Наверно, трудно быть женой гения, понимать, что твой муж не такой, как другие, а потому вызывает у окружающих интерес, рождающий разного рода толки. Да и ты, сама того не желая, становишься объектом обсуждения и сплетен, обвинения в грехах, чаще всего и вовсе не имевших места…
Все это было. Только потом. А в то время, когда Констанца Вебер выходила замуж за Вольфганга Моцарта, он был лишь ушедшим в отставку придворным капельмейстером. Популярность, имевшая некогда место, ушла. Европейские страны забыли, как рукоплескали юному вундеркинду, худенькому мальчугану в тяжелом, расшитом золотом придворном камзоле, игравшему и свои произведения, и импровизации невероятной сложности.
Почему это произошло? Потому что ребенок вырос и перестал быть феноменом. Несмотря на высочайший профессионализм, уже не представлял для публики прежнего интереса.
Все попытки музыканта найти работу за границей оказались безуспешными. Да и в родном городе, куда он, наконец, вернулся в 1772 году, его встретили не особенно приветливо. Новый правитель церковного княжества архиепископ Иероним граф Коллоредо хотя и назначил Вольфганга концертмейстером придворной капеллы в Зальцбурге, положив хорошее жалованье, деспотически ограничивал в творчестве, заставлял писать лишь церковную музыку. А, кроме того, «стараясь сбить спесь», всячески унижал молодого человека.
Избавиться от этой кабалы Моцарту удалось лишь через пять лет. Получив разрешение покинуть Зальцбург, он отправился в сопровождении матери в Париж. Дорога туда шла через Маннгейм, один из крупнейших музыкальных центров.
Именно тогда Вольфганг, отдавая ноты на переписку Фридолину Веберу, впервые переступил порог дома, в котором познакомился с Констанцией. Только тогда он не обратил на нее внимания, а влюбился в ее сестру — 15-летнюю Алоизию.
Покоренный прекрасным голосом, композитор называл избранницу своей королевой, к ногам которой клал прекрасные арии, и мечтал о том, что они, поженившись, отправятся в Италию, где певица отточит свое дарование для блестящего участия в его будущих операх.
Планы молодого Моцарта привели в негодование отца. Он требовал, чтобы сын, выбросив блажь из головы, немедленно отправлялся в дорогу. И тот, помня семейный девиз «За Богом сразу идет отец», подчинился. Однако в глубине души рассчитывал после покорения Парижа добиться своего. Ведь победителей не судят.
Однако планам осуществиться не довелось. Его, не юного гения, а 22-летнего зрелого мастера, автора более трехсот произведений в самых различных жанрах, столица Франции не приняла. Ни концертов, ни заказов. На мизер, что давали единичные уроки, прожить было практически невозможно. А тут еще внезапная смерть матери… Отчаявшись, Моцарт решил вернуться домой.
В Майнгейме, куда Вольфганг заехал по дороге, его ожидало новое разочарование. Не успев переступить порога Веберов, он услышал из уст Алозии, еще недавно заверявшей его в безграничной любви, о том, что она уезжает в Мюнхен. Там ее ждет ангажемент, обещающий статус примадонны, прекрасный заработок и перспектива замужества с известным актером и живописцем Йозефом Ланге.
Ничего не оставалось делать, как ехать на родину, в ненавистный Зальцбург. Снова архиепископский дворец и должность придворного органиста, находящегося в полной зависимости от прихотей хозяина. Лишь однажды, в 1780 году, ему удалось покинуть город для сочинения и постановки в Мюнхене большой героической оперы «Идоменей, царь Критский» по просьбе курфюрста Баварского.
После премьеры, состоявшейся в январе 1781 года, Моцарт понял, что жить как прежде на положении лакея в доме отвратительного Коллоредо, обедать со слугами в людской и выполнять прихоти хозяина больше не сможет. Он подал прошение об отставке, вызвав этим столь сильную бурю негодования, что приближенный архиепископа, граф Арко в припадке ярости, осыпал музыканта бранью и столкнул с лестницы.
Оставаться после этого в Зальцбурге было невозможно, и Моцарт отправился в Вену, куда, к тому времени перебралась со своими дочерьми овдовевшая Цицилия Вебер. Сняв дом со странным названием «Петр в Оке Божьем», она предложила Вольфгангу «комнату с отличным столом». Тот принял предложение.
И здесь случилось то, что должно было случиться. Находясь постоянно в обществе приятных девушек, он снова увлекся. На этот раз Констанцей. Она не была ни столь талантлива как Алоизия, ни столь хозяйственна как Йозефа, ни столь мила как малышка Софи, и все же обладала какой — то особой привлекательностью.
«Вся ее красота заключена в небольших черных глазках и хорошей осанке», — писал Моцарт в письме к своему отцу. А еще у нее была удивительная походка и легкость в танце. Недаром, уже в глубокой старости, укутав пледом подагрические ноги, она вспоминала о плясках с будущим мужем, умевшим из каждого танца, будь то менуэт, контрданс или лендлер, сделать настоящий спектакль с пантомимой.
Когда отец узнал о том, что сын поселился у Веберов, то страшно рассердился и стал настаивать на смене квартиры: боялся возможных сплетен, которые мог вызвать молодой человек, живущий под одной крышей с тремя девицами на выданье.
Ответ, что сплетни не обоснованы, и мыслей о женитьбе пока нет, что Вольфганг «собирается работать, что не хочет растрачивать свои силы и талант зря», не успокоил старика. И, как показали грядущие события, он оказался прав.
Через три месяца им было получено письмо: «Наилучший из отцов! Спешу рассказать тебе о Констанце. Она моложе Алозии. Это милая, добрая чудесная девушка…»
И в другом: «Природа говорит во мне столь же громко, как и в любом другом, даже громче, чем в каком-нибудь здоровом олухе! …Но мне невозможно жить, как живет большинство молодых людей. Во-первых, я слишком религиозен. Во — вторых, слишком люблю ближнего своего и слишком честен по убеждениям, чтобы смог обмануть невинную девушку. И, в — третьих, слишком люблю свое здоровье, чтобы иметь дело с потаскухами. Оттого могу поклясться вам, что еще ни с одной женщиной не имел дела такого рода. …Я не вижу для себя ничего более необходимого, чем жена. Холостой человек живет только наполовину. И вообще мой темперамент больше располагает к спокойной домашней жизни.»
Это послание возникло не на голом месте. Ему предшествовали определенные события. Госпожа Вебер, заметив интерес постояльца к Констанце, стала провоцировать их встречи наедине: то посылала дочь в комнату молодого человека отнести чашечку кофе или стакан лимонада, то якобы увлеченная на прогулке разговором с Софи или близлежащим видом, позволяла молодой паре удалиться на приличное расстояние.
За первым актом спектакля последовал второй. Начались скандалы. Цицилия бушевала, бранилась, терроризировала девушку, даже распускала руки. Это вынудило дочь уйти из дома под предлогом ухаживания за больной баронессой Вольтштеттен.
А мать тем временем способствовала распространению по Вене слухов об отношениях Вольфганга с Констанцией, и при каждой встрече с постояльцем, заламывая руки, с говорила об ужасе содеянного им.
Моцарту ничего не оставалось делать, как заявить, что любит девушку и, непременно, женится, как только получит постоянное обеспечение. Ведь пока ему приходится жить на то, что дают выступления и уроки. Ухватившись за это, опекун Констанцы Иоганн фон Торвават заставил его подписать бумагу, в которой говорилось об обязательстве вступить в брак с мадмуазель Вебер в трехгодичный срок.
Молодому человеку, ставшему в одночасье женихом, ничего не оставалось делать, как попросить у отца согласия. В ответ — молчание. Снова письмо, и снова молчание. Жениться же без отцовского благословения, несмотря на жесткие рамки, поставленные будущей тещей, он не хотел.
«Я не сомневаюсь, что в следующем Вашем письме я получу Ваше согласие на мой брак. Вам невозможно было бы ничего возразить против этого… Ибо она — честная хорошая девица из хорошей семьи: я в состоянии заработать на хлеб, мы любим друг друга и желаем друг друга»
Наконец вожделенные слова, правда, с оговорками («Отныне твой отец не может рассчитывать на помощь сына, впрочем, и тебе не следует ожидать помощи от твоего отца»), пришли. И 4 августа 1782 года в венском соборе св. Стефана состоялось венчание, во время которого как у жениха, так и у невесты, глаза были полны слез.
То, что Вольфганг любил Констанцу — ясно. А она? Как она относилась к своему мужу? Тоже любила. Не лукавила, не врала ни другим, ни себе. Поначалу невысокий желтолицый молодой человек был ей лишь интересен и забавен своей живостью, а кроме того вызывал сострадание из-за поступка Алозии. А потом…
Потом она, действительно, влюбилась, и как только слышала знакомые шаги в передней, опалялась жарким волнением. И было очень обидным отношение свекра, который встретил невестку в Зальцбурге весьма сурово. Ничего не подарил. Ни кошелька с мелочью «на булавки», ни одной из вещиц — сувениров, заработанных маленьким вундеркиндом Вольферлем. Лишь бубнил и бубнил о том, на какие жертвы и затраты пришлось пойти для того, чтобы дети получили надлежащее воспитание. Не задержавшись в неприветливом доме, молодые вернулись в Вену.
В ту пору Моцарт пользовался исключительной популярностью. Его опера «Похищение из Сераля», главную героиню которой звали Констанца, имела немалый успех. Он был рад, счастлив, сорил деньгами, одалживая всем, кто бы ни попросил. Любил принимать гостей за хорошо накрытым столом, посещать трактиры и кофейни, играть на бильярде и совершать прогулки как верхом, так и в карете.
И кто бы мог подумать, что брак даст выход его бурному темпераменту, приведшему к многочисленным отношениям с женщинами. Констанца о чем — то знала, о чем — то догадывалась и, естественно, переживала. Однако в тех, кого пренебрежительно называла горничными, угрозы не видела. Другое дело такие шикарные женщины как Нэнси Сторэйс, английская певица, первая исполнительница партии Сюзанны в «Женитьбе Фигаро» или Жозефина Душек, для которой композитор написал «Bella mia fiamma» («Прекрасный мой огонь») и «Ah, lo previdi» («Ах, я это предвидела»).
Впрочем, увлечения — увлечениями, а семья — семьей, ибо Вольфганг считал, что «блаженство, которое дает истинная разумная супружеская любовь, отличается как небо от земли, от удовольствий непостоянной капризной страсти». И любил «свою маленькую женушку», и тревожился о ней, когда та болела или носила под сердцем дитя. Мучился едва ли не больше Констанцы. Не мог в такие моменты даже сочинять. А ведь творческий процесс был наиглавнейшим его жизни.
Но, как говорил царь Соломон, все проходит. Несмотря на популярность, дела Моцарта становились все хуже и хуже. Император не спешил принимать на службу слишком непривычного для него композитора, слушаясь в этом вопросе личного советника, Первого Капельмейстера Сальери. А тот всячески старался отстранить зальцбуржца. Не без его участия «Свадьбы Фигаро», встреченная настолько восторженно публикой, что музыка из нее звучала во всех уголках города, была исключена из репертуара оперного театра. И вся Вена знала, что Моцарт и Сальери, ни не разу не столкнувшиеся впрямую, — враги.
Дальше — больше. Из-за неприязненного отношения императора Вольфганга перестали приглашать с концертами, подписные листы на Академию возвращались пустыми, а ученики исчезли, будто их никогда и не было.
Несмотря на бережливость, проявляемую женой, денег катастрофически не хватало. Это наводило на хозяина дома хандру, сменявшуюся лихорадочными действиями, которые, увы, возвращали его на исходную позицию.
Констанца, которая редко унывала, то шуткой, то лестью, то серьезными речами, выводила мужа из транса, и тот начинал чистосердечно клясть свои скверные привычки, давать обеты изменить образ жизни. Только его хватало не надолго.
Счастливым событием для композитора стал громадный успех «Свадьбы Фигаро» в Праге, где опера вошла в постоянный репертуар театра, а дирекция предложила маэстро написать что-нибудь новое на собственный вкус.
Он выбрал «Дон Жуана», над которым работал в Бертрамке, в имении супругов Душеков, очаровательном месте с английским парком, куда приехал вместе с Констанцией. И в октябре 1787 года в чешском Сословном театре состоялась премьера, так же прекрасно принятая публикой.
Несмотря на жалованье и периодические «вливания» венского мецената барона Готфрида фон Свитена, Моцарт не вылезал из долгов. Вот и в этот раз вынужден был занять денег у своего главного кредитора Михаэля Пухберга для того, чтобы отправить на курорт супругу.
Но не успела она уехать, как из Бадена пришло письмо от «доброжелателя», который писал отвратительные вещи, упрекая Констанцу во фривольном поведении, развлечениях с галантными кавалерами, игре в казино.
А о каких развлечениях могла идти речь, если она снова была беременна, если ее мучили постоянные отеки, дурнота, пятна на лице да тяжелый живот, а в голове был не флирт, а ужасные мысли о возможности произвести на свет уродца или умереть родами? Ведь в течение девятилетнего замужества эта женщина шесть раз рожала, причем, очень тяжело.
А о ней злословили, хули в глаза и за глаза. Вот и отцовство последнего малыша Карла, родившегося за полгода до смерти композитора, приписывали его ученику Зюсмайеру.
Чтобы раз и навсегда положить конец беспричинным слухам, преследовавшим ее и после смерти мужа, Констанца в опубликованной биографии Моцарта (1828 год) на 586-й странице поместила рисунки его ушей, выполненных специалистом по анатомии, где хорошо видна аномалия левой раковины, доставшейся «по наследству» Карлу.
Кстати, детальное изучение строения этого органа слуха позволило сравнительно недавно установить истинную причину ухода из жизни Моцарта, отметя все домыслы о множественных версиях отравления.
Согласно теории Грайтера — Раппопорта, в смерти композитора повинен был врожденный дефект мочевого или почечного тракта, вызвавший вялотекущую почечную недостаточность, которая после долгих лет кажущегося здоровья достигла финальной стадии, усугубившийся эпидемической болезнью, так называемой ревматически-воспалительной лихорадкой и чрезмерным кровопусканием, произведенным лечащим врачом.
Напомним, как это происходило. За пару месяцев до смерти Моцарт почувствовал недомогание, наводившее грустные мысли о близкой кончине. Его даже не радовал тот факт, что на сцене венского оперного театра идет его последняя, самая замечательная, опера Волшебная флейта».
А тут еще и странный заказ на Реквием, сделанный неизвестным в сером, который был воспринят им как пророчество смерти, а Констанцей — чего-то недоброго.
Хотя, как выяснилось позднее, все обстояло просто, без налета мистики. Странный посетитель был слугой графа Вальзетта цу Шуппаха, имевшего обыкновение заказывать нуждающимся композиторам различные произведения, покупать их за бесценок и издавать под своим именем. Так он собирался поступить и с Реквиемом, который намеревался исполнить в годовщину смерти своей жены.
Несмотря на лихорадочную работу, закончить заупокойную мессу Моцарт не успел, потому что в двадцатых числах ноября слег в постель. С каждым днем ему становилось все хуже и хуже. Страшные отеки не позволяли поворачиваться. Пришлось даже сшить специальную рубашку, надеваемую спереди. Но не капризничал, никого не беспокоил, старался казаться веселым, несмотря на испытываемые страдания.
Зная, что умирает, за день до того, попросил навестивших его музыкантов исполнить незаконченный «Реквием». При этом сам напевал партию альта. А вечером, положив рядом часы, мысленно перенесся в оперу, где шла «Волшебная флейта», и, отсчитывая минуту за минутой, представлял себе происходящее на сцене.
Неизбежный конец пришелся в ночь на 5 декабря. Констанца, не зная, что делать, послала служанку за бароном Готфридом Бернхардом ван Свитенем. Тот пришел и увидел рыдающую женщину — воплощение скорби и отчаяния, как от потери мужа, так и от бедственного положения, в котором осталась семья. Не было денег ни на погребение, ни на покрытие долгов.
Ван Свитен предложил помощь в сумме восемь флоринов пятьдесят шесть крейцеров на похороны по третьему разряду: в отдельном гробу, но общей могиле, плюс три флорина за погребальные дроги. Он объяснил вдове, что это вынужденная мера в ее положении. Такие похороны привлекут к ней всеобщее сочувствие, легче будет добиться пенсии императора, а кредиторы, понимая, что взять нечего, отстанут.
Констанция не соглашалась. Он убеждал, хотя знал, что каждые семь лет могилы бедняков очищают для того, чтобы дать место новым «постояльцам», что прах Моцарта исчезнет и от земного существования останется лишь несколько не очень похожих портретов, посмертная маска и… бессмертные творения. В частности, Реквием, отмеченный цифрой 626 (соответствующей количеству созданных им произведений), что лежал на пюпитре с указаниями для Зюзмайера, который должен был его завершить.
А назавтра, 6 декабря 1791 года после церемонии в боковой капелле св. Креста собора Святого Стефана (хотя его, как помощника капельмейстера, должны были отпевать в центральном зале), состоялись похороны в сопровождении всего нескольких человек, в том числе и Антонио Сальери, на кладбище Св. Марка.
Вопреки распространенной выдумке о ненастье, погода в тот день, согласно архивным данным венской обсерватории, была умеренная, без дождя, снега, резкого ветра, но большинство провожающих почему — то не дошло до могилы. Не было в скорбной процессии и Констанцы, которая лежала дома в горячке, в то время как полицейский комиссар ходил по комнатам и описывал имущество.
Как она выжила, как выкрутилась, и вспоминать тяжко. Ничтожная пенсия, куча долгов, двое детей на руках, и ни души, к которой можно был бы обратиться за помощью. Нищета заставила ее поступить подобно тому, что делал отец с маленьким Моцартом. Малыш Вови, названный при рождении Францем Ксавером Вольфгангом и переименованный после смерти отца в Вольфганга Амадея, должен был выступать с концертами.
Легче стало лишь после брака с датским дипломатом Георгом Николаем Ниссеном, почитателем композитора, оказавшимся надежной опорой. Он привел порядок ее расстроенные денежные дела, помог вести переписку с издателями, желавшими надуть вдову. И самое главное, не задумываясь, взял на себя ответственность за мальчиков, принявших его безоговорочно.
Жаль, что он тоже рано ушел, покинув бренный мир в один календарный день с Моцартом. После него осталась незаконченная книга о кумире, распоряжение о захоронении и текст надписи, который следовало выбить на могильном камне: «Георг Николай фон Ниссен, действительный статский советник королевства Датского, рыцарь ордена Данеборг». А немного ниже — «Супруг вдовы Моцарта». Почему так написал? Да потому, что, любя жену, прежде всего, видел в ней связующее звено между собой и человеком которого боготворил.
И снова Констанца осталась одна. Правда, как только позволили обстоятельства, к ней из Славонии перебралась сестра Софи.
Все равно одиночество. Разве от него спасешься? Считается, что дети скрашивают старость. Только это вовсе не так. От Вови письма приходили нечасто, а в редкие приезды он огорчал мать своей инертностью и безразличием к жизни. Совсем не в отца. А ведь как много обещал, будучи малышом! Какие подавал надежды, по словам и Сальери, и Гайдна. Просто у него нет того, что имел отец: воли и упорства, веры в себя. А еще его согнуло бремя имени, оказавшимся непомерным грузом.
Что касается Карла, то тот и вовсе стал чужим человеком. Королевский чиновник, живущий в Милане. Впрочем, какие могут быть претензии? Ведь сразу же после смерти отца Ван Свитен увез Карла в Прагу к Ф.Г. Нимечику, первому биографу Моцарта, а через 5 лет и Вови отправили к Душекам.
«Да, с тех пор много воды утекло», — думала старая женщина, с подагрическими ногами, которой было трудно не только ходить, но и даже вставать со стула. Но она шла. Шла либо в кирху, где, как аккуратная прихожанка, старалась не пропускать воскресных обеден, либо на кладбище к Ниссену. И там беседовала с обоими мужьями. Ведь у Моцарта ни могилы, ни надгробия. Впрочем, последнее она постаралась исправить. Собрав деньги по подписке (даже к самой королеве Швеции обращалась), добилась установки бронзового памятника на главной площади Зальцбурга.
Пусть безжизненная фигура совсем не похожа на оригинал. Главное, осталась память. Память, как о нем, так и о ней, ушедшей в мир иной вскоре после этого события. Память о жене гения.
«Шарм», 2004
Использованный материал
Renate Welsh «Constanze Mozart. Eine unbedeutende frau»
Фотографии с сайта Моцарт, Вольфганг Амадей — Википедия