дальнейшего творчества. А тут, как раз поднялась первая волна репатриации в Израиль. И Калик решил уехать. Уехать не за красивой жизнью, как некоторые, а в надежде понимание, на возможность реализовать себя в творчестве.
Только и здесь у него любви с чиновниками не получилось. Ведь в Израиле в ту пору не было серьезного кинематографа. Создавать же его ни кому не приходило в голову. Что касается лично Михаила Наумовича, то здесь, в отличие от Запада, его не знали.
«Открытие» произошло благодаря американскому режиссеру Отто Преминджеру, который, будучи выходцем из России, с неослабевающим вниманием следил за всем, происходящим на бывшей Родине. Он-то и сказал самому крупному чиновнику от кино Зееву Биргеру: «Вы не представляете себе степени везения. Вам даром досталась Звезда, которая принесет израильскому кинематографу успех и лавры».
Этот совет воспринялся фактической директивой. Калика разыскали, устроили встречу с министром финансов, добились санкции на снятие фильма.
Так в 1975-ом родилась мелодрама «Трое и ещё один» — экранизация Горьковской «Мальвы». «Почему он решил ставить Горького? Не Шолом-Алейхема, не Бабеля, не Фейхтвангера, а вещь основоположника соцреализма?» — вопрошал в своих мемуарах М. Козаков и не находил ответа.
Фильм, в котором играли израильские актеры, к сожалению, не удался. Какова причина — ответить на этот вопрос трудно. То ли режиссер не сумел уловить, так называемой, израильской ментальности, то ли его манера была чужда тем, кому фильм адресовался… Кто знает? Во всяком случае, не получилось того, чего все ждали от мировой знаменитости. Вникнуть в причины неудачи никто не захотел, и выплеснулась злобная радость по поводу провала чужака.
С тех пор и возник у Калика антогонизм с израильским кино, не признавшим и одновременно удивившем его: «Неужели среди живущих здесь нет талантов, подобных тем евреям, что способствовали престижу американского или советского кинематографа?»
Но апломб апломбом, а неудача резко ударила по самолюбию. Калик замкнулся, ушел от большого экрана на долгие годы. Он работал, преподавал, снимал короткометражки, фильмы для телевидения. Новую настоящую вещь ему удалось снять уже во времена горбачевской перестройки в России.
И снова слово М. Таривердиеву: «В восемьдесят девятом в Москву приехал Михаил Калик. Наконец-то его имя, его легендарные картины, почти на двадцать лет выкинутые из жизни, возвращались из небытия. В аэропорту его встречали уже порядком постаревшие мальчики и девочки из нашей компании шестидесятых. Интервью на телевидении, в прессе, ретроспектива фильмов — в моду вошли те, кто возвращался. Миша не вернулся насовсем. Он вернулся снимать. Калик и в Иерусалиме оставался Каликом. Он никогда никому не пытался угождать. Он всегда больше всего ценил свою независимость. И поэтому приехал снимать свою следующую большую работу в Москву».
Менее чем за два года ему удалось сделать чудесный фильм, снятый в жанре киномемуаров с большими массовыми сценами, в котором было задействовано 150 актеров.
«И возвращается ветер» был показан 14 ноября 1991 года. День в день ровно через двадцать лет после того, как он покинул страну. Большой зал Дома кино был забит до отказа. Время показа двухсерийной ленты, шедшей около трех часов, промчалось как мгновенье. Когда зажгли свет, стало видно, что у многих в глазах стояли слезы.
Через некоторое время фильм попал на иерусалимский фестиваль, войдя в одну из второстепенных программ, шедших в небольшом зале синематеки лишь для прессы и специалистов.
Тут-то и увидел фильм Амнон Лорд, опубликовавший в газете «Идиот Ахронот» статью «Калик ждет другого Оскара». В ней и биографические данные, и попытка анализа фильма, и горькая констатация невостребованности.
В 90-е годы многое изменилось. Нет-нет, да проходят по российским телевизионным каналам его фильмы, которые я, по возможности, стараюсь не пропустить.
Осенью 1996-го в доме Ханжонкова состоялся ретроспективный показ фильмов в программе «Звездный дуэт: Калик—Таривердиев», посвященной памяти композитора. А еще, как говорилось выше, в начале 2006 года подобный праздник был устроен в Иерусалиме, где Михаил Наумович живет поныне. Справедливость восторжествовала. Ветер, как ему и положено, вернулся на круги своя.
1992-2006-2018
Фото из летны «Калик в черно-белом и цветном» режиссера С. Винокура.
P.S. Трудно говорить о том, что этого человека уже нет в живых. Он ушел в мир иной 31 марта 2017 года в возрасте 90 лет.