«…Они жили, эти люди. Многие из них прошли и скрылись, как будто их ноги никогда не топтали легкие седые травы у дороги».
Вера Инбер.
Нет, я с ней не согласна. Такого не должно быть. Ведь в природе, согласно известному закону М.В. Ломоносова, ничто не исчезает бесследно, не уходит в никуда. Тем более все, касающееся людей. Ведь не зря существует память, способная сохранять и воспроизводить имевшие место события.
Она живет в нас. Не исчезая, не порастая быльем. Как ни странно, с прожитыми годами становится крепче и заставляет чаще и чаще совершать экскурс в прошлое.
И временами ко мне приходит бабушка со своими песенками, прибаутками, байками. Вспоминая ее, я ругаю себя за то, что много не запомнила. А не запомнила потому, что с активной пионерско-комсомольской позиции считала все это устаревшим, старомодным, мещанским.
Время расставило все на свои места. То, что было услышано некогда, даже в вполуха, пробрело особую значимость. И это дало повод для поиска, приводящего к интересным находкам. Вот недавно в одной компании кто-то затянул старую одесскую песенку про шнеерзоновскую свадьбу, и вновь зазвучали в голове слова, напеваемые бабушкой.
Ужасно шумно в доме Шнеерзона,
Эс тут зих хойтех. Аж дым идет.
Там женят сына Соломона,
Который служит в Губтрамод.
Не знаю, как переводилась фраза с идиш на русский, не помню, что означает странное словосочетание Губтрамод, которое, вероятней всего, не могла объяснить и сама исполнительница. Зато помню, что эта песня, почему-то связывалась с именем куплетиста Зингерталя, бывшего во времена ее юности известной личностью, настоящей знаменитостью.
Только, как выяснилось совсем недавно, популярнейший в начале века «Шнеерзон» к Зингерталю отношения не имел. Он был детищем другого куплетиста -М. Ямпольского. Как говорится, Шнеерзон – сам по себе, а Зингерталь – сам по себе.
А чем же тогда был знаменит Зингерталь? Мне так захотелось узнать об этом, что я отправилась на поиск, который, к моему изумлению, дал определенный результат. По воспоминаниям современников, этот человек был фигурой весьма значительной.
Настолько яркой, что, его упомянул в книге, которую я очень любила в детстве – «Хуторок в степи» Валентин Катаев. Мои ровесники, несомненно, помнят ее как продолжение истории героев более популярной вещи «Белеет парус одинокий…»: «Это был высокий, тощий еврей в сюртуке до пят, в.…пикейном жилете, полосатых брюках, белых гетрах и траурном цилиндре, надвинутом на большие уши…»
Зингерталь исполнял куплеты, заставляя публику, как говорили, «хвататься за животики». Недаром она, то есть публика, его любила и выделяла среди других, тоже талантливых, куплетистов Одессы, города, которому принадлежит пальма мирового первенства в способности смешить и смеяться.
В ту пору на подмостках эстрады подвизались и Мирон Ямпольский, и Саша Франк, и братья Набутовы… Всем им потом нашлось местечко в книге “Заметки эстрадного сатирика” Ильи Набутова, увидевшей свет в 1957 году. Там есть строки, посвященные и Зингерталю, с которым он дружил и нередко бывал в гостеприимном доме последнего.
Он рассказывает о том, что именно Зингерталя, самого старшего по возрасту, называли королем и любимцем публики, что его выступления в разных городах России и Украины (и, конечно, в Одессе), всегда собирали множество людей и «делали полные сборы».
Этой популярностью порой пользовались жулики, которые приезжая в небольшие городки, «выступали» под нашумевшим именем. Порой самозванцам трюк удавался, порой оканчивался громким скандалом.
Интересно то, что сам Лев Маркович относился к таким фальсификациям довольно спокойно. Набутов считает, что это, в какой-то степени, льстило мастеру и даже способствовало росту его популярности. А потому он не принимал никаких мер для обличения этих людей. Личное присутствие удостоверял лишь надписью на гастрольных афишах: «Едет Лев Маркович Зингерталь – настоящий». Это было его маркой, как сейчас бы сказали, фишкой.
Кроме того, его истинные поклонники настолько хорошо знали своего кумира, что могли распознать его по особым приемам, жестам и эффектам, в частности тому, что, по словам Александра Розенбойма, называлось «несоответствием слов жестам».
Он был одним из тех актеров, что по выражению Л. Утесова, «имели свое лицо», свой неповторимый стиль, свою «маску». И это веселило публику, заставляло потом, вспоминая увиденное и услышанное, напевать куплеты с незатейливыми словами: «Я Зингертальчик – красивый мальчик» или «Зингерталь, мой цыпочка, сыграй ты мне на скрипочка».
Водились в его репертуаре и политические вещи, звучавшие настолько тонко, что придраться было трудно, а потому, многое сходило с рук. Но однажды не повезло. Неприятность произошла в кинематографе «Биоскоп Реалитэ».
Хозяйка, мадам Валиадис, желая привлечь побольше публики, пригласила Зингерталя для выступлений перед началом сеансов, что было вполне естественным для тех времен. Многие музыканты, певцы и куплетисты подрабатывали таким образом. Не брезговал этим и Зингерталь, о чем вспоминал В.И.Комберг – Кариотти, бывший в дореволюционную пору администратором небольшой синемы «Бомонде».
Так вот. В «Биоскопе Реалитэ» поначалу публику вполне устраивал знакомый и любимый репертуар. Но сколько можно повторять одно и то же? Мадам захотелось новенького. Да не обычного, а «чего-нибудь такого, эдакого». И она попросила исполнителя написать куплеты «с политической подкладкой». Так родились знаменитые «Галстуки, галстучки…», в которых намекалось на столыпинские виселицы — «У нашего премьера ужасная манера – на шею людям галстуки цеплять».
Последовала незамедлительная реакция властей, потому что Одесса находилась на особом режиме после событий 1905-го года, связанных с броненосцем «Потемкин», и Зингерталь в 24 часа «вылетел из города».
Короче говоря, в длинной жизни этого человека было много всякого. И комического, и трагического. Случались и курьезы. Об одном из них вспоминал Леонид Утесов, который, как известно, был прекрасным рассказчиком.
Однажды к нему прибежал испуганный куплетист и пожаловался на то, что у него украли единственный фрак, а потому он не может работать. Срывались выступления, Потерпевший пребывал в трансе, не знал, что предпринять.
И Леонид Осипович помог, обратившись к знаменитому Мишке Япончику, с которым был знаком не понаслышке. И тот, «услышав жалобу по поводу столь никчемного ограбления, выразил свое презрение по отношению к «халамидникам», то есть к мелким неорганизованным воришкам». Он тотчас свистнул своим подручным и велел «исправить положение».
Назавтра Зингерталь целый день «принимал посетителей», приносивших фраки. В общей сложности их собралось по одной версии 13, по другой – 18. Одни были в лучшем состоянии, другие – в худшем. К сожалению, все не новые, бывшие в употреблении.
В одной куче оказался и фрак, принадлежавший официанту ресторана гостиницы «Лондонская», и так называемый «онегинский», вытащенный из костюмерной одесского городского театра, и совсем скромный, принадлежавший некоему присяжному поверенному… Только того., что украли у куплетиста, в куче не оказалось.
До Отечественной войны Зингерталя еще можно было увидеть на сцене. Он выступал в программах Большого решильевского театра, на сцене Дома актера. Но после 1945-го прекратил концертную деятельность, понимая, что работать на привычном уровне ему уже не под силу.
Однако расстаться с эстрадой не мог. В своих воспоминаниях одесский конферансье Михаил Бокальчук рассказывает о том, что, будучи в более чем преклонном возрасте, Зингерталь работал билетером летнего эстрадного театра от одесской филармонии.
А в его небольшом домике, где он жил с супругой Надеждой Моисеевной, всегда были рады гостям. Пришедших почивали удивительной фаршированной рыбой, приготовленная хозяйкой, и байками, которые со смаком рассказывал хозяин.
В его изображении оживали многие, с кем сталкивала жизнь этого человека: куплетист Мориц Измайлов; Сендер Певзнер, известный больше как Сашка-скрипач, игравший в пивном подвальчике «Гамбринус» и увековеченный в рассказах А.Куприна и Л. Кармена; его сын Аркадий, виртуозный чечеточник, работавший в паре с Даничем, (ритмический дуэт «Ардан»), а также имитатор Удальцов, танцор Григорий Вайс…
Чтобы сводить концы с концами, Зингерталю приходилось работать билетером, несмотря на то, что по возрасту ему давным-давно было пора на пенсию. Но ее не было, так как не хватало бумаг, определяющих его трудовой стаж. Хорошо, что на помощь пришли друзья.
Валентин Катаев и Леонид Утесов подали петицию в одесскую филармонию, в которой указали, что видели Зингерталя на сцене еще во времена своей молодости. Ведь выступать куплетист начал в двенадцатилетнем возрасте. А первым местом его работы был бродячий цирк, где подросток принимал участие в клоунаде. И, в итоге, к 80-ти годам старый актер, наконец, получил возможность не бедствовать. Только вот жить ему уже оставалось совсем недолго.
1999