Иерусалим мой золотой,
Из меди, камня и лучей.
Я буду арфой всех напевов
Красы твоей.
Наоми Шемер (перевод Л. Владимировой)
У меня в руках коричнево-белая открытка, похожая на фотографию. Из тех, что делали в начале прошлого века. На ней – миловидная женщина, одетая по моде того времени: широкополая шляпа, манто с широким меховым воротником. На лице – загадочная улыбка. Это Анна Тихо, известная художница, чьи картины можно увидеть в ее доме-музее, стоящем на небольшой улочке носящей имя Рава Кука и хорошо знакомом жителям Иерусалима.
История этого дома показалась мне интересной, а потому захотелось кому-то рассказать, а кому-то напомнить о ней. Для этого нам придется отправиться в далекое временное путешествие и оказаться во второй половине XIX века, когда Иерусалим стал выходить за пределы Старого Города и началось приобретение земельных участков в других местах. Одни строили дома для собственного пользования, другие – на продажу.
Среди последних был весьма зажиточный араб Ага Рашид Нашашиби, член солидного и могущественного клана. К слову, один из членов этой семьи, Рагиб аль-Нашашиби, впоследствии некоторое время был мэром Иерусалима.
К западу от городских стен, в месте, считающемся сегодня центром города, Ага Рашид в 1880 году выстроил двухэтажный дом в фомате строений создателя иерусалимского стиля Конрада Шика. Массивные каменные стены, куполообразная крыша. Под сводчатыми потолками, по восточному образцу, — на первом этаже центральный зал, от которого веером расходились комнаты. На втором этаже — спальные покои.
Нашелся и покупатель. Это был Мойше Вильгельм Шапиро, польско-российский еврей, уроженец Каменец-Подольска (ныне Хмельницкая область Украины). Он имел свой бизнес, занимался продажей антиквариата, в основном ветхозаветных времен. Не имея специального образования, Шапиро столь сильно поднаторел в этой области, что стал неплохим специалистом.
И вот однажды в соответствующих кругах он объявил о том, что приобрел у бедуина 15 пергаментных полосок, найденных в пещерах Моавитских холмов на побережье Мертвого моря. В них содержались тексты из Пятой Книги Моисеевой («Дварим» или «Второзаконие») датированные IX веком до н. э. То есть, они были на 900 лет старше самой старой из известных на то время версий.
Находка стала настоящей научной сенсацией, которой заинтересовался Британский музей. Он захотел приобрести эти рукописи и был готов заплатить колоссальную сумму – миллион фунтов стерлингов. Но в самый последний момент ученые эксперты: англичанин Дэвид Гинсбург и француз Шарль Симон Клермон-Ганно, расторгли эту сделку, объявив пергаменты подделкой. Аргументировали они это тем, что никакой материал не может сохраниться в течение 3000 лет, а потому Шапиро никто иной, как жулик-фальсификатор.
Экспертам поверили. Их мнение стало особо весомым спустя 11 лет, когда в 1895 году Лувр попал впросак, приобретя за 200. 000 франков золотую тиару скифского царя Сайтаферна, жившего в III веке до н. э. Тиара, якобы найденную при раскопке южно-российских курганов. Раритет оказался фальшивкой, изготовленной одесским ювелиром-виртуозом Израилем Рахумовским.
Подвело отсутствие в фигурах античной пластики, искаженное изображение Бога Ветров и наличие ряда героев, нашедших отражение в творчестве художников и скульпторов разных эпох и народов. А еще там была надпись, свидетельствовавшая о том, что головной убор преподнесли в дар Сайтаферну граждане Ольвии — греческой колонии на берегу Днепро-бугского лимана. А в тот период не могло идти речи о подарках, ибо греки были вынуждены откупаться от жадного Сайтоферна слитками золота и укреплять стены своих крепостей. Впрочем, как говорится, это было уже потом.
А тогда Шапиро, не сумев смириться с клеймом жулика, 3 марта 1884 года покончил с жизнью в дешевом роттердамском отеле, всадив себе в голову несколько револьверных пуль. Его жена-лютеранка вместе с двумя дочками вернулась в Германию, где одна из них — Мириам, став взрослой и взяв себе фамилию Гарри, в 1914 году издала книгу «Маленькая дочь Иерусалима», в которой рассказала о своем детстве в Святом Городе, о доме, в котором жила, о своих родителях.
История же с пергаментами имела свое продолжение. Купленные всего за фунт стерлингов, они где-то затерялись. Но когда в 1947 году были найдены Кумранские свитки, большинство специалистов пришло к выводу: шапировские «полоски» являлись подлинниками. И … схватились за голову. Но уже ничего нельзя было изменить…
Впрочем, мы отвлеклись. Вернемся на улицу Рава Кука. Кто жил в этом доме до 1919 года – неизвестно. Вероятно, малоинтересные личности, не заслуживающие особого внимания. А вот потом его приобрел доктор Авраам Тихо и поселился там с женой Анной. О них-то у нас и пойдет речь.
Авраам Тихо родился в 1883 году в моравском городке Восковиц в религиозной еврейской семье и, естественно, получил соответствующее воспитание. Но это не помешало ему выучиться медицине сначала в пражском, а затем венском университетах, стать врачом-офтальмологом.
Во время продолжения учебы в ординатуре от Франкфуртской организации Lema’an Zion (ради Сиона) Авраам был отправлен в 1912 году на работу в Палестину для создания в Иерусалиме глазной клиники.
Вместе с ним в дальнюю дорогу отправилась его кузина Анна, художница по профессии, что родилась в 1894 году в Брюнне (Брно), а потом жила в Вене, где обучалась искусству живописи.
Так как молодые питали друг к другу нежные чувства, то по приезде в Палестину поженились и прожили счастливо сорок восемь лет.
В то время на Ближнем Востоке свирепствовала трахома, страшная болезнь, поражающая слизистую оболочку глаза. Имели место и другие офтальмологические зболевания, приводящие местное население к тысячам случаев слепоты. Поэтому появление здесь специалиста было крайне важно.
Для Анны, с тонкой душой эстета, воспринимавшей все, в первую очередь, визуально, здесь очень не понравилось. После пышной имперской Вены с дворцами, садами и проспектами, она не могла принять то, что видела.
Привыкшую с детства к тихому спокойному ландшафту в зеленых тонах молодую женщину «нервировал ослепительно яркий свет, размывающий цветовые контрасты и контуры… Вместо стильно одетых европейцев вокруг были жалкие люди, одетые в лохмотья. Нищета и пустота многих районов…»
Правда, впоследствии, многое переосмыслив, она напишет: «Я пришла в Иерусалим, когда он был еще «целиной» с огромными, потрясающе красивыми перспективами… Я была поражена величием пейзажей, голыми холмами, большими старыми масленичными деревьями, расщелинами на склонах… Чувство одиночества, вечность»
Доктору же было не до эмоций. Он с головой ушел в работу. Больных было так много, что сам не мог справиться с потоком пациентов. И Анне пришлось надеть белый халат и начать помогать мужу. Способная девушка очень быстро освоилась с новой профессией медсестры.
Работая в своей первой клинике, находившейся в ортодоксальном районе Меа Шеарим, Тихо едва успевали принимать страждущих. Их было столько, что к концу дня супруги буквально валились с ног. Достаточно сказать, что за год ими была оказана помощь 69 000 больным.
Занимаясь врачеванием, доктор не делал различий между обращавшимся к нему. Его не интересовала ни национальность, ни социальный статус, ни религиозная принадлежность. Любой мог рассчитывать на его помощь. А больных детей, попадавшихся на улице, сам тащил в клинику, где и лечил.
Прошло совсем немного времени, и основатель первой офтальмологической больницы Иерусалима стал истинной легендой. Слава о чудесном докторе распространилась не только по Палестине, но и всему ближневосточному региону. В Иерусалим потянулись люди из Египта, Сирии, Персии и даже Индии. Ему довелось оперировать и эмира Абдуллу, ставшего впоследствии королем Иордании.
В 1914 году Тихо преобразовал клинику в частный госпиталь. И здесь он работал с полной отдачей. Неимущих, не способных платить за лечение, обслуживал бесплатно. Эффективность его работы дала свои результаты. Заболеваемость трахомой резко пошла на убыль. Но началась Первая мировая война,.
Тихо был мобилизован в турецкую армию. Сначала служил в Ливане, затем его перевели в Сирию. Туда, в Дамаск, к нему приехала Анна. Здесь она вновь взяла в руки карандаш. А когда в 1919 году супруги вернулись в Иерусалим, она уже не оставила любимое занятие.
Жизнь постепенно вошла в нормальное русло. Доктор Тихо возглавил глазное отделение больницы им. Ротшильда, а в 1924 году купил дом, расположенный между улицами Яффо и Ха-Навиим.
Решив создть там небольшую клинику, он перепланировал строение. В нижнем этаже разместились приемный покой, операционная, комната для выздоравливающих. А так же кухня, откуда хозяевам еда доставлялась наверх по бесшумному лифту.
Вокруг был разбит сад с фруктовыми деревьями и цветочными клумбами, за которыми тянулись грядки с овощами.
В этом уютном месте чета Тихо любила устраивать приемы. У них в гостях бывали поэты, писатели, музыканты, политические деятели. Нередко на огонек заходили четвертый президент Израиля Эфраим Кацир, мэр Иерусалима Тедди Коллек, философы Мартин Бубер и Гершон Шолем, поэтесса Эльза Ласкер-Шюлер.
А в 30-х годах, когда началась алия из Германии, в их доме собирались немецкие евреи. На родном немецком им было приятно пообщаться, пожаловаться на невзгоды новой жизни. Посетил этот дом во время своего визита в Палестину в 1931 году и Марк Шагал.
Несмотря на свою занятость как в клинике, так и по хозяйству, Анна продолжала рисовать. Большая часть ее работ представляла собой рисунки, выполненные в карандаше. Это были портреты людей, с которыми она сталкивалась на улице и в клинике мужа. Представители разных слоев населения в этнической одежде.
Но более занимали пейзажные зарисовки с присущей ей манерой венской академической точности деталей. Особенно хорошо это видно в работах 30-х годов, когда ее внимание стали привлекать деревья и кустарники, где она тщательно передавала текстуру коры стволов и веток, наросты и извилины, корявые годовые кольца.
А над ними, словно торжество жизни, – каждый тщательно выписанный листик. И несмотря на черно-белую гамму рисунков, в них реально ощущается зелень листвы. Яркой – молодой, темной — уже постаревшей.
В сороковых из-под ее кисти выходили уже цветные акварели. Пейзажи Тверии и Иерихона.
Но они не смогли затмить по-прежнему черно-белые «портреты» Иерусалима, выглядящие довольно необычно и имевшие для автора особый смысл, образ, пропущенный через призму собственных восприятий.
В этих работах на смену свинцовому карандашу, пришли другие материалы: тушь, уголь, черный мелок.
Спокойная жизнь Иерусалима нарушилась в августе 1929 года, когда арабы инициировали беспорядки, протестуя против репатриации и приобретения сионистами палестинских земель. Порядок удалось восстановить только благодаря английскому военному подкреплению из Египта, вызванному Верховным комиссаром сэром Г. Луком.
Эти бесчинства стоили жизни и здоровья более 500 евреям. Среди пострадавших был и доктор Тихо, получивший тяжелое ранение ножом от какого-то фанатика. Узнав об этом, тысячи людей охватила скорбь. Во всех общинах (иудейской, христианской и мусульманской) люди молились за то, чтобы доктор выжил и выздоровел. И поэтому, наверно, ему удалось не только встать на ноги, но и вернуться к своей работе.
Правда, через 20 лет это ранение дало о себе знать. В последние годы жизни Авраам оказался прикованным к кровати. Он уже не мог работать, не мог принимать больных. Но друзья и знакомые его не оставляли. Вместе с Анной делали все для того, чтобы доктор не чувствовал своей немощи.
Отдушиной стала любимая коллекция ханукальных светильников, которые Тихо собирал всю жизнь. У него, специалиста-офтальмолога, они ассоциировались с чудом света, подаренным людям Господом.
Эта коллекция, насчитывающая 150 экземпляров, существует и сегодня. Многие миноры привезены из заграницы. Есть из Германии, Австрии, России, Голландии, Северной Африки, Марокко, Чехии… В каждой — нечто особенное, отражающее колорит именно той страны, где она была сделана, а так же особенность мастера, из рук которого вышло изделие.
На ряде предметов — изображение храма в том виде, каком представлял его себе автор. Многие украшены Львом, символом Иерусалима и колена Йегуды.
Часть светильников приобретена самим Авраамом, часть – подарки друзей и благодарных пациентов, узнавших о хобби доктора.
В 1960-м году Авраама не стало. Анна очень тяжело пережила эту утрату, горько сознавая, что ушел любимый человек, не оставив ни сына, ни дочери.
Она находила забвение от горя в общении с друзьями и, конечно, в живописи. Сюжеты остались прежними. А вот стиль снова изменился. Появилась беглость штриха, графичность сменилась живописностью, возникла тонко исполненная красочная подсветка.
Главный мотив творчества этого периода — холмы Иудеи, которые никому не удалось изобразить лучше Анны. А для того, чтобы быть поближе к интересующим ее объектам, Тихо еще в 1950 году приобрела дом в Рамат-Мотсе, на окраине Иерусалима.
Со временем, по состоянию здоровья, она уже не могла работать на пленере, вынуждена была перейти в мастерскую. Но ее творческая фантазия не иссякала, тема не изменилась. Только теперь столь хорошо знакомые пейзажи и их фрагменты потеряли отдельные детали, конкретику, приобрели несколько абстрактный вид.
По беглым зарисовкам, сделанным с натуры, она создавала обобщенные образы природы Иудеи. А еще к этому времени относятся изящные цветочные композиции, выполненные акварелью.
Как известно, Анна свои работы не датировала. Их хронологию искусствоведы воссоздают лишь по манере письма и используемому материалу.
Несмотря на то, что о Тихо обычно говорят как о певце пейзажа, у нее имеется немало портретных зарисовок. В основном они выполнены в туши тростниковым пером, который так любили ранние венские экспрессионисты.
Как ни странно, но ее эстетствующую натуру привлекали не красавцы и красавицы. В качестве своих моделей она выбирала йеменцев и иранцев, прибывших с алией 50-х. Причем, самых жалких, самых убогих. Она передавала их образы с такой скрупулезной точностью, что в каждом портрете узнается конкретная личность. Поэтому сегодня потомки тех людей специально ищут эти изображения. И нередко находят. В частности, в интернете.
Несмотря на то, что Анна Тихо всегда была мастером-одиночкой, не поддающимся никакому влиянию, не имевшим ни последователей, ни учеников, она внесла свой вклад в дело становления израильской школы живописи.
В 1933-1934 годах помогала восстановлению Национальной Академии Искусств Бецалель, которая была создана в 1906 году, но закрыта в 1929 в связи с экономическими трудностями. Сама там никогда не преподавала, потому что ее идеалы не совпадали с целями и задачами школы.
Государство оценило ее вклад в израильскую культуру, присудив в 1970 году звание почетного гражданина Иерусалима, а в 1980 году — Государственную премию.
Начиная с первой выставки, происходившей в 1922 году в Башне Давида, где ее вещи экспонировались вместе с работами других художников, у Тихо было немало персональных выставок (начиная с 1934 года) как в Израиле, так и за рубежом, где ее работы получали, признание.
Перед смертью в 1980 году Тихо завещала свой дом Иерусалиму, городу, в который приехала молоденькой девушкой, где прожила большую часть своей жизни, чей многократно меняющийся облик (в зависимости от времени года и дня, ракурса и личного восприятия) запечатлевала в своих работах.
Муниципалитет долго думал, как поступить с обветшавшим строением, требовавшим капитальных вложений, значительных затрат. Но, в конце концов, было принято положительное решение. Дом отремонтировали, привели в порядок.
На втором этиже разместился музей, где висят картины хозяйки и стоит витрина с ханукальными светильниками, что собирал хозяин, где сохранился дух дома, впитавшего в себя иерусалимскую историю и культуру нескольких десятилетий.
А на первом этаже и в саду функционирует кафе, где подают очень вкусные салаты, супы и выпечку.
Сегодня в этом мини-музее, ставшем филиалом Музея Израиля, нередко проводятся концерты, устраиваются творческие вечера.
2010 — 2020
Использованный материал
בית טיכו – ויקיפדיה
אברהם אלברט טיכו – ויקיפדיה
אנה טיכו – ויקיפדיה
Репродукции картин взяты с выставки, проходившей в музее Гехта в Хайфе.