Любовь такая…

Когда надумала писать о Вере Кальман, рассказала об этом своему знако­мому Александру Лауту. Мне была интересно его мнение, ибо знала, что он был знаком с этой женщиной, которую впервые увидел в Москве на праздновании столетнего юбилея композитора. Идею он одобрил, но ска­зал: «Начинать надо не с нее, а с Паулы Дворжак. Без этого невозможно представить себе ни истинного образа Кальмана, ни его отношений с Ве­рой». К совету я прислушалась, и вот что из этого получилось.

Итак, Паула Дворжак. Яркая, блистательная, златовласая красавица, что вошла в жизнь композитора через двери кафе, находящегося неподалеку от венского театра «Ан дер вин», где однажды вечером маэстро сидел, потя­гивая пиво после очередного представления шедших с большим успехом «Осенних маневров».

Увидев новое, незнакомое лицо, женщина решительно подошла к столику. Поинтересовалась, как зовут сидящего за ним челове­ка. Услышав имя, что было у всех на слуху, не поверила. Невысокий полноватый мужчина с бархатными еврейскими глазами никак не соответство­вал созданному ее воображением образу высокого красивого цыгана с кур­чавыми волосами. Подумав, что ее разыгрывают, решила загнать незнаком­ца в тупик и хорошо поставленным голосом запела «Das ist mein Froind der Lebl». Но тот не растерялся. Сел за фортепьяно и заиграл импрови­зированный вариант шлягера, виртуозно переведя мелодию в вальс из сво­ей оперетты.

Из кафе они ушли вдвоем. И с этого момента начался долгий и мучитель­ный роман. Паула, бывшая на десять лет старше Имре, оказалась не толь­ко отличной любовницей, но и прекрасным другом, замечательной хозяй­кой. Она обустроила с артистическим вкусом скромную квартирку, налади­ла быт, включая отменную кухню, на что тратила чаще всего собственные деньги. В целях экономии все делала сама: стирала, готовила, чистила обувь и одежду. Но самое главное — поддерживала мнительного и склонно­го к панике Имре, не давала ему пасть духом во времена неудач, не пе­реставала внушать мысль о самобытности, о том, что он не должен похо­дить на других.

За 18 лет совместной жизни с той, которой были посвящены и «Принцесса цирка», и «Марица», Кальман состоялся как мастер. И именно Паоле, ставшей его частью, его составляющей, он в значительной степени обязан своими успехами. Только много лет этого не понимал. Понял, почувство­вал лишь тогда, когда на пороге забрезжила беда.

В один из прекрасных вечеров Имре вернулся домой после удачной репети­ции «Мистера Икса» в отличном настроении. В руках — бутылка вина и цветы. Но его встретила давящая тишина, нарушенная старой слепой так­сой Джильдой, любимицей хозяйки. Выползя из спальни, она вскинула вверх длинную мордочку и протяжно завыла.

Кальман приоткрыл дверь. На кровати ничком лежала Паула. Рядом на по­душке — пятна крови. Он тихонько ее позвал. С трудом открыв глаза, женщина произнесла: «Я вернулась. Не так просто оставить моего старого мальчика».

Она, действительно, вернулась. Но жить в том престижном, достаточном мире, где могла с полным правом могла наслаждаться плодами труда свое­го друга, ей становилось все сложнее и сложнее. Что из того, что были и слава, и деньги, и прекрасная квартира, и черный «кадиллак» с шофером в кожанке… Безнадежная прогрессирующая болезнь, не позволяющая само­стоятельно передвигаться, сводила к счастливым минутам лишь редкие прогулки в коляске, которую толкал перед собой Имре.

Пришлось изменить и уклад дома. То, с чем играючи Паула прежде справ­лялась сама, пользуясь лишь услугами служанки «за все», теперь выпол­няли три горничные, кухарка, шофер и дворецкий. Так удавалось обеспе­чить прежний комфорт, сделать так, чтобы ее друг не чувствовал не­удобства. А еще она постепенно старалась отучать Кальмана от себя. Пе­ребралась в отдельную спальню, познакомила его со своей подругой — красавицей Агнессой Эстергази, надеясь, что та сумеет влюбить в себя маэстро. Сначала так оно и произошло. Но через некоторое время выясни­лось, что существует «совместитель» — молодой киноактер. Этого оказа­лось вполне достаточным для того, чтобы разорвать еще неокрепшую связь раз и, как мы увидим, навсегда.

Как ни старалась Паула подготовить Имре к своей близкой кончине, шутя и подтрунивая, постоянно возвращаясь к разговору о том, что пора, на­конец, жениться на молодой здоровой девушке, способной родить прелест­ных детей, ее смерть стала для Кальмана настоящей трагедией. И в 46 лет, похоронив самого близкого друга, он сказал беломраморной фигуре на черном граните, что заводить новых отношений с кем — либо, в том числе и с оказавшейся рядом Агнессой, не собирается. Только судьба распорядилась иначе.

Это произошло через некоторое время после трагических событий. Сидя в любимом кафе «Захер» в большой компании, где среди прочих представите­лей музыкального мира присутствовали Легар и Штраус, маэстро обратил внимание на миловидную девушку за соседним столиком, которая не спус­кала с него глаз.

Это была Вера Макинская. Желая сделать артистическую карьеру, она за­ходила в это кафе в надежде на то, что кто — то из бывающих там режис­серов или антрепренеров обратит на нее внимание. Вера уже солидно за­должала обер — кельнеру, подававшему ей в течение двух недель чашку кофе, стакан воды и булочку с маком — какой — никакой, а ужин. Но в тот раз он, поставив перед ней лишь стакан с водой, во всеуслышание заявил, что последний срок возвращения долга — завтра. Если она не рассчитается, пусть больше сюда не является.

Девушка встала и, пошатываясь, словно больная, побрела к выходу. В раз­девалке попросила подать пальто, на что гардеробщица, злобно посмот­рев, бросила: «Обождите!» и стала любезно обслуживать оказавшегося ря­дом Кальмана. Увидев расстроенное личико той, на которую обратил вни­мание еще в зале, представился и спросил, чем может быть полезен. И Вера не растерялась. Понимая, что упущенного шанса не вернуть, попро­сила маэстро о любой крохотной роли в готовящейся к премьере «Герцоги­не из Чикаго». Тот пообещал и, узнав, что она живет в пансионе «Централь», сказал, что завтра пришлет за ней машину и представит девушку директору театра Маришке.

К тому, что было дальше, мы вернемся несколько позже. А пока несколько слов о Вере. Она родилась в России. Мать — провинциалка из Перми, отец — блистате­льный офицер — аристократ близкий ко двору. А посему сей альянс был воспринят столь неодобрительно, что ее матери пришлось оставить Петер­бург. Кто знает, как развивались бы события, если бы этот офицер не погиб в последние дни Первой Мировой? Но, к сожалению, это произошло, и Макинской пришлось, взяв ребенка, уехать на Запад. Стокгольм, Бер­лин, Вена… За время странствий из ребенка Вера превратилась в мило­видную девушку. Не знающая никакого ремесла, она, как и многие ее сверстницы, стремилась сделать артистическую карьеру. И, хоть и не блистала талантами, успела сняться в небольшой роли в фильме «Коро­левская охота».

Обещание знаменитого композитора, естественно, вызвало в ее душе бурю эмоций. Вернувшись домой, Вера облетела все комнаты пансиона, делясь счастьем с подружками. Те оказались на редкость доброжелательными и назавтра, выделив из своего гардероба какие — то вещи, попытались одеть товарку поприличней.

Маэстро не обманул. Ровно в четыре под окном раздался звук клаксона. Прибывшая машина довезла ее до служебного входа театра «Ан-дер-Вин». Там ее встретил сам Кальман и отвел к директору.

Согласно заго­товленному заранее контракту, Веру брали статисткой с окладом в 165 шиллингов. Сумма мизерная (только за пансион надо было платить 200), но вполне реальная. Окрыленная этим, она стремглав кинулась домой раз­давать вещи. Ведь у каждой из девушек были свои планы на вечер.

Превратившаяся вновь в Золушку принцесса лежала на кровати, предаваясь мечтам, когда голос хозяйки спустил ее из заоблачной выси на землю и позвал к телефону. На проводе оказался Кальман, захотевший узнать, по­чему его новая знакомая столь стремительно убежала из театра,  и при­глашал отметить заключение контракта.

В старенькой, потертой одежде Вера чувствовала себя весьма неловко в роскошной машине, старалась забиться в угол, где ее вид не так бросал­ся в глаза. Впрочем, Кальмана ее наряд не интересовал. «У нас в Вен­грии уменьшительное от вашего имени будет Верушка. Можно мне так вас называть?» — спросил он и, естественно, получил утвердительный ответ.

То, что было незаметно в полумраке машины, стало хорошо видно в ресто­ране «Опернкеллер», который держал зять композитора Йожи. При свете ламп убогая одежда выглядела столь жалко, что увидевший это Имре, не­доуменно поинтересовался, почему его спутница выглядит не так как да­веча в театре. Услышав правду, пообещал завтра же повести в самый мод­ный магазин. Но обсудить этот вопрос они не успели, так как вмешался хозяин ресторана, оказавшийся менее тактичным, нежели шурин. Он стал выговаривать родственнику за то, что тот привел к нему барышню в столь неприглядном виде. Хотя разговор шел по-венгерски, Вера все поняла. Выбежав в гардероб, схватила пальтишко и бросилась прочь, глотая сле­зы. Под проливным дождем добралась до пансионата. Развесила сушить промокшую одежду и нырнула под одеяло. Засиявший было мир, потух.

На телефонный звонок Кальмана она не ответила. А когда, немного успо­коившись, задремала, то была разбужена раздававшимися рядом голосами. В проеме двери комнаты стояла хозяйка, а рядом с ней сам маэстро. Оце­нив щекотливую ситуацию, положил на тумбочку коробку шоколада, изви­нился за зятя и пригласил все же поужинать, на что получил категориче­ский отказ.

Кальман откланялся. Но тех нескольких минут, что он провел в убогом жилище, было вполне достаточно для того, чтобы, с одной стороны, ужас­нуться нищете, в которой жила девушка, с другой — обрадоваться тому, что у нее явно нет покровителя — мужчины.

Назавтра в театре композитор подошел к Вере после репетиции и осведо­мился, как обстоят дела. А дела обстояли прекрасно. Буквально несколько минут назад знание французского помогло ей из статисток подняться на ступеньку выше, войти в ранг начинающей актрисы с крохотной трех фразовой ролью и соответствующим жалованьем в 365 шиллингов.

Вечер они провели вместе в кафе. А назавтра был модный магазин одежды Цвибака. Там Вера выбрала наряд, состоящий из шелкового плиссированно­го платья лазоревого цвета, в тон ему сумки, перчаток, туфель и на­плечной косынки. Целый ансамбль, названный маэстро «Голубой симфони­ей».

В урочный час состоялась премьера. Свою маленькую роль Вера сыграла столь свободно и вызывающе, что сорвала аплодисменты. Только этим ее триумф и закончился. Кальман, окрыленный успехом оперетты, ушел из те­атра вместе с друзьями, среди которых была и графиня Эстергази в блес­ке драгоценностей под горностаевой накидкой. Казалось, он напрочь за­был о маленькой артисточке, добиравшейся, как уже было однажды, домой в слезах под дождем.

«Все, — решила она. — Возвращаю подарки. Больше не хочу его видеть. Пусть встречается со своей графиней!» Ведь ей, бедной, было невдомек, что эта встреча с Агнессой, предложившей в энный раз возобновить отно­шения, оказалась последней и кончилась растравлением всех точек над i, ибо Кальман по — настоящему влюбился. Теперь ему нужна была одна Вера. Только она, несмотря на колоссальную разницу в возрасте.

«Герцогиня из Чикаго» хотя и имела успех, но не выдержала такого коли­чества представлений как «Марица», и была снята с репертуара. С ней закончилась и сценическая карьера Верушки. А Кальман стал работать над новой опереттой «Фиалка Монмартра».

Решив немного отдохнуть, задумал небольшой вояж, конечным пунктом ко­торого была Венеция. Здесь, прогуливаясь по площади Святого Марка, Вера впервые подняла вопрос о замужестве. Их отношения длились уже год, и ей хотелось определенности. Для Имре же этот разговор, как ни странно, оказался неожиданным. Поглощенный полностью работой, он плохо замечал то, что творится с теми, кто был рядом, да и менять что — то в своей, вполне устраивающей жизни, совсем не торопился. Видя его смущение, подруга предложила вернуться к этому вопросу в Вене. Но и там его трудно было сдвинуть с мертвой точки. Прошло немало времени, прежде чем Каль­ман сам заговорил на столь важную тему.

«Я все обдумал, — сказал он. — Холостяком я жил, холостяком и оста­нусь. Мы сохраним дружбу. А ты, обладая сценическим дарованием, много добьешься в жизни. Я договорился с руководителем школы Рейнгарда, куда принимают талантливую молодежь».

Но все оказалось не так просто, как виделось маэстро. Монолог Маргари­ты из «Фауста» прочитанный Верой, привел директора в раздражение. Он был готов отказать сразу, но разрешил повторить попытку. Получилось немного лучше. Тогда он предложил, подготовившись солиднее, прийти че­рез месяц. Но и в этот раз Веру ждал провал. С пожеланиями попробовать себя в оперетте, директор закрыл за ней дверь школы.

Выйдя оттуда, девушка поняла: надо что — то срочно решать. А потому пошла ва-банк. Она объявила Имре, что хочет выйти замуж за состояте­льного человека, способного ее обеспечить. Решив, что такая кандидату­ра уже имеется, Кальман встревожился. Даже написал письмо ее матери, которая быстренько прикатила из Бухареста с целью забрать дочь с со­бой. Такой финал был неожиданным. Потрясенный Кальман, не зная как по­ступить, был в смятении, а потому ушел, даже не попрощавшись. А мать, видя такое дело, решила прекратить эту бессмысленную связь и увезти дочь с собой.

Женщины сидели на вокзале в ожидании поезда, когда на платформе появи­лась знакомая фигура. Вопреки своей привычке ходить размеренно, чело­век почти бежал. Едва отдышавшись, произнес то, чего от него ждали столько времени «Верушка! Я женюсь на тебе.»

С вокзала он привез невесту к себе, в шикарный дом, где уют прекрасно сочетался с роскошью. Верушка была счастлива, зато маэстро мрачен как небо в безлунную ночь. Он не верил, что этот союз станет счастливым. Тем не менее, будучи человеком порядочным, свое слово готов был сдер­жать.

Только зарегистрировать брак оказалось делом непростым. Ведь у фрейлин Макинской не имелось настоящих документов, лишь «нансеновский пас­порт», вручаемый беженцам. Впрочем, знаменитому композитору удалось все уладить. Получив разрешение, молодые сыграли весьма скромную сва­дьбу, на которой присутствовали лишь самые близкие, в том числе Ференц Легар и Эрих Мария Ремарк. Так семнадцатилетняя девочка из провинции стала леди.

Переступив порог мужниного дома уже полноправной хозяйкой, она первым делом уволила всю прислугу, относившуюся к ней — выскочке, с явной не­приязнью. В доме установились новые порядки.

Это было в 1928 году. А год спустя у четы Кальманов родился первенец Карой Имре Федор, названный так в честь деда, отца и … мистера Икса, который в оригинале либретто был русским офицером. В семейную компанию опереточный герой попал из-за того, что малыш родился 17 ноября, в день премьеры «Сильвы», состоявшейся ровно четырнадцать лет назад.

Это была хорошая примета. А Кальман, несмотря на свою серьезность и уравновешенность, был весьма суеверен. Он считал, что только женское имя может обеспечить оперетте успех. Верил в магию високосного года, года его удачи, а потому старался премьеры новых вещей подгадать имен­но к 29 февраля. Священнодейственно относился к часам и, уходя их до­ма, непременно надевал одни на руку, другие клал в портмоне, третьи в жилетный кармашек, а хронометр — в карман пиджака. А еще у него в до­ме, в память о любимой собаке Паулы, всегда жили таксы, которые носили имена главных героинь оперетт.

Но вернемся к рождению сына, которое счастливый отец назвал чудом. По­том, в своих воспоминаниях, Вера напишет: «Нам выпало дважды испытать это чудо рождения ребенка. Оно не казалось таким непостижимым, как в первый раз, но все равно: чудо оно и есть чудо. Наша дочь Лили Элиза­бет Вера родилась в 1931 году, А Ивонка — Ивонна Сильвия Марица — пятью годами позднее.»

Вопреки собственным прогнозам, семейная жизнь вовсе не мешала маэстро творить. Его нередко посещало вдохновение, порой в самых неожиданных местах. И новые мелодии записывались на попавшем под руку клочке бума­ги, салфетке, крахмальном манжете. Однако лучше всего сочинялось по ночам. И тогда он безжалостно поднимал с постели Веру и проигрывал, пришедшие на ум вариации. Она терпеливо слушала. Слушала, потому что обожала оперетты своего мужа, в которых было так много от ее собствен­ной судьбы.

1932 год для Кальманов оказался особенно удачным. Новая оперетта «Дья­вольский наездник», новый дом в фешенебельном районы Вены, вечера, на которых собиралась знать и знаменитости, широко отмеченное всей Евро­пой 50-летие со дня рождения композитора и орден Почетного легиона,  дарованный французами.

Жизнь казалась раем. Выбравшись из нищеты, Вера с упоением купалась в роскоши, умело тратила деньги, преодолевая скуповатость мужа. И ради нее этот обычно мрачный на людях, скучный, «угрюмый медведь», в душе любивший иную жизнь, иную музыку, считавший кумиром Гершвина, присутс­твовал на вечерах, даваемых женой. Правда, при малейшей возможности уходил на кухню, где за разделочным столом с большим удовольствием проводил время в компании Мольнара и Ремарка.

Несмотря на взаимную любовь, привязанность и уважение, тонкой душевной связи между супругами не было. За прожитые вместе долгие годы внутрен­ний мир мужа для Веры так и остался загадкой, которую девушка из опе­ретты даже и не и попыталась разгадать. Недаром свои лучшие вещи, кро­ме «Фиалки Монмартра», маэстро создал в бытность Паулы — мудрой, дели­катной, нежной и образованной. Но, вероятно, ему было неплохо и так.

Прошло еще несколько лет, и мирному устроенному быту наступил конец. После прихода к власти Гитлера облик всей Европы менялся на гла­зах. Когда же в 1938 году, Австрия, став Остмарком, вошла в состав Ве­ликогерманского рейха, и вовсе настали черные времена. Чувствуя себя крайне неуютно в обществе «коричневых», Кальман отказался от звания почетного арийца предложенного самим фюрером и, боясь за детей, решил покинуть Вену. Погрузив семью, кухарку и бонну в «мерседес» и «кадил­лак» под венгерскими флажками (у Кальманов имелись венгерские паспор­та), тронулся в путь.

Беспрепятственно добрались до Парижа, где по настоянию Веры, вопреки желанию Имре, сняли дом на авеню Фош и попытались вести привычный об­раз жизни. Но не получилось. Чувствуя, что и здесь сгущаются тучи, глава семьи поставил ультиматум: либо они едут все вместе, либо он уезжает сам, взяв детей. Его поддержал друг семьи — министр иностран­ных дел Франции Поль-Бонкур. И за месяц до оккупации  Кальманы на «Конте де Савой», швартовавшемся в генуэзском порту, отправились в да­лекий путь.

Нью-Йорк встретил их шумом и гамом. Множество племен и народов, занявших его, заселило все имеющиеся жилища. А потому найти приличную гостиницу оказалось делом сложным. Пришлось удовольствоваться тесным двухкомнатным номером в центре города. Ужасное настроение несколько улучшил неожиданный телефонный звонок. Это была знаменитая Грейс Мур, пригласившая чету Кальманов на ближайшее воскресенье к себе в гости.

За кофе она посоветовала маэстро перебраться в Голливуд и отправила телеграмму режиссеру Эрнсту Любичу, в которой говорилось о постановке «Императрицы Жозефины», где она хотела бы сыграть главную роль. Но проекту не суждено было осуществиться. Самолет, в котором актриса ле­тела в Калифорнию разбился…

Однако телеграмма сделала свое дело. Кальмана вызвал к себе Луис Б. Майер, директор студии «Метро-Голдвин-Майер», задумавший экранизи­ровать «Марицу.» Впрочем, дальше этого не пошло — нелегкое время было не для легкой музыки.

И снова Нью-Йорк. Квартира на 11-м этаже в доме около Централ-Парка (как оказалось, в совсем не престижном районе), денежные затруд­нения, из-за которых Имре предложил жене поумерить свои запросы и быть поскромнее.

Чтобы поддержать семейный бюджет Вера устроилась продавщицей в меховой салон. Дома же старалась сохранить привычный образ жизни, остаться хлебосольной хозяйкой. И благодаря стараниям верной кухарки, привезен­ной из Вены, ей это удавалось. А потому гости с удовольствием посещали Кальманов. Среди них были и Игорь Стравинский, и Бела Барток, и Ирвинг Берлин, и австрийская великокняжеская чета — Франц Иосиф, внук импера­тора, с женой княгиней Мартой, ставшей в Штатах известнейшим художни­ком по интерьеру.

Но через некоторое время радушные приемы Кальманов превратились ни во что иное, как в театральную декорацию. Произошло это потому, что Вера, познакомившись в салоне с французским эмигрантом Гастоном, влюбилась в молодого мужчину до беспамятства. Дошло до того, что она попросила у мужа развода, что было для Имре громом среди ясного неба, жестоким ударом. Однако, трезво оценив ситуацию, дал свое согласие.

Выдвинув причиной развода «душевную жестокость», Вера стала ждать бра­коразводной процедуры в Рино на «Бельмонте Ранч», где, согласно зако­ну, должна была провести шесть недель. Впрочем, жизнь вместе с другими женщинами в уютных бунгало на ранчо нельзя было назвать скучной. Осо­бенно в конце недели, когда на уик-энд сюда приезжали и бывшие мужья с детьми, и новые избранники.

Все это время Вера не теряла связь с Имре, ежедневно беседовала с ним по телефону. А получив свидетельство о расторжении брака, сообщила бывшему мужу о своем возвращении в Нью-Йорк.

На вокзале, где ее встречал Гастон с огромным букетом, первым делом увидела детей, бросившихся ей на шею. Отца с ними не было. Его она увидела потом, когда уже шла к выходу. Спрятавшись в нише, тот смотрел таким тоскливо-потухшим взглядом, что у бывшей жены сжалось сердце. Но еще сильнее ее задел его внешний вид. Обычно опрятный, ухоженный человек был одет в мятый, лоснившийся костюм. Тот самый, который был на нем день ее ухода. Грязная сорочка и галстук, превратившийся в тряпку, дополняли трагический образ.

Оставив своего спутника, Вера бросилась к Имре. «Как я рада, что ты пришел». Но тот только покачал головой и посоветовал не задерживаться. Пришлось уйти, сесть в чужую машину и почувствовать, какая совершена глупость.

Не удивительно, что в гостинице произошла ссора. Ее друга вовсе не устраивала связь избранницы с прежней семьей. Разозлившись, Вера хлоп­нула дверью и отправилась на свою старую квартиру, где пробыла с род­ными до полуночи.

Чтобы оторвать будущую жену (все документы для заключения брака были уже готовы) от старых привязанностей, Гастон задумал путешествие по Южной Америке. Только Веру что-то останавливало. Сославшись на бо­лезнь (последнее время ее, действительно, мучили жестокие головные бо­ли), осталась в Нью-Йорке. Хотя и жила в гостинице, постоянно наве­дывалась домой и все острее чувствовала, что наваждение прошло. Вернув все деньги, драгоценности и подарки Гастону, Вера, оформила вновь брак с Кальманом.

После всего пережитого ее «второй муж» оказался более ласковым, тактичным и уступчивым, нежели «первый». Только расчетли­вость осталась прежней. Неудивительно, что однажды, увидев жену в ман­то из платиновой норки, которую на глазок оценил в две тысячи (истин­ная цена вещи составляла тридцать тысяч), ужаснулся. Но позволил на­деть ее в театр, куда они собрались на спектакль.

Шубка, которая, оказывается, была гвоздем сезона и темой модных журна­лов, произвела фурор. Благодаря ей,  автор «Королевы чардаша» оказался в центре внимания. Тотчас появились публикации не только об очарователь­ной жене маэстро и ее ослепительном наряде, но и новой оперетте. На­шлись даже кредиторы, пожелавшие субсидировать необходимые для поста­новки 250 тысяч. Так дерзкий поступок женщины сумел поднять ее супруга на прежний пьедестал. И 18 июля 1945 года в роскошной обстановке брод­вейского «Винтер-Гардена» состоялась премьера «Маринки» на сюжет из истории Австро-Венгрии. Она стала прологом новой полосы удач.

И все было бы хорошо, если бы не мысли о родных, оставшихся в Европе. Теплившуюся в душе надежду полностью погасило трагическое сообщение. В одной из газетных статей озаглавленной «Убийство», Кальман узнал о жуткой участи своих сестер Илонки и Милики, что погибли в дороге при переброске заключенных из одного концентрационного лагеря в другой. Такого горя сердце не выдержало. Инфаркт на долгие месяцы вывел его из строя.

Все хлопоты, связанные с новым сезоном «Маринки», шедшей с колоссаль­ным успехом, да светские обязанности Вере пришлось взять на себя. Впрочем, она этим не тяготилась. Чувствовала себя как рыба в воде. Да­же подписала контракт с Майером на исполнение главной роли в его новом фильме. Только Имре, зная ее «артистические способности», отговорил. Так ей и не довелось стать кинозвездой.

За годы проведенные в Нью-Йорке Кальманы стали настоящими американ­цами. Но в глубине души по-прежнему любили старушку Европу, а потому в июне 1949 года решили посетить родные места.

Старый Свет встретил их восторженно. Объездив ряд городов, где им был оказан подобающий прием, в угоду Вере поселились в Париже. Здесь по­четному гостю был вручен второй крест Почетного легиона. Уже офицерс­кий.

Но осенью Кальманам пришлось вернуться в Америку из-за сына Чарли, занимавшегося в колумбийском университете. Надо было дождаться, когда талантливый парень, чей дар был оценен Артуром Рубинштейном, послушав­шим его первый фортепьянный концерт, через два года окончит учебу.

Но снова в их дом постучалось горе. В этот раз инсульт, нанесший удар маэстро прямо в канун рождества. Снова болезнь, сиделки, уход… А Ве­ре так хотелось назад в Париж! И как только в состоянии мужа намети­лись улучшения, она, взяв девочек, отправилась в путь. Через несколько месяцев к ним присоединились и мужчины.

Но Имре, которому так и не удалось избавиться от последствий инсульта, уже не мог быть таким как прежде. Теперь при нем всегда и всюду находилась сиделка.  Но он все же потихоньку работал и почти завершил «Аризонскую леди», выражая ею признательность Америке.

Кальмана не стало 30 октября 1953 года. Почувствовав себя неважно за завтраком, он ушел к себе, заснул, да так и не проснулся. Похоронили маэстро со всей подобающей пышностью на Центральном венском кладбище по соседству с Бетховеном, Брамсом и Штраусом. На похоронах кроме род­ных и Агнеш Эстергази, которой Вера финансировала эту поездку, при­сутствовали тысячи людей, пришедших проститься с человеком, подарившим своим творчеством всем так много радости.

После смерти мужа Вера перебралась на квартиру поменьше, ограничила круг общения. А спустя пару лет, решив чем-то заняться, организовала в Баден-Бадене с благотворительной целью концерт из произведений супруга. После удачного дебюта посыпались многочисленные приглашения на разного рода мероприятия. И она стала их активным участником. Орга­низовала фонд Кальмана, в задачи которого входило присуждение стипен­дий одаренным музыкантам независимо от расовой принадлежности и рели­гиозных убеждений. Свою общественную деятельность Верушка осуществляла вплоть до самой кончины в ноябре 1999 года, до того момента, пока не обрела вечный покой рядом с тем, с кем прошла большую часть жизни.

2013  «Шарм»

Фотографии из книги В. Кальман «Помнишь ли ты…»

Использованный материал

Блестящая и горестная жизнь Имре Кальмана — Нагибин Юрий …Книга «Помнишь ли ты?..» Кальман Вера – купить книгу …

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: