«Гари… похож на мозаику, сложен из разных кусков — русский, азиат, еврей, католик, француз; автор, который пишет по-французски и по-английски, говорит на русском и на польском».
Франсуа Бонди
Однажды (это было года два назад), моя подруга, подарив книгу небольшого формата, произнесла: «Это то, что должны прочитать каждая мать и каждый сын». Так я познакомилась с «Обещанием на рассвете» и ее автором Ромэном Гари…
Юрист, летчик, кинематографист, дипломат, консул… Но, прежде всего, талантливый писатель, автор книг на французском и английском; единственный человек, вопреки всем правилам, дважды удостоенный премии братьев Гонкур. Как и почему такое произошло – разговор впереди, а пока о его родословной.
О его матери драматической актрисе Нине Овчинской (сценическая фамилия Борисовская), известно достоверно. А вот имя отца долго оставалось тайной. Его роль отводилась и известному актеру Ивану Мозжухину, близкому другу Нины, и грузинскому дипломату Лейбе Кацевгари, и другим любовникам его матери. Но недавно в «Литовском курьере» появилась интересная информация журналистки Эляны Балютавичюте. В метрической книге рождений за 1914 год еврейской общины города Вильнюса была найдена запись на русском и иврите о том, что 8 мая 1914 года родился Роман, сын трокского купца второй гильдии Лейбы Файвишевича-Давидовича Кацева и мещанки города Варшавы Мины Иоселевны Брегштейн, урожденной Овчинской (разведенной).
Нина дважды была замужем. Но ее второй брак, как и первый, к сожалению, оказался непрочным. Переехав в Москву, она навсегда постаралась забыть свой семейный опыт. А в 1917 году, оставив подмостки, поселилась в Вильно. С этого момента из актрисы превратилась в режиссера одного спектакля. Спектакля длиною в жизнь, где главная роль отводилась ее самой большой любви и привязанности — сыну.
В нем, своем мальчике, эта женщина видела удовлетворение собственных амбиций, исполнение несбывшихся желаний. Он был обязан достичь запланированных высот, стать известным и знаменитым. Для этого надо было довести «дорогого, любимого Ромушку» «к славе и почестям толпы». Оставалось лишь решить: «Как это сделать? Каким образом?»
С игрой на скрипке, балетом и вокалом ничего не получилось. Неплохие успехи в области рисования были задавлены на корню (в представлении Нины художник, непременно, ассоциировался с пьянством, голодом и чахоткой). Оставалась литература. И когда в двенадцатилетнем возрасте мальчик начал писать поэмы, рассказы и трагедии, мать вздохнула с облегчением.
Однако литературное поприще рассматривалось ею лишь как одна из сторон его будущего. В сказочных мечтах сын становился выдающимся военным, дипломатом, консулом… А потому должен был обладать не только соответствующими знаниями, но и манерами. Вот и учили мальчишку этикету, фехтованию, танцам, французскому, а также некоторым общеобразовательным дисциплинам. И все это частным образом, потому что посещение школы, где преподавание велось на польском, мать считала нонсенсом.
Возникает вопрос, на какие средства это делалось? На те, что мать могла заработать. А работала она, не покладая рук. Сначала организовала у себя на квартире шляпную мастерскую, в которой модели, изготовленные нанятой шляпницей, снабжались «фирменными» этикетками, вводившие в заблуждение доверчивых клиенток. Их привлекало аккуратно вышитое старательными руками домработницы имя модельера Поля Пуаре. Когда дела пошли неплохо, мастерская превратилась в ателье мод, которое пользовавшееся успехом у именитых дам города.
Под бдительным оком матери, одержимой невероятной идеей, Роман рос в необычном, ирреальном мире, где был сумасбродом и донжуаном, героем, победителем как Вселенной, так и ее обитательниц. Самым же главным человеком в его жизни была эта женщина, которая нередко использовала привязанность и преданность сына нечестным образом. Не понимая, какой вред наносится неокрепшей юношеской душе, ставила его в неловкие, даже унизительные положения. Заставляла драться за свою честь. нередко специально натравливала на людей, не причинивших ей никакого вреда. И он, прекрасно осознавая, что не прав, сгорая со стыда, отстаивал ее амбиции. Оттого в душе этого человека смешались, став конгломератом, безграничная любовь и ненависть к матери.
Когда мальчик подрос, настала пора готовить его к главной роли — французского дипломата. Почему французского? Потому что именно эта страна была предметом ее страстного поклонения, а самой вожделенной точкой — приморский городок Ницца. Однако, для осуществления такого плана, прежде всего, необходимо было стать гражданином Франции. И снова вопрос: «Как это сделать?»
После возвращения из Италии, где мать, жертвуя собой, ставила на ноги Ромушку, выцарапав его из лап смерти после осложнения на почки в результате перенесенной скарлатины, она оказалась полностью разоренной. Оставаться в Вильно под презрительными взглядами бывших клиенток, было ниже ее достоинства. А потому, взяв нехитрые пожитки, они перебрались в Варшаву. Там тоже было непросто. Неизвестно, как бы выжили, если бы не приходившая из-за границы помощь. Впрочем, Варшава была лишь трамплином для грядущей жизни, и через два года их семья оказались в Ницце, привлекавшей с XIX века русских эмигрантов.
К величайшему огорчению Нины, старательно сберегаемый «на черный день» серебряный сервиз дореволюционного российского производства, надежд не оправдал. Она стала заниматься продажей различных вещей, передаваемых ей коммерсантами. Подсобрав немного денег, входила в мелкие предприятия и, в конце концов, совершив выгодную сделку по продаже семиэтажного дома, переоборудованного под отель-пансион, стала там управляющей.
Себя ничуть не жалела. Больная жестоким диабетом (день начинался с укола инсулина), нередко впадала в кому. А потому «никогда не выходила из дома без пришпиленной под манто записки, где говорилось: «Я — диабетичка. Если меня найдут без сознания, просьба дать мне принять пакетики сахара, которые лежат у меня в сумочке. Спасибо». Видя это, Роман Кацев (такова была настоящая фамилия человека, о котором мдет речь) хотел бросить учебу и начать работать. Но мать была непреклонна. Предназначение сына — осуществить возложенную на него миссию для того, чтобы она увидела плоды своих трудов.
И он поступал так, как от него ожидалось. В 1933 году поступил на юридический факультет университета в Экс-ан-Провансе, оттуда перевелся в Париж. С переменным успехом начал печататься в разных журналах, доставляя матери невероятное удовольствие.
Когда дело не шло, чтобы не огорчать ее, посылал вырезки из газет под разными фамилиями, якобы новыми псевдонимами. Сам же, стараясь себя обеспечить, подрабатывал везде, где мог: гарсоном, статистом в кино, рекламным агентом, рисовальщиком на фабрике игрушек…
Только что бы он ни делал — всегда, повсюду видел перед собой образ матери, верившей в великое будущее сына. Благодарен ли он был ей за это? Несомненно. И, тем не менее, через некоторое время на бумажный лист легли строки: «Если все мои книги взывают к достоинству, к справедливости, если в них так много и с такой гордостью говорится о чести быть мужчиной, то это, наверное, потому что до двадцати двух лет я жил за счет больной и измотанной старой женщины. И очень сержусь на нее за это».
Невероятная зависимость родила массу комплексов, от которых ему так и не удалось избавиться. В течение всей жизни он никогда не был таким, каким его сделала природа, то есть самим собой.
Тем не менее, в этих непростых отношениях заложился стержень, помогавший держаться Кацеву в экстремальных ситуациях. «В самые тяжелые минуты войны я презирал опасность, чувствуя себя неуязвимым. Со мной ничего не могло случиться, потому что я был ее happy end». И дальше: «Эта уверенность возникла у меня не на пустом месте. По-видимому, в ней, как в зеркале, отразилась вера моей матери, кровно передавшаяся мне по наследству, сделавшая меня ее единственной надеждой и смыслом жизни».
Но это было потом. А пока подходил к концу срок обучения в университете, а также занятий в Школе высшей военной подготовки, куда он ездил дважды в неделю. Эти обстоятельства, плюс увлечение не на шутку очаровательной шведкой, умудрявшейся изменять возлюбленному и «незаметно» выйти замуж, отвлекли его от событий, происходивших в Европе. Тем более что Франция никоим образом не реагировала на истерические угрозы фюрера, что в глазах Гари свидетельствовало о невозмутимой воле и уверенности в себе.
Однако были люди, которые видели в Гитлере реальную угрозу. Среди них — Нина, решившая использовать это обстоятельство в своих интересах. Еще в 1938 году она, оторвав сына от приятного времяпрепровождения: купания в море и ухаживания за девушками, посвятила его в свои, далеко идущие планы, согласно которым он должен был стать героем, убив фюрера. Считала, что так и только так можно спасти человечество от сумасброда.
Несмотря на явное нежелание ввязываться в авантюру, которая, при трезвом раскладе не могла закончиться благоприятно, Роман вытащил из тайника пистолет и купил билет на поезд, идущий в Берлин. Однако в самый последний момент был остановлен матерью, устроившей душераздирающую сцену. Сделав вид, что не имеет никакого отношения к безумной идее, она, театрально заламывая руки, рыдала и просила чадо не совершать необдуманного поступка. И парень, естественно, согласился, не выразив ни малейшего сожаления.
Следующий этап его биографии — база в Салон-де-Провансе и Летная школа в Аворе, по окончании которой вырисовался очень неприятный момент. Несмотря на хорошие отметки в аттестате, он, единственный из почти трехсот курсантов, не получил звания офицера. Вопреки всем правилам устава его произвели в капралы. Как выяснилось потом, это произошло из-за двух причин. Во-первых, он не был французом, во-вторых, его «прокатили» по неизвестной причине товарищи, выразив так свое отношение к нему в «балле симпатий», непременно прилагавшемуся к оценкам.
Кацев пережил этот момент исключительно тяжело. Поражение не только сильно ударило по его самолюбию, но и поставило в тупик перед решением более серьезной задачи: как преподнести сие матери. Долго соображая по поводу того, под каким соусом подать нелицеприятный факт, он придумал байку об обольщении жены коменданта школы, который, узнав об этом от денщика, отомстил курсанту.
И недоумение, смешанное с негодованием при виде простой солдатской формы с красной нашивкой, сменилось у Нины восторгом: ее мальчик повел себя как настоящий мужчина. Потом она долго выпытывала у него подробности той несуществующей связи, удовлетворенно кивая головой в такт словам, ласкающим ее слух.
А сына ждали новые душевные испытания. По возвращении на свою базу в Салон-де-Прованс без офицерских погон, он был встречен насмешками и соответствующим назначением. Его главной обязанностью являлся надзор над отхожими местами. Однако, проявив себя, он вскоре стал инструктором по стрельбе, а затем, получив сержантские лычки, стал совершать вылеты в качестве штурмана, бомбардира или пулеметчика.
4 апреля 1940 года, за несколько недель до наступления немцев, на базу пришла телеграмма, в которой говорилось: «Мама тяжело больна. Немедленно приезжайте». Роман помчался в Ниццу, где нашел Нину в больнице, в тяжелом состоянии.
Но они оба верили в то, все закончится хорошо: она непременно выздоровеет и «дотянет» до того времени, когда ее мальчик покорит мир. Осенив на прощанье лоб своего чада крестом, она сказала по-русски: «Благословляю тебя», веря, что это сыграет свою роль.
Как известно, летом 1940 года Франция терпела поражение за поражением, и, в конце концов, пошла на капитуляцию. На аэродром, где сидел Кацев, стало прибывать множество самолетов самых разных конструкций для консервации. Не желая бездействовать, он вместе с тремя товарищами решил угнать машину и улететь в Англию для того, чтобы принять участие в боях.
К этому его подстегивало ухудшающееся состояние матери. Он боялся, что она не сумеет дожить до его боевого крещения, до тех наград, которые он должен положить к ее ногам. В том же, что это будет именно так, не сомневался. «Какая-то частичка ее мужества перешла ко мне и навеки во мне осталась», — писал он впоследствии.
Самолет уже поднимался в воздух, когда его неожиданно вызвали к телефону – это Нине в суете военного времени с трудом удалось дозвониться до сына. Пока шел разговор, остальные пилоты решили сделать пробный круг. И (о, ужас) через пять минут после взлета «Ден» рухнул на землю и взорвался. Именно тогда он, до конца не осознавая случившегося, впервые реально ощутил силу материнского словесного оберега.
Спасенный чудом, парень тяжело пережил горечь первой потери. И с того момента весьма болезненно относился к уходу людей из своей жизни. Каждый, покинувший бренный мир, становился для него значимым. Оттого бережно хранил в памяти имена всех, погибших в ненавистных войнах.
Не последнюю роль сыграл тот факт, что, узнав кто на самом деле был его настоящим отцом (свою тайну, завернутую во флер таинственности, мать оберегала исключительно тщательно), Роман навсегда впустил в свое сердце образ человека, погибшего от остановки сердца в очереди в газовую камеру. Туда, где оборвались жизни его жены и двух дочерей.
Согласно всеобщему мнению театр военных действий должен был развернуться в Северной Африке. Поэтому, недолго думая, Роман вылетел в Саланку, на несколько часов опередив распоряжение, запрещавшее вылет самолетов. Оттуда перебрался в Алжир, где оказался не у дел, потому что после перемирия все самолеты-дезертиры были поставлены на прикол.
Ничего не оставалось делать как, страдая, лежать на походной койке или шататься по базару. От такой жизни он успел дважды в один день влюбиться, предложить избранницам руку и сердце, получить согласие и увидеть измену.
Только такая жизнь была не для него. После неудачной попытки угнать самолет, этому человеку пришлось исчезнуть в срочном порядке с базы. Добравшись до Касабланки, он сумел попасть на борт британского грузового судна, вывозившего из Северной Африки контингент польских войск. Затем, оказавшись в Гибралтаре, добрался вплавь до сторожевого катера, направлявшегося в Англию с дюжиной сержантов ВВС, желавших присоединиться вместе с другими «дезертирами» к Шарлю де Голю, формировавшему там летный состав Свободной Франции.
Итак, Англия, куда регулярно стали приходить письма от Нины, переправляемые через Швейцарию ее подругой. Все без даты. Все полные описанием удивительных подвигов, якобы совершаемых ее чадом, ибо мать искренне верила, что на борту каждого самолета ВВС, бомбившего цель, был никто иной, как ее сын.
«Нетрудно себе представить, с каким чувством стыда и недовольства собой я читал письма от матери, в которых она восторгалась мной и верила в меня», — писал потом он. Ведь никаких подвигов не было и в помине. Ее Ромушка физически не мог выполнить возложенную на него миссию, ибо не участвовал в боевых операциях. Ведь за пять лет войны, половину которых провел в эскадрильи с перерывами на лечение в госпиталях (однажды его едва не похоронили, считая, что выбраться из тифа с брюшным кровоизлиянием и многочисленными язвами практически невозможно), он сделал всего 5 боевых вылетов.
Да, «романа с небом» не получилось. Самолеты, в которых он оказывался, терпели аварии, падая в пустыне, загораясь над джунглями, врезаясь в стадо слонов… Но из всех, находившихся в машинах, лишь один человек оставался жив. Мистика? Возможно… Только его, несомненно, хранила огромная, невероятная любовь. Любовь женщины, пуповину с которой «боги забыли перерезать».
В августе 1943 в Лондоне вышла книга «Европейское воспитание», заинтересовавшая и читателей, и критиков. Романа Кацева сменил Ромэн Гари. Новоявленный писатель, естественно, телеграфировал о своем успехе в Ниццу, и был очень удивлен, что в письмах, которые получал по-прежнему, не было реакции на столь приятную новость.
А потом произошли более значимые события. В одном из вылетов Роман был ранен. И опять чудом остался жив благодаря тому, что пилот, несмотря на травму глаз, сумел посадить машину, изрешеченную осколками. После выписки из госпиталя экипаж пригласили для беседы на Би-Би-Си и представили к кресту «За освобождение». Сам де Голь прилепил к груди героев черно-зеленый бант.
Наконец, настал тот момент, о котором Нина так страстно мечтала. Но почему она никак не отреагировала? Ведь письма из Ниццы приходили по-прежнему регулярно. Правда, в одном из них были странные слова: «Надеюсь, что, когда ты вернешься, то все поймешь и простишь меня. Я не могла поступить иначе». Что это значило? Что она сделала? Какую глупость совершила?
А совершила то, что, в конце концов, совершает любой человек – покинула этот бренный мир. Предвидя свою кончину, написала впрок более трехсот писем, которые сын получал, не имея представления об истинном положении дел. А когда узнал, решил, что обязан платить по счетам.
Именно поэтому, добившись соответствующего уровня в политике, стал дипломатом. Работал в Софии, Берне, Сукре (Боливия)… а в 1962 году, оставив дипломатическую службу, полностью посвятил себя литературному творчеству, в котором достиг к тому времени соответствующих высот (в 1956 году за роман «Корни неба» получил Гонкуровскую премию). Опубликовав в общей сложности более 30 романов, стал богатейшим человеком Франции.
В плане карьеры у него все сложилось замечательно. А вот с женщинами дело обстояло иначе. Отдав всю свою любовь матери, он не смог до конца полюбить ни одну из своих избранниц. Начиная с первого опыта, который преподнесла домработница, соблазнившая 14-летнего подростка, и кончая великосветскими дамами, Роман никогда не забывал вложенные в него с детства постулаты о покорении самых красивых и знаменитых представительниц прекрасного пола. «Я знал стольких женщин в своей жизни, что, можно сказать, всегда был один. Слишком много — все равно, что никого» — скажет он в одном из самых проникновенных своих романов «Свет женщины».
Наконец, бесконечные, беспорядочные связи окончились женитьбой на англичанке Лесли Бланч. Блестящая журналистка и писательница, влюбленная в русскую литературу, редактор журнала «Вог», была семью годами старше своего избранника.
Элегантная, остроумная, прекрасная хозяйка, понимавшая мужа как никто другой, эта женщина явно доминировала в союзе, продлившемся шестнадцать лет. Но однажды, это было в начале 60-х, ее супругу стало тесно в рамках имевшего место бытия. «Он хотел быть свободным в жизни во всем, и он бросил все, в том числе и меня», — скажет потом Лесли, став героиней его «английского романа» «Леди Л».
Следующий брак – с Джин Себерг, известной актрисой, который был предсказан самому себе в «Цвете дня», написанном в 1956 году. Их знакомство состоялось в Лос-Анджелесе, где Гари был консулом. Во время ужина с Джин и ее мужем адвокатом Франсуа Морелем, между ним, солидным, не потерявшим обаяния мужчиной, и очаровательной хрупкой блондинкой словно пробежала искра. А потом, несмотря на огромную разницу в возрасте (ей – 21, ему 45) вспыхнула настоящая, всепоглощающая любовь. Ради него Джин оставила мужа, а через несколько месяцев он, узнав, что его подруга беременна, сумел добиться согласия Лесли на развод. После рождения сына, названного Александром-Диего, они официально сочетались браком.
Джин боготворила мужа, бывшего для нее не только любимым человеком, но и авторитетным учителем, к мнению которого она прислушивалась во всем, даже в выборе книг для чтения. «Посмотрите, какие книги я ей даю — Пушкин, Достоевский, Бальзак, Стендаль, Флобер, — говорил он в интервью. И с нежностью добавлял — Она великолепный читатель. Она всегда дочитывает книги до конца!»
Сначала супруги много путешествовали. Контракты с разными студиями, охотно приглашавшими актрису, бывшую в зените славы, заставляли ее разъезжать по миру. И Ромэн с удовольствием сопровождал ее, охотно давал интервью, позировал для фотографии, появлявшихся на страницах популярных изданий… Но со временем это ему надоело. Захотелось покоя, тепла домашнего очага. Он стал ощущать себя уже не столь мобильным. «Разница в возрасте ужасна, когда вы женаты на молодой женщине, которой на несколько веков меньше, чем вам …» Во взаимоотношениях появились трещинки. Медленно, исподволь стали возникать разногласия, обретая все более явственный характер.
Гари больше не хотел (а, может быть, не мог) выносить ее пристрастия к алкоголю, наркотикам, сомнительным знакомствам и, прежде всего, тяги к всевозможным «обществам борьбы за равноправие», в которые Джин стала вступать с четырнадцатилетнего возраста. Несмотря на ее искреннее участие и солидные материальные вливания в виде львиной доли солидных заработков, не все члены негритянских комитетов были довольны участием Себерг в «их борьбе». Она оставалась для них чужой.
Это не просто раздражало. Бесили крутящиеся вокруг жены паразиты, «делающие ставку на ее двойное чувство вины: во-первых, кинозвезды (одного из самых презираемых существ, ибо никому на свете так не завидуют); во-вторых, лютеранки с ее обостренным ощущением первородного греха…» Нередко, даже по ночам, в их доме раздавались телефонные звонки с грязными угрозами.
После убийства Мартина Лютера Кинга все усугубилось, ибо в 1968 году Джин примкнула к группе голливудских актеров, пропагандирующих борьбу против расовой дискриминации, что совсем не понравилось американским спецслужбам, которые повели против актрисы свою игру.
Согласно специальному плану, через репортеров, ведущих в газетах Лос-Анджелеса светскую хронику, поступила информация о том, что Джин Себерг беременна от негра Реймонда Хьитта из партии «Черные пантеры». Для нее, переживавшей в ту пору глубокий душевный кризис и находившейся под наблюдением психиатра, это стало настоящим ударом. Не выдержав клеветы, Джин решила покончить жизнь самоубийством, приняв слишком большую дозу снотворного. Ее спасли, а родившегося преждевременно младенца – нет. Семимесячная девочка (кстати, совершенно белая) прожила всего два дня.
Для полного опровержения грязных слухов был заказан стеклянный гроб, выставленный на всеобщее обозрение, собрана пресс-конференция. Скандал удалось погасить, однако после гибели ребенка женщина до конца в норму прийти не смогла. Хоть и продолжала работать. Во Франции даже сняла фильм «Баллада о малыше». Но постоянно попадала клинику вследствие нервных срывов, вызванных приступами депрессии. А в день смерти дочери ежегодно предпринимала очередную попытку самоубийства.
После расставания с Ромэном она дважды выходила замуж. Последний раз незадолго до смерти. Несмотря на то, что Гари не одобрял ни ее образа жизни, ни сомнительных знакомств, у бывших супругов сохранились настолько хорошие отношения, что в трудные времена он поддерживал Джин материально. Да, «трудно любить женщину, которой ты не в состоянии помочь и которую не можешь ни изменить, ни покинуть».
7 сентября 1979 года на экраны Франции должен был выйти фильм Гавраса и Гари «Свет женщины». Но случилось так, что одному из авторов стало не до премьеры. В тот день в машине, припаркованной неподалеку от квартала, где он жил, нашли тело Джин, исчезнувшей за неделю до этого. Она ушла из дома, захватив с собой ключи от машины и лекарство, рассчитанное на двухмесячный прием. Ничего больше. Даже очки, без которых она не могла водить машину, остались на тумбочке.
Первоначально решили, что это убийство, дело рук алжирских экстремистов, с которыми актриса поддерживала тесную связь. Но позже эта версия была отклонена, и в официальном протоколе появилась запись, что смерть наступила от передозировки барбитуратов, хотя масса улик говорила о явном насилии. В частности, тот факт, что нагое тело, завернутое в одеяло, почему-то оказалось на заднем сидении машины в странной позе.
Последней версии придерживался и ее бывший супруг. Он обвинял в происшедшем ФБР, о чем поведал на пресс-конференции, отчет о которой в одном из старых журналов нашел Александр Диего, разбирая библиотеку отца через несколько лет после его смерти.
Спрашивается, как Гари пережил уход из жизни любимой женщины? Многие считали, что относительно спокойно, ибо фактически потерял ее не в момент гибели, а давно. О том же, что было на сердце, знал лишь он сам. И, вероятно, отпустив себе год на завершение необходимых дел, отправился следом за Джин.
А дел было предостаточно. Прежде всего, надо было поставить все точки над «i» с литературной мистификацией. Как у любого человека, достигшего в мире искусства и литературы определенных высот, у него были недоброжелатели. В какой-то момент литературные критики начали обвинять писателя в том, что он стал не популярен у публики, потерявшей интерес к его произведениям. И писатель, воспользовался приемом, к которому прибегали в подобных случаях другие известные авторы в случае, когда читатели, привыкнув, утрачивали интерес. После того, как никто не обратил внимание на одну из его книг, вышедших дважды под разными заглавиями, авантюрный ум подсказал новый ход.
Ранним утром 1974 года в издательство «Галлимар» пришла посылка из Бразилии с рукописью романа «Толстяк» («Большой ласкун»), подписанной никому нечего не говорящим именем Эмиль Ажар.
Прочитав необычное художественное сочинение с философской подоплекой, редактор заинтересовался историей человека, живущего в обществе питона, привезенного из туристической поездки по Африке, где пресмыкающее скрашивало гнетущее-безысходное одиночество хозяина, и человек настолько привык к своему питомцу, что буквально слился с ним, переняв ряд навыков.
Через некоторое время, в 1976-м, вышел второй роман этого же автора «Жизнь впереди». В нем поднималась тема воспитания маленького арапчонка французской еврейкой.
У мадам Розы, толстой и больной, жуткое прошлое. И Освенцим, где она чудом уцелела, и работа проституткой на Центральном рынке… Постарев, а потому не в силах заниматься своей профессией, она стала брать на содержание незаконнорожденных детей. К одному из них – Мимо, уличному мальчишке, прикипела всей душой. И он не остался в долгу. Стал ухаживать за своей воспитательницей тогда, когда она впала в маразм.
Ярко выписанные не только главные, но и второстепенные персонажи, сделали книгу бестселлером, предоставленным к Гонкуровской премией. И тогда выяснилось, что Ажар — псевдоним, некоего Поля Павловича, двоюродного племянника Ромэна Гари, который, не выдержав такой радости, получил нервное расстройство и был помещен в психиатрическую лечебницу, находящуюся в Дании (!).
Что же касается дяди этого автора, ставшего столь знаменитым, то тот просто потонул в лучах славы последнего. На все новые его произведения критика реагировала однозначно: «Да, неплохо. Но разве их можно сравнить с вещами Ажара?»
Никто не догадывался, что за обеими фамилиями стоит один человек. Как не догадывался о разгадке, скрытой в этимологии этих фамилий, ибо обе они были связаны «огненными» словами русского («гореть» и «жар»). Откуда взялись эти псевдонимы, автор, в порыве откровения, рассказал как-то своему другу, известному критику Франсуа Бонди: «По-русски гори — это повелительное наклонение глагола гореть; от этого приказа я никогда не уклонялся ни в творчестве, ни в жизни». Да и мог ли кто-нибудь подумать, что простой смертный, будь он даже необычайно талантлив, способен за пять лет написать одиннадцать книг (семь книг от своего имени и четыре от имени Ажара).
И самое интересное. В романе «Псевдо», написанном в виде «автобиографического» Поля Павловича, Гари представил себя на грани разоблачения. Загадочный Ажар пытался развеять миф о «крупном писателе», притаившемся в тени и нарисовал нелицеприятный портрет своего знаменитого дяди. Этот пассаж вызвал еще большее внимание журналистов и публики, ставших на сторону молодого и более талантливого автора.
Ему было и смешно, и интересно наблюдать за этим со стороны, о чем он и поведал в своей самой последней вещи «За этим пределом ваш билет недействителен»: «Слухи, доходившие до меня со светских обедов, где жалели беднягу Гари, который, конечно, не без грусти и некоторой зависти следит за успехами своего племянника, взлетевшего на литературный небосклон со скоростью метеора, в то время как его собственная звезда закатилась».
Гари сумел продержать всех в неведении до марта 1979 года. Раскрывая тайну самой блестящей и скандальной литературной мистификации, имевшей место во Франции ХХ века, написал знаменитое эссе «Жизнь и смерть Эмиля Ажара», которую закончил словами «Я славно повеселился. Спасибо и до свидания».
Это было настоящее, искреннее прощание, ибо 2 декабря 1980 года писателя не стало. Он кончил жизнь самоубийством. Что касается Поля Павловича, то тот вскоре материализовался, написав собственное сочинение «Человек, которому верили», в которой рассказал об этой истории и истинных взаимоотношениях с дядей. А потом принял участие в одном из выпусков телевизионного литературного журнала «Апостроф», где смущенно отвечал на вопросы журналистов такого плана: «Почему согласился на ложную роль?», «Много ли денег принесли ему книги Ажара?», «Зачем он написал теперь книгу с разоблачением истины?» Впрочем, все это было потом. А пока вернемся трагическим событиям гибели Гари.
В тот день дождь шел особенно долго и нудно. Он сел за письменный стол, разобрал свои бумаги, написал несколько деловых писем. Окончил дела и…взял в руки пистолет.
Многие недоумевали: что побудило этого успешного, красивого, известного, талантливого и физически здорового человека свести счеты с жизнью? Но, как оказалось, его самоубийство не было ни спонтанным, ни случайным, совершенным в состоянии аффекта. Все было продумано, сыграна последняя сцена в пьесе его жизни. Как сказал Мишель Турнье «Он играл до конца. Думаю, что самоубийство с этой историей так же связано».
Накануне рокового дня Ромэн позвонил первой жене и сказал: «Я неправильно разыграл свои карты». А потом написал записку: «Никакого отношения к Джин Себерг. Ревнителям культа разбитых сердец обращаться по другому адресу». И еще: «Можно объяснить все нервной депрессией. Но в таком случае следует иметь в виду, что она длится с тех пор, как я стал взрослым человеком, и что именно она помогла мне достойно заниматься литературным ремеслом».
Свои мысли по этому поводу высказала на похоронах Лесли Бланч: «Он был сыт по горло. Ему не хотелось быть стариком…». Эту мысль продолжил, став взрослым его Александр-Диего, которому в момент смерти Гари было всего одиннадцать лет: «Отец устал быть стареющим, уважаемым лауреатом Гонкуровской премии, бывшим мужем кинозвезды. Но Ажар не помог освободиться — и выстрел в сердце стал возвращением к самому себе».
2006
Использован материал