Своя ноша не тянет

И дик мне был бы мир,  когда б  не ты…                                                   

Б. Поляков

У меня в руках — новое издание книги Бориса Полякова с дарственной надписью. Этот сборник, действительно, интересен и, несомненно, заслуживает внимания, как заслуживает внимания и автор, создавший вошедшие в него произведения в состоянии абсолютной недвижимости и полного отсутствия дара речи. Событие, на мой взгляд, не менее, а может быть, и более яркое, нежели появление некогда романа Н. Островского, ставшего своеобразным  эталоном творческого мужества.

Но я хочу рассказать не об авторе, а о другом человеке, без которого Поляков никогда бы не состоялся как писатель. Это его жена,  его Вера.  Она же — надежда и любовь,  нянька и сиделка,  секретарь и продюсер;  женщина, пожертвовавшая для любимого многим и совершившая, на мой взгляд, своего рода подвиг, выйдя замуж за больного, заведомо обреченного человека.

— Какой подвиг?  — Удивляется Вера.  — Когда любишь, ничто не в тягость. А я любила. По-настоящему. С того момента, как только его увидела. Как это произошло? Случайно. Однажды, в далеком 1964 году, я попала в одну из тех больших безалаберных компаний, куда каждый мог запросто привести кого угодно. Там познакомилась с Борисом. И,  как уже сказала, влюбилась. Почему? Да потому, что этого невозможно было избежать.

Во-первых, он был необыкновенно красив. Той мужской красотой, что характерна для определенного типа людей и явно выдает «породу». Во-вторых, он обладал удивительным интеллектом, заложенным образованием, полученным в одной из лучших школ города и домашним воспитанием. 

Рано оставшись сиротой (отец пропал без вести,  мать умерла вскоре после войны), много лет провел с бабушкой, удивительным человеком, имевшим прекрасное европейское образование и жившей до революции в Германии.

Выше указанные качества обуславливали наличие у него особой ауры, привлекающей окружающих. Стоило же ему начать говорить — притягательная обаятельность резко усиливалась. Короче, я влюбилась. Но об этом предмет моего увлечения даже не догадывался. Он ухаживал за другой девушкой, кстати, весьма талантливой художницей, на которой и женился. А женившись, на какое-то время потерялся для нашего общества, потому что семья, в которой родился сын, работа, учеба на философском факультете университета занимали все его время.

Только семейная жизнь у него не удалась, и через два года он развелся. Почему? Потому что пришелся не ко двору, потому что  проявившаяся неизлечимая болезнь до смерти напугала новых родственников.

Он ушел. Стал жить один. И в это время мы случайно встретились на Невском. Боря шел своей странной походкой, неся в авоське буханку хлеба. Я подбежала, сказав: «Позвольте с Вами познакомиться!»

— А, Верка,  — послышалось в ответ.

Остановились, поболтали о том, о сем, и Борис пригласил меня осмотреть новую квартиру,  куда перебрался из бабушкиной,  потому  что ему уже трудно было подниматься по лестнице, а в новом доме был лифт.

К этому времени университет был окончен, но постоянной работы не было. Жил на пенсию по инвалидности и тем, что получал подработками: делал статистические выкладки для института философии, отвечал на письма читателей «Морской газеты» и журнала «Костер».

Так, случайно встретившись, мы стали общаться. Я нередко приходила в гости, помогала по хозяйству. Но однажды просто осталась, а через несколько месяцев мы оформили свои отношения. официально.

Многие считают, что, выйдя замуж за Бориса, я пожертвовала собой. Это неверно. Я просто не могла без него существовать. И, к слову говоря, была не единственной претенденткой на его руку и сердце.  Так что, можно считать, — выиграла конкурс.

Знала ли я на что шла? Несомненно. И меня ничуть не останавливало то, что он серьезно болен. Миопатия, иначе прогрессирующая  мышечная дистрофия,- болезнь страшная. При ней мышцы постепенно отмирают, приводя к потере подвижности суставов.  Сначала мелких, затем более крупных. Лечения нет. Больной обречен. Он это прекрасно понимает. А потому не каждый в состоянии пережить столь сильную моральную травму. А Боря мог. Мог быть самим собой: удивительным человеком и необыкновенным собеседником. Недаром в нашей квартире, находившейся в центре  города, всегда толпились люди, причем, весьма интересные.

Естественно, подобный брак вносил определенные коррективы в  семейные отношения. О детях не могло быть и речи, а потому моя жизнь была посвящена исключительно мужу. Так как он очень  любил гулять, мы много времени проводили в городе. Сначала ездили на метро, потом на такси, а в последнее время пришлось пользоваться инвалидной коляской.

Когда в 1970 году Ленинград потрясло «самолетное дело», появились первые мысли об отъезде. Я уговаривала мужа, он не решался. Когда через три года «созрел»,  мы, получив вызов от наших друзей, стали потихоньку собираться, и в 1976 году покинули Союз.

По приезде в Израиль окунулись в совершенно необыкновенную атмосферу. Нас окружили заботой, вниманием. В центр абсорбции, где мы в то время жили, приезжали ватики и сабры, приглашали в гости. Но мы не ездили, так как Боре не хотелось доставлять людям лишние хлопоты: ведь двигаться сам он не мог.

Болезнь, как и следовало ожидать, прогрессировала, все больше и больше сковывая тело. Однако это не уменьшало его обаятельности. И общаясь с ним, я как и прежде, получала удовольствие. На его слова: «Вера, посмотри, на какую жизнь ты себя обрекаешь!», неизменно отвечала: «Я обрекаю себя на жизнь с тобой. Это хорошо. Это много. А все остальное бытовые дела.»

А этих самых бытовых дел было невпроворот. Я крутилась как белка в колесе. Тем более, что окончив соответствующие курсы, первые два года еще и работала. Уволиться пришлось тогда, когда стало ясно, что мужа оставлять одного дома нельзя. Экстренная помощь могла понадобиться в любой момент. Как, например в тот, критический, когда ослабленные грудные мышцы лишили его возможности самостоятельно дышать.

В тяжелейшем состоянии мы с соседом Леней Гликманом увезли Борю в больницу, где ему сделали операцию (трахеотомию) и подсоединили к дыхательному аппарату. С того момента он навсегда стал привязан к машине, а вставленная ниже голосовых связок трубочка лишила его возможности говорить.

Пробыв в больнице несколько месяцев, мы вместе с персональным аппаратом, купленным Министерством абсорбции, вернулись домой. И наша квартира стала настоящим филиалом отделения реанимации.

Кому-то со стороны это могло показаться чудовищным.  Для меня же  было нормальным. Машина работала, человек дышал. Благодаря своему мощному интеллекту отвлекался. Смотрел телевизор, читал книги, общался с друзьями.

Сначала к нам приходило мало народу. Люди как бы стеснялись, не знали как себя вести, испытывали неловкость, характерную для здорового человека в общении с тяжело больным. Но потом привыкали и с удовольствием проводили с ним время.

С его губ легко считывалось «да» или «нет», остальное же, если было нужно, «переводила» я. Были среди новых друзей и такие, что обходились без помощи извне.

За окном нашего дома, а в это время мы уже жили в амигуровской квартире в Кирьят-Яме, был  сад. И Борис любил глядеть на цветущие кусты, слушать пенье птичек. Когда же общественность приобрела для него портативный дыхательный аппарат с аккумулятором,  стали выезжать на прогулки.

Уход за супругом занимал все мое время.  Уборка, готовка, массаж, кормежка и прочие дела не оставляли свободной минутки. Порой я  буквально валилась с ног. И когда кто-то приходил, использовала эти визиты для кратковременного сна. Ведь даже ночью не могла отвлечься, так как его надо было постоянно поворачивать.

Но, не смотря на все трудности, не сетовала. Ведь, как говорится, своя ноша не тянет. Если любишь — все остальное по боку. Недаром один врач не раз повторял, что с этой болезнью люди до подобной стадии обычно не доходят.

Несмотря на все, его мозг не переставал работать, и в какой-то момент Боря решил писать книгу, используя ленинградские дневниковые записи, переданные в Израиль через голландское консульство. Мы принялись за дело. Так как говорить он не мог, то все, что надумывал,  я «считывала» с губ,  конспектировала, разбирала написанное, затем перепечатывала на машинке.

Это был сложный процесс, выглядевший примерно так. Каждый из нас занимался своим делом: Борис сочинял текст, я возилась по дому. Когда фраза или абзац были готовы, он подзывал меня, цокая языком, и я, между уборкой и готовкой, бежала записывать.

Сначала были приведены в порядок записи о бабушке. И в журнале «22» появилась повесть «Жизнь и смерть Соры-Рохл», которая произвела хорошее впечатление. За ней последовал «Портрет с Юлией», опубликованный там же, и, наконец, «Всадник без коня».

Все эти произведения, хоть и построенные на автобиографической основе, — чисто художественные. В них некоторые образы утрированы, некоторые собрали черты нескольких лиц.

Мы справились за два года. И в 1985 году вышла книга, объединившая с легкой руки Феликса Розинера, занимавшегося ее изданием, все три вещи под одним названием «Опыт и лепет», словами взятыми из «Восьмистиший» Мандельштама и четко отразившими борину позицию.

Что из себя представляет любая жизнь? Опыт, постоянно набираемый, обновляемый, зачеркиваемый другим, и являющийся в то же время по сравнению с мирозданием, с вечностью, ничем иным, как детским лепетом.

Книга была написана, а денег на ее издание не было. И наши друзья организовали подписку среди коллег и знакомых из расчета 12 $ за экземпляр. После отзывов Нудельмана, Розинера, Маркиша дало деньги и Министерство Абсорбции.

«Опыт и  лепет» имел настоящий успех. О книге писали, говорили. Были отклики и в израильской прессе, и за рубежом. А в 1987 году она была даже удостоена литературной премии имени Рафаэли.  Тысячный тираж разошелся моментально. Пришлось срочно допечатывать 600 экземпляров.

Нам многие звонили. Как знакомые, так и незнакомые. Делились впечатлениями, хвалили. Некоторые приезжали для того, чтобы увидеться с автором.  Так, неожиданно, у нас дома появилось трио из хайфского филармонического оркестра. Скрипачки Аня Росновская и Ева  Штраусмарко, а также виолончелист Пауль Блазбиргер дали для автора миниконцерт.

Боря успел узнать, что такое слава, что такое признание. Дело, которое принесло плоды, скрасило его последние месяцы. Но при этом он словно почувствовал, что книгой исчерпал себя, выполнил миссию, которая ему предназначалась. Когда отзвучали фанфары, в нем что-то надломилось, и  все покатилось по наклонной. Отказалась работать сердечная мышца. В январе 1986 года его не стало.

Несмотря на то, что я к этому мысленно готовилась, потерю пережила исключительно тяжело. Была как в тумане. Казалось, что жизнь, заполненная прежде до предела, остановилась. Стало пусто. Не надо было спешить, торопиться, о ком-то заботиться.

Пришлось все начинать сначала. Сидя дома, я совершенно потеряла иврит и для того, чтобы снова начать работать, приходилось много заниматься. Постепенно втянулась, пошла  преподавать  электротехнику.

Конечно, жизнь продолжается. С годами боль несколько притупилась. Жизнь вошла в новое русло,  я встретила прекрасного человека, ставшего моим другом. Только и сегодня я, не задумываясь, скажу: «Ни о чем не жалею и с благодарностью вспоминаю годы, проведенные с Борисом.»

1999

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Своя ноша не тянет: 9 комментариев

  1. Здравствуйте,

    Я сын Бориса Полякова о котором написана эта статья. Я не видел его жену, Веру, в тех пор как они уехали в Израиль в 1976 году. Мне очень интересно как сложилась ее судьба — мы друг к другу прекрасно относились когда они еще жили в России. Очень жаль, что потерялись… Очень хотелось бы с ней связаться, поделиться воспоминаниями о папе.

    Если у Вас есть какая-нибудь информация о том как найти Веру, я бы очень оценил Вашу помощь.

    Заранее большое спасибо!

    С наступающим Новым Годом!

    Дмитрий Плотников (Поляков)

    1. Добрый вечер, Дмитрий!
      К сожалению, я не видела Веру уже много лет. Последний раз это была случайная встреча на одном из бардовских концертов лет десять назад.
      А активно мы общались где-то в конце 90-х. Она тогда жила в Хайфе и во многом помогала прибывшим недавно творческим личностям.

      Попробуйте поискать ее в интернете. А я постраюсь найти ее номер телефона. Если удастся — сообщу Вам (для этого сообщите мне свой E-mail)

      Т.Я.

      1. Большое спасибо Татьяна!

        Если Вам попадется какая-то информация о Вере, пожалуйста пришлите мне — я буду вам очень обязан.

        Искать в ее интернете мне не просто — я к сожалению не знаю Иврита. Даже не знаю как правильно написать «Вера Полякова». К тому же она могла с тех пор поменять фамилию.

        Еще раз спасибо

        Всего Вам доброго,
        Дмитрий (dmitri@plotnix.com)

        1. К сожалению,ничем помочь Вам не могу. Мы общались с Верой лет 15 тому назад. Она была в гражданском браке с Зеевом Грином. Они вместе активно помогали репатриантам, занммавшимся искусством. После этого встретмла ееодин раз на бардовском концерте. Но и это было давно.

          1. Марина, я переалала Ваш эдектронный адрес Дммтрию. Думаю, что он с Вами свяжется.

  2. Дмитрий, здравствуйте
    Я дочка близкого друга Вашего папы. У меня хранятся его рукопись. Пожалуйста, свяжитесь со мной, если проучите это сообщение.
    Katjamazepa@gmail.com
    Екатерина

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: