Мать и дочь

Далекое детство. Толстая книжка в твердом картонном переплете. На обложке  желтого цвета – девушка-гимназистка. Над картинкой название: «Дорога уходит вдаль».

Искренняя и трогательная история еврейской девочки из интеллигентной семьи, образ которой остается в памяти на всю жизнь.

Несмотря на огромную популярность этой вещи в 50-х годах, об ее авторе, Александре Бруштейн, рядовому читателю мало что было известно. А ведь ею написано немало пьес, инсценирован ряд классических произведений, создан цикл исключительно интересных воспоминаний о театральной жизни России конца XIX в. – начала ХХ в.. 

И еще интересный факт из биографии Александры Яковлевны. Оказывается, она мать  Надежды Надеждиной, руководителя знаменитого ансамбля «Березка»,о чем а течение многих лет не принято было говорить. Впрочем, давайте обо всем по порядку.

Сашенька родилась 12 августа 1884 года в Вильно, считавшиеся в те далекие времена настоящей заграницей. Ее отца, Яакова Выгодского,  старшего из семи братьев религиозной хасидской семьи, мать мечтала видеть именитым раввином.

Но у того были иные намерения. Прячась на чердаке, он самостоятельно подготовился к экзаменам, и после окончания гимназии, благодаря помощи отца, занимавшегося  продажей экипировки для русской армии, сумел поступить в военно-медицинскую академию. 

Из него получился прекрасный специалист. Сначала он  имел  частную практику. Затем возглавлял еврейскую городскую  больницу. Охотно занимался общественной деятельностью, был  одним из основателей еврейского врачебного кружка города.

Так как мать девочки, Елена Семёновна, происходила из иной социальной среды, выросла в богатой семье статского советника, где в доме было полно прислуги, после женитьбы доктор всячески пытался обеспечить своим близким достойный быт, трудясь с утра до ночи.

Во время Первой мировой войны, когда Вильно был оккупирован немцами, его отправили в концлагерь за призывы не платить  наложенной  оккупантами контрибуции.  

После заключения мира он несколько месяцев входил в литовское правительство как министр по еврейским делам, а когда Вильно  отошел Польше, был избран в польский Сейм от блока национальных меньшинств.

Личность яркая и самоотверженная, он был способен на геройство. Так в 1939 году, когда поляки начали громить еврейские лавки, мастерские, бить стекла в домах, сумел остановить погром.

Несмотря на свое происхождение, никогда не акцентировал внимание на религии, считал себя атеистом. А вот сионизму сочувствовал. Встречал посетившего Вильно Герцля хлебом-солью.

Поначалу приветствовал становление на его родине советской власти, но потом, разочаровавшись, боролся за сохранение еврейских учреждений и школ с преподаванием на иврите.

Когда во время Великой Отечественной война Вильнюс оккупировали немецкие войска, Выгодский вошел  в состав юндерата, не понимая до конца, что это значит. А когда понял, стал  выступать против проводимой немцами политики, пытался защищать евреев перед нацистами, за что был заключен в тюрьму, где умер в конце того же года. 

Но вернемся к прошлым годам его жизни. Загруженный работой, Яаков дома бывал редко. Приходил настолько уставшим, что у него не было сил ни на что. По возможности садился за письменный стол, и  занимался  мемуарами на идиш, которые увидели свет в 20-х годах прошлого века. 

Его талант, как мы видим, передался дочери, которую он очень любил. Несмотря на то, что занимался ее воспитанием урывками, сумел привить девочке основы порядочности и четких моральных устоев.

Краткие беседы, бросаемые реплики, реакция на недостойное, по его мнению, поведение Саши ложилось в основу ее сознания.  Обсуждения политических и нравственных вопросов: о богатых и бедных, об  имущих и нищих, о незаконнорожденных детях, давали ей уроки  честности, доброты  и жертвенности.  Оттого  будущая писательница выросла доброй, честной, с твердым характером и мягким сердцем, поднимающая  в своих книгах  вопросы нравственности, межличностных и межнациональных отношений.

Их ростки видны уже в дневнике двенадцатилетней девочки, желавшей «ехать в самые глухие места, помогать там по мере сил, учить, лечить, «посвятить всю свою жизнь на служение ближнему своему».

Еще будучи гимназисткой, Саша пробовала себя в репетиторстве, преподавала на бесплатных вечерних курсах для рабочих. После окончания школы отправилась в Петербург, где окончила Бестужевские высшие женские курсы. С 1907-го по  1917 год, рискуя как жизнью и свободой (именно так выразился много лет спустя на ее юбилейном вечере 1954 года драматург Исидор Шток), работала в нелегальной организации подпольного комитета помощи политзаключенным.

В Гражданскую войну, когда, по ее словам,  “голова кружилась от голода”, она была “бойцом культурной бригады”, то есть лектором фронтового театра. И в воспоминаниях это время описывает как замечательное, лучшее в жизни». 

После Октябрьской революции вела культурно-просветительскую работу среди населения, организовала в Петрограде 173 школы, обучавшие грамоте. И все это при том, что имела семью: мужа и двух детей.

Тогда же началась ее литературная деятельность: стихи, очерки, переводы. А в 1922 году была поставлена первая пьеса «Май» в Петроградском ТЮЗе.

За ней  последовали и другие. (В общей сложности Бруштейн написала более 60 пьес, сделала немало инсценировок классических произведений). Несмотря на занятость, любила присутствовать на их репетициях, где ее появление неизменно радовало присутствующих, ибо была приятна в общении, вежлива и обходительна со всеми. Но более всего поражала окружающих широта её знаний и образованность.

Александра Яковлевна любила театр, актеров, зрителей, за которыми наблюдала во время своих спектаклей и делала определенные выводы по их реакции на происходящее на сцене.

С удовольствием принимала участие в  ТЮЗовских «Четверrах», которые устраивал заведовавший в то время литературной частью театра С. Я. Маршак. «Когда она что-нибудь рассказывала, это был такой каскад остроумия, необычайных поворотов! Это был такой блеск, что мы готовы были её слушать без конца, а уж если она рассказывала что-нибудь смешное, мы, молодёжь, захлебывались от смеха и восторга и кричали ей: «Александра Яковлевна, расскажите ещё что-нибудь!» Даже когда она выступала где-нибудь на серьёзные темы, мы старались не пропустить её выступление». Уже тогда Александра Яковлевна плохо слышала и носила аппарат. Её глухота нисколько не мешала ей радоваться жизни. Много лет спустя она мне говорила: «Знаешь, это даже иногда удобно, когда кто-нибудь долго и нудно выступает или просто говорит глупости – я выключаю аппарат и наслаждаюсь тем, что не общаюсь с дураком» — так писала о ней актриса Клавдия Васильевна Пугачёва, хорошо знавшая Бруштейн, ибо была первой женой ее сына и некоторое время даже жила со свекровью в одной квартире.

А в этой квартире всегда происходило самое интересное. Ибо сюда приходили писатели, журналисты, архитекторы, учёные, музыканты, актёры, находившие здесь прекрасный прием. Многим из них эта щедрая душой женщина помогала советами и деньгами,  поддерживала  в трудные минуты жизни.

И всегда всюду с ней был муж Сергей Александрович ((Израил Мовшевич) Бруштейн, врач, коллега ее отца, за которого рано вышла замуж.  

В старости она охотно вспоминала о том, как он, будучи выгодным женихом, отвергвал одну за другой предлагаемые ему достойных невест; как случайно увидел ее, молоденькую девушку, в тот момент, когда дождь заставил его подняться на веранду какой-то дачи; как  старомодно просил у ее отца  руки дочери; как рассылались на свадьбу изящные приглашения на французском и русском.

Ее супруг тоже был человеком неординарным. Талантливый специалист, профессор, заслуженный деятель науки РСФСР,  специалист по нервным и психиатрическим болезням, он был одним  из основоположников советской физиотерапии и создатель  ленинградской школы физиотерапевтов, автором ряда монументальных работ в области физиотерапии.

В 1930-м году он был переведен в Москву. Так семья Бруштейнов оказалась в столице, где получила квартиру  в одном из тех фундаментальных домов, что прекрасно сохранились до нашего времени в Серебряном переулке.

Сюда же они вернулись и после возвращения из Новосибирска,  где во время войны Сергей Александрович руководил кафедрой физиотерапии Новосибирского института усовершенствования врачей и одновременно вёл активную работу по внедрению физических методов лечения в работу эвакогоспитальной Сибири.

На массивной двери красовалась медная табличка с надписью  «Профессор Сергей Александрович Бруштейн», сохранившаяся и много лет спустя, после того, как хозяина квартиры  не стало в 1947 году.

Как говорилось выше, в семье росло двое детей. Сын Михаил, родившийся в 1907 году и дочь Надежда, появившаяся на свет годом позже. Оба они выросли достойными людьми, занявшими видное положение в обществе.

М. С. Бруштейн был главным инженером кондитерской фабрики «Красный Октябрь», а дочь стала Надеждой Надеждиной, создавшей знаменитый танцевальный ансамбль «Березка».

Страсть, а иного слова здесь и не подберешь, к танцу у девочки проявилась с детства. Невысокая, тонкая, с прекрасной пластикой, она не могла усидеть, едва заслышав музыку. И поэтому после окончания школы твердо решила посвятить себя богине Терпсихоре. Мать же была категорически против, считая, что сначала надо получить серьезное образование (благо девушка закончила школу с прекрасными оценками по всем предметам), но Надежда ее слушать не стала. Поступила в балетную школу Петрограда, записалась на курс знаменитой балерины А. Я. Вагановой.

Она отдавала занятиям все свое время и свою душу, простаивала  ежедневно часами у балетного станка, приобретая, а затем оттачивая  свое мастерство. Она старалась вложить в свои движения такую наглядность, что сразу становилось ясно, о чем идет речь. А потому к концу обучения ей прочили блестящее будущее. И  оно не замедлило себя ждать. Уже после первого экзаменационного выступления ей предложили работу в Большом театре.

Домой она прилетела как на крыльях. Радостно сообщила матери, что уезжает в Москву. И там она, действительно, стала успешной  балериной. Принимала участие в балетах «Конек-Горбунок», «Лебединое озеро», «Дон Кихот», «Баядера», «Раймонда».  Особенно удавались ей танцы под национальные мелодии: русские, украинские, испанские, венгерские.

В этот период она познакомилась с известным художником, графиком Владимиром Васильевичем Лебедевым, бывшим на заре советской власти основателем и блестящим исполнителем плакатов для «Окон РОСТА», сотрудником «Сатирикона».

Ставший впоследствии ее мужем он написал не один портрет этой красивой женщины. 

Во время войны Надежда готовила исполнителей для фронтовых бригад ансамблей Сибирского военного округа и Карельского фронта. Порой сама выезжала с ними на линию фронта.

В 1944-м, она получила предложение вернуться в Москву для того, чтобы возглавить балетное отделение Московской эстрады. 

Ей уже 35 лет. Тот возраст, когда балерины, в большинстве своем уже не танцуют. Да и за время войны она уже потеряла свою профессиональную форму. А потому с радостью согласилась и с присущей ей энергией принялась за дело. Поменяла состав коллектива, обновила репертуар. И все это привело к его успеху у  зрителя, многочисленным гастролям, проходившим неизменно на «ура».

А через некоторое время поступило новое интересное предложение.  Надежду пригласили поработать в коллективе народного хора города Калинина как руководителя танцевальной группы.

Это ей было исключительно интересно. Потому что именно народный танец, а не балет, был ей ближе всего. После нескольких лет бесконечных поездок из Москвы в Калинин и обратно, она поняла, что «созрела» для создания своего коллектива.

И, несмотря на успех, прекрасный прием зрителей, дифирамбы в газетных статьях, решила все начать сначала. Все колебания отмел муж, считавший, что она поступает правильно, поддержавший ее в решении.

И она приступила к делу. Собирая свой ансамбль, она постоянно была в движении: посещала в поисках подходящих людей всевозможные учебные заведения, танцевальные коллективы. И наконец сформировала ядро своего ансамбля, которому будет суждено покорить не только свою страну, но и весь мир.

Премьера состоялась в 1948 году  на сцене  театра московского сада «Эрмитаж». Когда появилось 16 статных девушек в красных сарафанах, зал замер. В полной тишине хоровод танцовщиц, каждая из которых держала в одной руке платочек, а в другой —  веточку  березы, двинулся  по сцене, тем шагом, что впоследствии получил название «плывущего  шага», зал замер. А потом, покоренный этой неспешной лиричностью, взорвался аплодисментами. Идея,  подсказанная рисунком на старой литографии попала в яблочко.

После этого выступления ансамбль получил название «Березка», а его руководитель взяла себе псевдоним Надеждина. Танец же, видоизменившись, стал визитной карточкой ансамбля.

Позже девушки  облачатся в бальные платья,  их плечи окутают прозрачные шарфы, а голову украсит корона из косы (такая же, что носит их руководитель), но они, открывая каждый концерт, будут «плыть» по сцене под звуки старинного русского вальса, сопровождающегося щелканьем соловьев.  .

А талант Надежды Сергеевны проявился в полную силу. Создав свою, особую школу, она стала  родоначальница нового стиля в современной хореографии.

Ма’стерские, удивительно-красивые танцевальные композиции. То нежно-лирические, то зажигающее-яркие, но неизбежно красивые, захватывающие хореографические новеллы. «Карусель», «Березка», «Прялица», «На осенней ярмарке», «Лебедушка», «Сибирская сюита», «Сударушка»…

Все, кто жил в 50-х -70-х годах в СССР, непременно был знаком с этим ансамблем, гастролировавшим по многим городам, принимавшим участие в концертах, транслировавшихся по телевидению, а так же по прелестно-наивному художественному фильму «Девичья весна», где все члены ансамбля во главе с руководителем играли сами себя, где главную роль исполняла солистка ансамбля Мира Кольцова, которая возглавила «Березку» после Надеждиной.

Долгие годы этот ансамбль был исключительно женским коллективом. Но как говорит Кольцова, нельзя было постоянно танцевать «об ожидании любви», поэтому вскоре в ансамбле появились мужчины. Это позволило создавать новые номера»

Со временем появился и свой оркестр народных инструментов… Во время оттепели  ансамбль «Берёзка»  стал выезжать за рубеж. Его гастроли, ставшие визитной карточкой СССР, принимали тепло и радушно. Недаром в 1959-м году ему была присуждена Золотая медаль Мира им. Жолио-Кюри. Но мы снова забежали вперед. А потому вернемся к моменту егообразования.

Ансамбль «Березка» родился в непростое время. В стране все больше и больше культивировались идеи национального самосознания, при которой люди, принадлежащие к так называемым национальным меньшинствам , чувствовали себя не очень комфортно. 

Назревала эпоха идейной борьбы с «безродными космополитами», а потому иметь хоть и известную, но еврейскую маму, руководителю исконно русского национального ансамбля было, конечно, не с руки. Такое родство явно мешало, компрометировало. А потому дочь всячески старалась отмежеваться от матери, по возможности скрывала ее существование, избегала появления в столь невыгодном обществе, запрещала матери вообще произносить свое имя.

Несмотря на то, что  это было секретом Полишинеля, обе придерживались правил заведенной Надеждой игры, вызывая порой недоумение у знакомых. Так одна из девушек ансамбля в беседе со знакомой сказала: «Не понимаю, почему она себя так ведет. Ведь такой мамой можно только гордиться».

А мама, которой другой и впрямь бы гордился, изредка приходила на концерты с выступлением ансамбля и, сидя в уголке зала, с нетерпением ждала окончания представления и появления именитой дочери, выходившей на поклон.

Не трудно догадаться, какие чувства терзали в такой момент ее сердце. Естественно Александре Яковлевне это было и больно, и горько, но она не шла на моральные компромиссы, не скрывала своего еврейства ради дочери. На обложках своих главных книг, написанных тогда, когда ансамбль Надеждиной был на взлете, не боясь испортить карьеру дочери, ставила свою фамилию.

К тому времени она уже была вдовой. Муж умер  в сентябре 1947 года. И свой новый статус Александра Яковлевна переживала очень  тяжело. Ушел из ее жизни не просто близкий и дорогой человек. Ушел тот, с кем  была прожита большая часть жизни.  Тот, что всегда поддерживал, прекрасно понимая ее.

«Смерть Сергея, — говорила она, — отрубила от меня всю прожитую жизнь, ту, что позади, за плечами, – со всеми воспоминаниями, со всеми событиями. И то, что происходит со мною теперь, – все, что я вижу, чувствую, думаю, делаю, пишу, – вливается в сохранившийся обрубок жизни – и тут же выливается. В никуда. В ни во что».

Получилось так, как и жалея ее, говорил  муж, умирая: «Тебе будет очень трудно…».  Так оно и было. Единственной отрадой был сын, с которым у нее были прекрасные отношения. Иначе бы он не написал в одном из своих писем к ней: «… Как радостно сознавать, что имеешь такую умную, честную кристально-чистую маму»…

Эти слова, перечитываемые ею неоднократно, ложились бальзамом на ее израненную душу. Но случилось так, что Миша тяжело заболел, и  приближающийся конец был неизбежен. Она, естественно, сильно переживала, но держалась. Не показывала вида как ей тяжело и горько. После его смерти в 1954 году осталась фактически одна. 

Так и жила в своей квартире в Старо-Арбатском переулке со свой домработницей Шурой.  Несмотря на то, что к концу жизни была  признанным мэтром, пользовавшимся уважением и любовью как старых коллег, так и тянувшихся к ней  молодых писателей, которых подкупало «жизнелюбие, природная ирония, доброта и широта души, она была бесконечно одинока.

Вот как пишет о ней писательница Л.Р. Кабо: «Господи, как она была некрасива – крупный, чуть приплюснутый нос, слабые стариковские губы, эта дряблая кожа, эти выцветшие от времени глаза… Она прекрасная была, была красавица! Даже в слепеньких, выцветших глазах словно поселялось по нескольку чертей сразу – будь то разговор наедине или большая компания разнородных людей, наслаждавшихся неожиданно выпавшей им удачей, – встречей с нею,.. а уж она-то жила, она кокетничала, чудо наше!.. Иногда она любила при случае ошеломить крепким словцом. Получалось у нее это удивительно элегантно, как и все, что она говорила и делала; и столько ума – во всем, что она говорила и делала, – столько неподдельной заинтересованности и молодой страсти, – она была гением человеческого общения, именно так, иначе о ней не скажешь».

Она же описывает и  80-тилетний юбилей писательницы, что проходил в большом  зале Дома литераторов, не сумевшем вместить всех желающих присутствовать на нем. Взволнованная и растерянная юбилярша принимала, то плача, то смеясь, поздравления, которые зачитывали Николай Черкасов, Борис Чирков, Леонид Утесов, Сергей Образцов. Звучали записи сделанные ранее Корнеем  Чуковским и стихи Самуила Маршака,  написанные к юбилею десятилетней давности: 

Пусть юбилярша,
А.Я. Бруштейн,
Намного старше,
Чем Шток и Штейн,
Пускай Погодин
В сынки ей годен,
А Корнейчук
Почти что внук…
Однако все же, –
Как у Жорж Занд, –
Что год – моложе
Ее талант…

Несмотря на возраст героя дня, здесь не было скуки и натянутой торжественности, сопровождавших, как правило, подобные мероприятия. Было весело и приятно даже слышать следующие слова, которые были произнесены Бруштейн в заключение праздника.

«Вечер все-таки прошел блестяще по организованности и порядку, и все чувствовали себя уютно и хорошо… и юбилей мой, к большому моему счастью, не был похож на юбилей, и еще меньше – на гражданскую панихиду, он был веселый и молодой… Это говорит о таком высоком качестве работы нашего клуба… Теперь отдыхайте, – так закончит она свое благодарственное письмо, – пока мне не исполнится 90 лет, я вас больше беспокоить не буду, честное слово!..»  

Но еще одного юбилея не состоялось. Через несколько лет Александры Яковлевны не стало. Она умерла 20 сентября 1968 года от тяжелой болезни и была похоронена Новодевичьем кладбище, где прежде нашел последний приют ее муж, а 11 лет спустя и дочь.

2010

Использованный материал

Бруштейн, Александра Яковлевна — Википедия

Надеждина, Надежда Сергеевна — Википедия 

АЛЕКСАНДРА ЯКОВЛЕВНА БРУШТЕЙН — Лехаим

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: