То тайных струн души звучание…

Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя.

Афанасий Фет

Портрет художника работы Валентина Серова

Плес. Пристань. Волга, медленно катящая воды вдоль пологих берегов. А вокруг — тишина. Когда попадаешь сюда, то невольно ощущаешь удивитель­ное спокойствие. Сверху спускается благодать, и кажется, что когда — то я уже бывала в этих местах.

Исаак Ильич Левитан. Плёс
Левитан Плес

И, действительно, бывала, мыслен­но переступая позолоченную раму левитановской картины. Стояла на отко­се, бродила по тропинкам и слышала мелодичные звуки, доносящиеся с ко­локольни церкви Варвары Великомученицы.

Плес Деревянная церковь

Недалеко от пристани — двухэтажный домик. В нем в конце позапрошлого века жил и работал Исаак Левитан. С тех пор здесь мало что изменилось, потому что домик превращен в музей.

Дом=музей Левитана. Фотография из Википедии

По-прежнему от калитки к дому ведет дорожка, вымощенная каменными плита­ми, а слева — небольшой палисадник с яркими цветами, разросшимися кус­тами и деревьями. Это то место, где художник провел прекрасные дни вместе со своей ученицей и преданным другом С. П. Кувшинниковой.

Портрет Кувшинниковой работы Левитана

В эти места они попали случайно. Сначала отправилисьв Рязань, откуда спустившись вниз по Оке, добрались до Нижнего. Там пересели на пароход до Рыбинска. Все дни просиживали на палубе, гляде­ли на берега, стараясь отыскать подходящий пленер. Только глаз ни на чем не останавливался. Левитан хмурился, жаловался на усталость.

Плес открылся неожиданно. Внимание художника привлекла темневшая на закатном небе старинная церквушка рубленная из сосновых кряжей.

А вок­руг нее в воздухе был разлит такой покой, что сердце сначала приоста­новилось, а потом забилось сильней. На душе стало удивительно легко. Они сошли на берег и… остались

Левитан. Плёс. Церковь Воскресения Христова на горе

Здесь, действи­тельно, было хорошо. Хорошо жить и работать. Хандра исчезла без следа, писалось удивительно спорно и радостно. А потому в полотнах, написан­ных в Плесе, нет тоски и печали, характерных для большинства работ ху­дожника. Недаром, увидев их, А. П. Чехов сказал: «На твоих картинах уже есть улыбка». И ее, действительно, можно заметить и в «Золотом Плесе», и в «Свежем ветре», и в «Вечернем звоне».

Наверно поэтому эти полотна так нравились левитановской спутнице.

Левитан Вечерний звон
Левитан. Свежий ветер
Левитан Вечер. Золотой плес

Кстати, о ней, женщине бальзаковского возраста, именовавшей себя «жри­цей душевного, умственного и художественного». Софья Петровна Кувшин­никова неплохо писала красками, прекрасно играла на фортепиано, лихо носила в юности мужской костюм, ходила с ружьем на охоту, участвовала в любительских спектаклях. Короче говоря, вела интересный и раскован­ный образ жизни, которому не мешал муж, бывший намного старше супруги.

В скромной казенной квартире, расположенной под самой каланчой одной из московских пожарных команд, эта женщина устроила литературно-ху­дожественный салон, пользовавшийся в 1880 — 1890 годах большой попу­лярностью.

По вечерам здесь собирались интересные люди: писатели, музыканты, ху­дожники. Нередко бывали и братья Чеховы. Это они августовским вечером 1886 года привели сюда Левитана, бывшего однокашника Михаила по худо­жественному училищу.

По словам современников, этот человек, несмотря на свое, весьма скром­ное происхождение, был по своей сути аристократом, обладал природным изящес­твом и приятной внешностью. Матово — бледное лицо, слегка вьющиеся темные волосы, высокий лоб, «бархатные глаза», остроконечная бород­ка…

Левитан.Автопортрет

В лице хозяев дома Исаак нашел «горячих поклонников и ревностных дру­зей». А через некоторое время Софья Петровна стала его ученицей. «Во­семь лет, посвященных практическому изучению природы под руководством Левитана, это выше всякой школы,» — напишет она  в своей автобиографии много лет спустя.

Учителя и ученицу связывали не только рабочие отношения. Несмотря на солидную разницу в возрасте (в момент знакомства ему было всего 26), влюбленная дама сумела увлечь неискушенного в любовных делах молодого человека.

Рано лишившись родительской ласки, он нашел в новой знакомой столь нужный ему тип женщины-матери. К тому же, если верить словам О. Л. Книппер-Чеховой, в ней «было много того, что могло нравиться и увле­кать». Хоть «красотой она не выделялась, но была безусловно интересна — оригинальна, талантлива, поэтична и изящна». А кроме того (это уже воспоминания М. П. Чеховой), «прекрасно одевалась, умея из кусочков сшить себе изящный туалет, и обладала счастливым даром придать красоту и уют даже самому унылому жилищу, похожему на сарай. Все у них в квар­тире казалось роскошным и изящным, а между тем вместо турецких диванов были поставлены ящики из-под мыла и на них положены матрацы под ковра­ми. На окнах вместо занавесок были развешены простые рыбацкие сети».

Алексей Степанов. Портрет Софьи Петровны Кувшинниковой. 1888-1889. Государственный Литературный музей.

Непростые отношения этой, на первый взгляд, странной пары, становились все чаще и чаще предметом обсуждения в столичных кругах. Громом же среди ясного неба явилась в 1892 году публикация в журнале «Север» че­ховского рассказа «Попрыгунья», в «героях» которого все без труда уви­дели Софью Петровну, ее мужа Дмитрия Павловича и, конечно, Исаака Иль­ича. Узнаваемыми оказались и персонажи рассказа — постоянные посетите­ли салона Кувшинниковой: певец Большого театра Л. Д. Донской, актер Ма­лого театра А. П. Ленский, литератор Е. П. Гославский, граф Ф. Л. Солло­губ…

Разразился скандал. Одни с удовольствием смаковали выдержки из расска­за, проводя аналогии, другие же (кстати, их было большинство), осужда­ли писателя. Неудивительно, что Левитан, считавший Чехова своим дру­гом, очень сильно обиделся. Он даже хотел вызвать Чехова на дуэль. С большим трудом удалось уговорить его отказаться от опрометчивого шага. Исаак Ильич послушался, но надолго разорвал всякие отношения. Софья Петровна же сделала это навсегда.

Портрет Чехова работы Браза

Что и говорить, Антон Павлович, придав лите­ратурному образу не только портретное, но и внутреннее сходство с Кув­шинниковой,  поступил явно непорядочно. Он наделил Ольгу Ивановну всеми присущими ей чертами: экстра­вагантностью, восторженностью, оригинальностью манер и речи с любимыми выражениями; в тексте почти дословно приведены выдержки из адресован­ных ему писем, в точности изображена обстановка квартиры и быт хозяев, тон и стиль званных вечеров.

Спрашивается, почему он так дурно поступил с той, что относилась к не­му исключительно искренне и доброжелательно, к которой он и сам питал дружеские чувства, хоть порой и надсмехался, называя Сафо?

Из мемуаров современников следует, что незадолго до появления рассказа отношения между этими людьми несколько изменились в не лучшую сторону. Почему — никто не знает. Только ведь это не дает никакого права выс­тавлять женщину в столь неприглядном виде, утрировать то, что на самом деле выглядело намного симпатичнее и приятнее. Может быть, причина в Левитане, которому Чехов, не подавая вида, не мог простить любви к своей сестре, Марии Павловне, кстати, отвечавшей художнику взаимнос­тью. Вполне возможно, она вышла бы за него замуж, если бы не брат. А этого Антон Павлович, бывший в душе юдофобом, допустить не мог.

Ведь он, несмотря на кажущееся расположение к художнику, не переставал презирать в нем еврея. И что может быть более ярким доказательством тому, нежели весьма некрасивый случай, происшедший осенью 1892 года.

Тог­да Левитану было дано предписание в 24 часа покинуть Москву в связи с распоряжением великого князя Сергея Александровича выселить из столицы всех некрещеных евреев. Чехов не только не заступился за него, но и отказался написать статью в защиту художника, которого во всеуслышание называл гениальным. А ведь дружили. Да еще как!

Их знакомство состоялось летом 1885 года, которое Чеховы проводили в Бабкино. Они  арендовали флигель в усадьбе Киселевых.

Исаак Ильич Левитан. Усадьба Бабкино. Дом Киселевых
Левитан Усадьба Бабкино. Дом Киселевых

Братья и сестра прекрасно ладили. Много работали (Антон Павлович помогал Марии Павлов­не публиковать детские рассказики, а она переводила из старых фран­цузских журналов анекдоты, некоторые из которых становились сюжетами для небольших рассказов), удили рыбу, слушали музыку, виртуозно испол­няемую гувернанткой хозяев, гуляли по окрестностям и понемногу враче­вали.

А в это время, в находящейся неподалеку Максимовке,  жил Левитан.

Левитан Осень

Не­смотря на прекрасную дипломную работу, которую его учитель Саврасов оценил Большой серебряной медалью, картина была признана недостойной награды. Таким образом преподавательский совет выразил свою неприязнь к Саврасову и его люби­мому ученику — еврейскому юноше, получившему диплом учителя чистописания.

Не  имея средств, прожить в городе было сложно, Левитан подал­ся в деревню. О том, что он живет рядом, за рекой, Чеховы узнали случайно от пришедшей из Максимовки за врачебной помощью жены горшечника. Женщина рассказала о своем постояльце — странном художнике из Москвы с чудным именем Тесак Ильич. И Антон Павлович догадался, что это ни кто иной,  как Исаак Ильич Левитан — товарищ их Николая Чехова по училищу живописи и ваяния.

Кстати, с именем Николая Чехова напрямую связана одна из самых извест­ных левитановских картин — «Осенний день. Сокольники», которая прине­сла художнику первую удачу. Когда Исаак показал эту работу своему дру­гу, тот нашел полотно незавершенным и посоветовал ввести в экспози­цию какую-нибудь фигуру. Так на полотне появилась женщина под зонти­ком, написанная самим советчиком. Правда, образ был подсказан самим ав­тором, нередко вспоминавшем об одном из эпизодов своей жизни.

Левитан Осенний день. Сокольники

Живя в 1879 году в Салтыковке из-за того, что его, как еврея, полиция выселила в первый раз из «исконно русской столицы», Левитан однажды встретил у калитки своего дома незнакомку. Узкими белыми руками, выг­лядывавшими из — под черных кружев, она пыталась раскрыть небольшой зонтик. Наконец пружинка поддалась, зонтик раскрылся, и девушка медлен­но пошла к станции, оставляя за собой шлейф духов, смешанный с горьким запахом мокрых цветов, и шуршащий звук редких капель по шелку.

Это первая левитановская картина, изображавшая печальную осень, вызы­вающая непонятное щемящее чувство, так и осталась единственным пейза­жем, где кроме природы присутствует живое существо.

Может быть, это происходило от того, что художник не умел писать лю­дей? Вовсе нет. Умел и весьма неплохо. Сохранилось несколько его пор­третных работ. Это портреты С. П. Кувшинниковой, находящиеся в доме — музее в Плесе и в крошечном музее-квартире Бродского в Санкт-Петербур­ге, портрет ее сестры Е. П. Колосовской, что хранится в Ташкентском му­зее изобразительных искусств, акварель «Еврейка в восточном покрыва­ле», некогда поразившая колоритом членов мамонтовского кружка.

Левитан Портрет Е. П. Колосовской
Левитан Еврейка в восточном покрыва­ле

Просто он считал, что природа, совершенная и прекрасная сама по себе, должна говорить сама за себя. И он писал ее, эту природу, живя в Максимовке, где еле — еле сводил концы с конца­ми, а если говорить честно, просто нищенствовал, напрочь забыв о том, какую славу Коро ему пророчил Саврасов, как затевали спор о прелестях русского пейзажа над его картинами братья Коровины.

Левитан Вечер
левитан Березовая роща

Здесь его и нашли Чеховы. «Эка, бирюк, в глушь какую забрался,- огля­дывая избу.- улыбнулся Антон.- Еле тебя отыскали. Собирайся-ка, бра­тец. Нас и ужин там ждет. И без тебя не велено возвращаться».

В Бабкино, куда привели художника, царила иная жизнь. Обитатели особняка не только работали, но и весело отдыхали. Каких только проказ не выдумывали! Например, устраивали суд. Обвиняемым во всевозможного рода преступлениях обычно бывал Левитан. Обвинителем-прокурором выс­тупал Антон Чехов, Николай Чехов изображал дурака-свидетеля, дававшего сбивчивые и противоречивые показания, а Александр Чехов брал на себя функции защитника.

Неоднократно разыгрывали и другую сценку. Антон надевал на себя и Иса­ака бухарские халаты, мазал себе лицо сажей, и в чалме, с ружьем, вы­ходил в поле, по другую сторону реки. Левитан выезжал туда же на осле, слезал на землю, расстилал ковер и, как мусульманин, начинал молиться на восток. Вдруг из-за кустов к нему подкрадывался «бедуин» и палил из ружья холостыми зарядами. Пронзительный крик падающей на землю жер­твы… Следующий акт спектакля, и ее, эту жертву, с надетыми на руки старыми валенками, уже несут на носилках вокруг парка под заунывное пение хора. Левитан  трясся от смеха. Не выдержав, вскакивал и удирал в дом.

Здесь Исаак Ильич стал участником той жизни, о которой мечтал в Салты­ковке, глядя на беззаботных дачников: рыбалка, игры в горелки, споры за вечерним чаем, улыбки и смущение присутствующих женщин…

И как можно было остаться в стороне, не влюбиться в этой необычной ат­мосфере под серпом нарождающейся луны в окружении мерцающих звезд, под шелест кустов и пение птиц? Как не заметить ту единственную, главную, ставшую его первой любовью? Маша, Машенька, Мария Павловна, память о которой он сохранит на всю жизнь и в переписке с ней текст, непремен­но, будет начинать словами:  «Милая, дорогая, любимая Маша…»

Мария Павловна Чехова Музей-заповедник А.П. Чехова «Мелихово»

Это ей он показывал свои этюды, которыми сверху донизу были завешены стены старого курятника, ставшие его мастерской, ей с жаром говорил, сам не помня что, а в душе пело одно: «О, если б навеки так бы­ло-о…»

Но, как говорилось выше, счастье оказалось призрачным, недоступным. В глубине подсознания навсегда поселилась мысль, что, несмотря на кажу­щуюся видимость равенства, он здесь отверженный. Не ровня. И никогда ею не станет. Отсюда и чувство одиночества, и душевный надрыв, и час­тые перепады настроений, и внутренняя дисгармония, скрываемая под на­игранной веселостью.

Сознание того, что у него никогда не будет возможности соединиться с любимой девушкой,  из-за «адского самолюбия» приводило к приступам бо­лезненной хандры. Левитан делался груб, дерзок, нетерпим. Бежал от людей, казавшихся врагами, в леса с любимой собакой Вестой. Только на природе, действовавшей на него исключительно благотворно, успокаивался и приходил в себя.

После выше сказанного нам легче понять, что и как связало его через некоторое время с Кувшинниковой, способной пойти на любые жертвы во имя любимого человека, а потому сыгравшей столь благотворную роль в жизни Исаака Ильича.

После скандала, разразившегося из-за «Попрыгуньи», они еще два года были вместе. Ездили под Вышний Волочек близ озера Удомля, где художник работал над одной из самых знаменитых картин «Над вечным покоем». Той самой, о которой писал П. М. Третьякову: «В ней я весь. Со всей своей психикой, со всем своим содержанием».

Левитан Над вечным покоем

В имении Островно Вышневолоцкого уезда у Ушаковых им так понравилось, что приехали сюда и на следующий год в сопровождении приятельницы мо­лодой писательницы Татьяны Львовны Щепкиной-Куперник. Но дала о себе знать извечная истина о том, что в одну реку нельзя войти дважды.

Левитан Осень.Усадьба Остравно

Сначала все было тихо и спокойно. Однако через некоторое время идилли­ческая обстановка нарушилась приездом в этот край семьи видного петер­бургского чиновника Турчанинова, имевшего усадьбу в Горке, расположен­ной от Островного в двух километрах.

Узнав, что рядом живет такая знаменитость, как Левитан, хозяйка имения Анна Николаевна первым делом отправилась с визитом к соседям,  чтобы за­вязать знакомство. Эта дама была отчаянной петербургской кокеткой, любившей про­изводить впечатление на мужчин. Вот она и не преминула постараться околдовать Левитана.

Турчанинова Фото из Википедии

На глазах у присутствующих стал разворачиваться театр военных дейс­твий. Это сильно напрягало Исаака Ильича, который старался уйти от не­приятных сцен, а потому надолго исчезал, взяв с собой, как обычно, Весту.

Борьба за овладение Левитаном шла не на жизнь, а на смерть. И в этой борьбе столичная львица оказалась сильнее. Софье Петровне, постоянно ходившей то с пылающим лицом, то с заплаканными глазами, пришлось ре­тировалась.

Они расстались с Левитаном. Расстались для того, чтобы больше никогда не встретиться. Однако надо отдать должное этой женщине, которая всег­да тепло и благодарно отзывалась о бывшем друге, считала, что получила от него необыкновенно много.

Это «много» выражалось, прежде всего, в ее работах, что экспонировались на многих выставках, даже академичес­кого уровня, в картине «Интерьер церкви Петра и Павла в Плесе», что приобрел в 1888 году П. М. Третьяков, чья галерея впоследствии попол­нилась еще двумя ее работами. Несмотря на то, что в вещах Кувшиннико­вой явно чувствуется «левитановский» настрой, что, кстати, дает воз­можность жуликам выдавать ее пейзажи за произведения учителя, у нее, несомненно, есть свое «я».

Но вернемся к событиям тех дней. После отъезда соперницы Анна Никола­евна соорудила недалеко от своего дома, где жила с дочерьми Варварой, Софьей и Анной просторную мастерскую для Левитана, где он и работал до конца лета. Сюда же он вернулся на следующий год. В этот приезд ро­ман с Турчаниновой осложнился отношениями, завязавшимися с ее старшей дочерью Варварой.

Девушка, влюбившись в художника, испытывала к нему столь сильные и се­рьезные чувства, что стала склонять Исаака Ильича к побегу. А он, лег­ко возбудимый и импульсивный, вконец запутавшийся в отношениях с мате­рью и дочерью, не мог найти выхода из создавшегося тупика. Оттого и решил покончить жизнь самоубийством.

Левитан стрелялся. Удачно или неудачно? Смотря, с какой точки зрения.  Прекрасно, что он остался жив, ибо пуля задела лишь кожные покровы головы, вызвав небольшое кровотечение, и ужасно потому, что вновь было задето его самолюбие. А вот душевная рана оказалась намного страшнее физической.

Боль была столь сильной, что сам он не мог с ней справиться. И, забыв о распре, отправил в адрес Чехова письмо с просьбой приехать на несколько дней. Но желаемой поддержки не получил.

Антон Павлович, зная о склонности приятеля к театрализованным дейс­твам, не торопясь, прибыл в Горку, где за пять дней своего пребывания покорил всех обитателей и заторопился назад, потому что не мог более находиться там, где, по его словам, царила атмосфера,  связанная с «трагикомедией».

Пренебрегая полученными некогда уроками, Чехов остаться верным себе и использовал увиденное в своих произведениях. Это и сцена, когда Леви­тан во время объяснения с дамами театральным жестом сдернул с головы черную повязку, прикрывавшую рану и, взяв ружье, вышел к озеру, откуда вернулся со зря убитой птицей («Чайка»), и ряд моментов, вызывающих явные ассоциации с семьей Турчаниновых в «Доме с мезонином».

После пережитого Левитан, естественно, находился не в лучшем состо­янии, в постоянной борьбе с приступами жестокой меланхолии. И странно, что в этот период из-под его кисти вышли такие ясные и светлые лири­ческие холсты как «Март» и «Золотая осень».

Левитан Март
Левитан Золотая осень

Последующие три года жизни художника не были отмечены какими-то осо­быми событиями. А вот в марте 1898 года петербургская академия, нако­нец, присвоила ему «высший чин по художеству» — звание академика, и в сентябре он начал преподавать в родном Училище живописи, зодчества и ваяния.

Казалось бы, все прекрасно. В тридцать восемь — все еще впереди. Только опять не получилось. Проявилась тяжелая сердечная болезнь, развивавша­яся исподволь, из года в год и не дававшая о себе знать до первой бур­ной вспышки.

Несмотря на плохое самочувствие, Левитан не лечился. Он боялся идти к врачам, боялся услышать страшный диагноз. Вместо эскулапов еще теснее общался с природой, по которой тосковал как по живому существу. Все чаще уходил в леса, где его никто не видел, и плакал от сильной сер­дечной боли и боязни смерти, о чем и писал М. П. Чеховой: «Мапе! Как не хочется умирать! Как страшно умирать и как болит сердце!»

Только без врачей все же не обошлось. И они посоветовали Левитану ехать в Крым, куда он и отправился в третью декаду декабря 1899 года. Встретился с Чеховым, и постаревшие друзья, между которыми уже давно не было имевшей некогда место близости, отметили Новый год Нового ве­ка, еще не зная, что это их последняя встреча, что им — ровесникам — осталось совсем немного времени ходить по этой земле.

Левитан задыхался, тяжело ступал, опираясь на палку, и все время заво­дил разговор о близкой смерти. Единственное что скрашивало его сущес­твование — присутствие давно любимого человека Марии Павловны.

Но, несмотря на это, он тосковал по Москве, по северу, по снегу и метелям. От сладкого приморского воздуха и запаха кипарисов болела голо­ва. Попросив кусок картона, он за полчаса набросал масляными красками вечернее поле со стогами сена — этюд, который Чехов поставил на ка­мин около письменного стола и после отъезда художника часто смотрел на него во время работы.

Левитан Стога

Короче говоря, Ялта не помогла. Вернувшись в Москву, Левитан редко покидал свой дом в Большом Трехсвятительском переулке, который подарил ему Сергей Морозов, выходец из семьи меценатов, большой почитатель творчества Левитана и сам художник-любитель.

Московский дом Левитана Фото из Википедии

 За ним самоотверженно ухажива­ла Анна Николаевна Турчанинова, прилагая массу усилий для того, чтобы спасти дорогую ей жизнь. «Что-то будет, ужас закрадывается в душу, но я не унываю, — писала она Чехову в конце мая. — Не верю, что не выхо­жу».

Но, нет, не выходила. Не смогла. Болезнь оказалась сильнее. И 22 июля (4 августа) 1900 года Левитана не стало. Он умер в тот час, когда на землю опускались сумерки. Через открытое окно комнату наполнял душный запах сирени, смешавшийся с запахом масляных красок, пропитавших мас­терскую, в которой осталось около сорока неоконченных картин и трехсот этюдов.

2004

Много лет спустя я почему-то вспомнила о последних днях художника, и родилось стихотворение.

Когда умирал Левитан, в саду бушевала сирень.
Гроздья врывались в окно, на стену бросая тень.
Художник молча лежал, полуприкрыв глаза,
Тихо из-под ресниц, выкатилась слеза.

Запуталась в бороде, блестя как роса в траве…
Нет, никому не понять, что у него на душе.
Жизненный пройден путь, все уже позади…
Вдруг тихий голос сказал: «Милый, в окно погляди».

Ветку цветка оседлав, птичка искала нектар.
И вот тогда понял он — это последний дар
Мира, что так любил, что без конца рисовал,
И потому-то ему прощальный привет передал…

2015

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: