Я давно искала материал о Борисе Балтере. Искала и не находила. Наверно, потому что его творческая жизнь была исключительно короткой. Яркая звездочка, взошедшая на литературном небосклоне в начале 60-х, погасла через несколько лет.
Но правильно говорят: «Кто ищет, тот всегда найдет». Нашла и я. Прежде всего Элизу Львовну Серман, совершенно необыкновенную женщину, прекрасного рассказчика, у которой в архиве оказались материалы из Евпатории: письмо и страничку «Евпаторийской здравницы» за май этого года, где в рубрике «Наши земляки, оставившие след в истории Евпатории» — статья о писателе и фотография, на которой он запечатлен в период литературного расцвета со школьными друзьями и учительницей В. В. Тарасенко.
Времени вспять не повернуть, мертвых не воскресить. Но, тем не менее, очень хорошо, что есть люди, старающиеся восстановить справедливость, соединить разорванные связи, вспомнить незаслуженно забытые имена, потому что «это надо не мертвым, это нужно живым». Вот и появились, наконец, в Евпатории мемориальные доски на стенах домов, связанных с Балтером: того, где писатель жил до войны (№ 11 по улице Краевского) и гимназии имени И. Сельвинского (прежней школы N 1).
И прекрасно, что город, которому, Борис Исаакович, объясняясь в любви, которому посвятил немало прекрасных строк, вспомнил о нем, вычеркнутом из литературной жизни на двадцать с лишним лет. Произошло же это после того, как в 1968 году, проявив гражданское мужество, Балтер, поставил свое имя под коллективным письмом Л. Брежневу в защиту литераторов Гинзбурга и Галаскова, осужденных за диссидентство и зарубежные публикации, не отказался от своей точки зрения.
Жаль, конечно, было партийного билета, полученного в экстремальной ситуации после того, как был тяжело ранен в окружении под Ржевом. Попади тогда он в руки немцев, — живым бы не остался. Ведь те в первую пускали «в расход» командиров, коммунистов и евреев. А Балтер соответствовал всем этим пунктам.
Можно считать, что ему повезло. Вырвался, выжил, был демобилизован по инвалидности. И… остался не у дел. Потому что вся сознательная жизнь после окончания школы (за спиной — два военных училища, финская и гражданская войны), была связана с армией.
Понемногу стал писать, и в 1948 году поступил в литературный институт им. М. Горького, где много полезного приобрел на семинаре К. Паустовского, помогшего начинающему автору с первой публикацией.
В 1961 году Константину Георгиевичу удалось выпустить альманах «Тарусские страницы», куда вошли произведения еще безвестных талантливых писателей. Попали туда и «Трое из одного города» — первая часть повести «До свидания, мальчики!», которая через год полностью была опубликована в журнале «Юность».
Повесть, в заглавие которой легла строчка популярной песни Б. Окуджавы, сразу стала бестселлером. Употреблю именно этот термин, хотя в те времена в русском языке это слово ещё не имело хода. Просто, не могу иначе охарактеризовать необыкновенную популярность вещи, в считанные месяцы переведенной на многие языки и переложенной в пьесу, шедшую при полном аншлаге на сцене ряда театров. А в 1964-ом появился и фильм, снятый Михаилом Каликом.
Было ли это случайностью? Ни в коей мере. Эта вещь, как никакая другая, отвечала читательским запросам. Те, кому в предвоенную пору было шестнадцать, с болью в сердце узнавали в себя.
Послевоенное же поколение, воспитанное в романтическом духе на патриотической почве с незначительной примесью нигилизма, упивалось новинкой вместе с явившимися из небытия «Именами на поверке» (сборнике стихов молодых поэтов, погибших на войне), «Звездным билетом» В. Аксенова, «Лонжюмо» А. Вознесенского.
Сам автор считал эту книгу выполнением обещания, данного друзьям ещё в школьные годы: рассказать об их жизни, мечтах, о том, какими были на пороге войны те, кому пришлось, круто изменив жизненные планы, взять в руки оружие.
И не беда, что сдержать свое слово он сумел лишь много лет спустя. Об этом, а так же о том, что отдельные моменты, описанные в книге, имели место на самом деле, говорит в своих заметках бывшая соученица Бориса Ада Эренгросс. Она же и раскрывает «секрет» некоторых прототипов.
В главном герое Володе Белове, от имени которого идет повествование, без труда узнаются черты самого автора, его ближайший друг Сашка Кригер «списан» с Михаила Исааковича Либермана, ставшего, в отличие от своего двойника, не врачом, а юристом. Катя в значительной степени похожа на Е. Рафартович, в прошлом учительницу, а Женя — на Женю Ильинскую, первую любовь Балтера, живущую ныне в Америке. Свою же, несколько измененную фамилию она подарила героине — рыжеволосой, взбалмошной, но необычайно симпатичной Инке, образу собирательному, в значительной степени рожденному воображением автора.
В повести хороши не только главные герои, но и все персонажи, выписанные настолько ярко, что четко представляешь себе каждого из них, а, благодаря этому, ощущаешь атмосферу, в которой происходят события.
Особенно колоритно выглядят фигуры родителей ребят: витькиного работяги-отца, сашининой типичной «идише маме», и, конечно, Надежды Александровны, матери самого Володи, в образе которой нашли отражение черты, внешность и характер матери автора, истой революционерки, до конца преданной делу партии. И это при абсолютном отсутствии гротеска!
Интересно, что сейчас, перечитывая книгу через 35 лет после её выхода в свет, я увидела то, чего просто не могла видеть раньше: необыкновенное сходство товарища Беловой с товарищем Поляковой из повести Б. Васильева «Завтра была война».
Та же кожаная тужурка, подпоясанная ремнем, кепи, короткая стрижка… Комиссар, четко знающий свое место в революции и совершенно не приспособленный к мирной семейной жизни.
Такое сравнение невольно привело к сопоставлению двух повестей, описывающих события одной среды, примерно одного периода, и возникновению вопроса: «Почему они получились такими разными? Почему одна вещь навевает тихую грусть, а другая вызывает душевную бурю?»
Если отбросить индивидуальные особенности авторов, их жизненный и литературный опыт, то причину, вероятней всего, следует искать во временном расхождении создания каждого из этих произведений. То, что в начале 60-х, в период «оттепели», воспринималось по одному, в конце 80-х оценивалось совершенно иначе.
Встретиться бы авторам сейчас и поговорить на эту тему. Но такое, увы, невозможно. Ведь уже 23 года как нет Бориса Исааковича, ушедшего из жизни слишком рано, в возрасте всего 55 лет. Он не успел осуществить многое из задуманного, в частности написать автобиографическую повесть. Остались наброски, отрывки под общим названием «Самарканд».
Почему «Самарканд»? Потому что там он родился, провел детские годы и жил до того до того момента, пока мать не перебралась в Евпаторию; потому что этот город приютил Балтеров, бежавших из Киева от еврейских погромов, дал им кров и пищу.
Сочными мазками содается обстановка 20-х годов, увиденная глазами семилетнего мальчишки: жаркие пыльные улицы, глинобитные постройки, арыки, наполненные водой.
Интересно представлена и семья будущего писателя: бабушка и дед, считавший ребенка вундеркиндом, восторгавшийся его способностями настолько, что видел в своем единственном внуке перспективную замену невежественному самаркандскому раввину, а потому обучал его таинствам талмуда, чем вызывал негодование матери, человека сложного, находящегося в силу политических убеждений в конфронтации с родителями.
Второй отрывок посвящен уже другому, более позднему периоду, когда курсантом военного училища, он приезжал в Москву с определенной целью: отстоять честь и доброе имя матери, обвиненной в экономической контрреволюции только потому, что, занимая должность председателя евпаторийского отдела «Медсантруд», добивалась повышения зарплаты санитаркам.
И мы видим, как им с честью был выдержан первый экзамен на внутреннюю чистоту, ибо, поднимая это дело, он рисковал всем своим будущим. О том же, что эти нравственные устои сохранились у Балтера «на всю оставшуюся жизнь», свидетельствуют факты, о которых говорилось выше.
И все те, кто его знал, единогласно говорили об исключительной порядочности этого человека, об одном из тех, кто ни при каких обстоятельствах не отступает от своих убеждений и, говоря словами японских самураев, не теряет своего лица.
1996