Не знаю почему меня страстно влечет жемчуг, вовсе не являющийся моим зодиакальным камнем. По всем астрологическим данным это талисман тех, кто родился под знаками Воды — Рыб, Водолеев, Раков, Скорпионов, а вовсе не Стрельцов. Но какая-то неведомая сила тянет и тянет меня к застывшим капелькам перламутра. Это она заставляла меня скрупулезно собирать материалы посвященные жемчугу, много лет назад приобрести сережки с переливающимися круглыми шариками, а недавно — коротенькую ниточку испанского речного чуда, послужившую прологом той истории, которую мне хочется рассказать.
Увидев ее на мне, подруга, улыбнувшись, сказала: «Симпатичная вещичка. — И добавила: — Тоже люблю жемчуг. Кстати, к нему в нашей семье отношение особое. А причиной тому ожерелье с шифрованным названием «Бабушкин перл», которое мой прадед подарил некогда своей молодой супруге.
Рассказывают, что он был весьма интересной, неординарной личностью, в которой сочеталось романтическое начало, сделавшее его трубочистом — представителем профессии вовсе необычной для еврея, с серьезностью и набожностью, благодаря чему он, как один из самых уважаемых людей, постоянно выбрался старостой местной синагоги. Причем, уважали прадеда не только евреи. Когда в Минске бывали погромы, а это случалось не так уж редко, его дом, прекрасный двухэтажный особняк, стоявший в живописном уголке центра, просуществовавший до войны и разбомбленный во время одного из налетов, всегда обходили стороной.
Не знаю, как лазая по минским крышам можно было сколотить капитал, только деньги у этого весьма состоятельного человека явно водились и давали возможность безбедно содержать свою семью.
Рано овдовев, он женился вновь на молоденькой, взяв бесприданницу, чье богатство заключалось лишь в изумительной красоте, царственной в осанке, да, неизвестно где приобретенных, аристократических манерах.
Впрочем, он и сам был хорош: высокий, статный, с приятными чертами лица и красивой окладистой бородой. А потому, несмотря на разницу в возрасте (ему в ту пору было уже под пятьдесят, ей же едва минуло восемнадцать), они смотрелись исключительно красивой парой, от которой родилось семеро детей: три мальчика и четыре девочки в дополнение к уже имевшимся семерым от первого брака.
Если поначалу дети от первого брака встретили мачеху настороженно, то вскоре ей удалось растопить лед, снискав дружбу старших, бывших с ней практически ровесниками, и любовь младших, росших вместе с ее собственными ребятами.
Любовь — да, уважение — да, а вот панибратства не было, потому что прабабушка была очень строгой. Моя мама вспоминает, как все внуки ее побаивались. Но, тем не менее, любили, ибо в доме царила удивительно теплая дружеская атмосфера, привлекавшая даже посторонних.
Рассказывают, что их особняк всегда был полон молодежи. Дети приводили туда своих друзей, и она, имея представление о круге их общения, всегда могла направить чад на путь истинный. Если вдруг кто-то за кем-то начинал ухаживать, у сыновей появлялись девушки, а у дочерей
парни, никому и в голову не приходило это скрывать, встречаться на стороне. Хлебосольный дом был открыт для всех.
Как это было принято некогда, устраивались вечера с непременным ужином. Особыми разносолами не баловали, но поесть просто и вкусно можно было всегда. Гвоздем программы был борщ, подававшийся в большущей кастрюле, а к нему — каравай свежевыпеченного хлеба. Насытившись, отодвигали в сторону стол и стулья, и начиналась вторая, главная часть программы — танцы.
Впрочем, мы отвлеклись, ибо история не об этом, а о подаренном прабабушке мужем необыкновенном старинном жемчужном ожерелье из семи ниток, количество которых соответствовало числу совместно нажитых детей.
Имелась эта драгоценность у него раньше, или он купил ее специально для жены — никто не знает. История об этом умалчивает. Известно только, то, что ожерелье было очень дорогим и потрясающе красивым, собранным из отборных крупных бусин, ровно-круглых, без малейшего изъяна.
Помню, как в детстве я любовалась старинной фотографией, хранившейся в семейном альбоме. На ней была красивая женщина в глухом черном платье, на котором выделялось то самое ожерелье, надеваемое в особо торжественных случаях.
Мама рассказывает, что в ее памяти сохранился образ бабушки именно такой. Она помнит, как маленькой девочкой наблюдала за той, собиравшейся на какое-то торжество, и имевшей вид адекватный запечатленному на фотографии. Запомнила она и какое-то необыкновенное пальто из плюша отделанного мехом, тоже ставшее со временем семейной реликвией, хранимой под простынями и вытаскиваемой иногда на свет божий исключительно для проветривания.
Каждая женщина, каждая девушка не прочь при случае примерить драгоценности. Не исключением были и мамины тетки. Только перлы хранились в специальной шкатулке, к которой никто не имел доступа. И дети, и внуки могли о них лишь мечтать о бусах, гадая, кому именно они когда-нибудь достанутся. Вслух об этом, естественно, никогда не говорилось.
Когда началась война, прабабушка была уже в преклонном возрасте, но еще вполне мобильна. А потому при наступлении немцев сумела, покинув город, пройти вместе с родными в толпе беженцев пешком десятки километров, останавливаясь лишь тогда, когда немецкая авиация
открывала огонь по живым мишеням.
Трудно сосчитать, сколько народу погибло тогда в дороге. Те же, кому довелось выжить и добраться до железнодорожной станции, в эшелоне были отправлены в Куйбышев, откуда их распределили по разным регионам.
Члены нашей семьи попали в Сибирь. Попали голыми и босыми, так как даже самое необходимое, что удалось прихватить, растеряли в пути. Единственное, что сохранилось, это драгоценности, среди которых, конечно, были и знаменитые перлы. Чтобы как-то просуществовать, все золотые вещи постепенно продали, семейную же реликвию, несмотря ни на что, уберегли.
Там, в эвакуации, прабабушка умерла, отдав перед смертью жемчуг самой младшей и самой любимой из дочерей, то есть маминой тетке. Ходили разговоры о том, что она завещала разобрать связку на нитки и разделить между всеми. Так это было или не так, никто сейчас не скажет, но тетя, которой было передано ожерелье, наотрез отказалась делиться. Таким образом, жемчуг стал яблоком раздора в нашей семье, где у трех сестер (четвертая умерла еще до войны) были свои дочери и каждой хотелось, чтоб реликвия (или хотя бы ее часть) стала семейным достоянием, передаваемым из поколения в поколение.
О жемчуге говорили, о нем мечтали, его история обрастала невероятными, мало достоверными подробностями. И, удивительное дело, всех членов семьи не оставляла надежда на то, что в конце концов дележ произойдет. Только тщетно. Обладательница перлов вовсе не собиралась расставаться с доставшейся драгоценностью. На этой почве возникли семейные распри. И сестры, и братья вступили в конфликт с той, что, по их мнению, поступила совсем нечестно.
Прошли годы. История с жемчугом потеряла свою остроту, стала понемногу забываться. Никто не знал, существует он еще или куда-то исчез. По крайней мере, никто его не видел и ничего о нем не слышал.
Но вот однажды на одном из семейных торжеств произошло ЧП местного масштаба. На дочери той сестры, все увидели знаменитое ожерелье. Почему она вдруг в нем пришла, зачем одела — не известно. Только своим появлением вызвала сначала шок, ибо сначала все оторопели и не смогли произнести ни слова, а после затишья, как это бывает в природе, разразилась буря. Один из дядей не выдержал и закричал: «Как ты посмела прошептал он, — надеть бабушкин перл на всеобщее обозрение. Это насмешка над всеми нами!»
Короче говоря, разразился скандал, праздник был испорчен. Стало не до веселья. Обладательница жемчугов покинула помещение, но присутствующие при инциденте еще долго не могли успокоиться, ибо история с ожерельем весьма крепко сидела в подсознании каждого. Настолько крепко, что мама, уже живя здесь, при первой возможности купила себе небольшую связку из трех нитей жемчуга, которую надела поехав в Минск навестить родных. (Из многочисленной родни уехала лишь наша семья, остальные, в том числе бабушка, наотрез отказавшаяся покидать свой домик, где до последних дней сама вела хозяйство, остались в Белоруссии).
Увидев на ней нечто, напоминающее о семейной реликвии, бабушка прослезилась: «Теперь, — сказала она, — я счастлива, и могу спокойно умереть.»
А что ожерелье? Что стало с ним? Его больше никто не видел. У маминой двоюродной сестры, что появилась в бабушкиных перлах, жизнь сложилась несчастливо. Она прожила недолго, оставив девочку, к которой, вероятной всего, и перешла драгоценность, не принесшая счастья предыдущей обладательнице. Вполне возможно, что он и по сей день хранится у последней представительницы этой веточки по женской линии.
А, может, его уже вовсе не существует? Ведь жемчуг-то был старинным, а это не тот камень, что может храниться веками, не теряя своей красоты. Являясь продуктом живой природы, моллюсков, обволакивающих песчинку или другое инородное тело, попавшее в раковину, слоями перламутра, он живет 150-200 лет, после чего тускнеет, теряя привлекательность, короче, «умирает».
А еще жемчуг требует к себе определенного отношения. Не любит, когда о нем забывают, храня в закрытой шкатулке. Для того, чтобы «поддерживать форму»: ему необходимо тепло человеческого тела, которому перл платит сторицей: тянет на себя хозяйские болезни, оберегает при стрессовых ситуациях, а порой умирает вместе с тем, кому принадлежал.
Так недавно, в случайном разговоре с одной женщиной, я услышала рассказ о том, как она сама была свидетельницей подобного факта, имевшего место после смерти ее родственницы, чьи красивые старинные серьги с хорошими жемчужинами в считанные дни превратились в тусклые, потертые, словно обработанные напильником, камушки.
Вполне возможно, что и ожерелье, о котором шла речь выше, тоже погибло, не выдержав всех дрязг. Кто знает… И только время, возможно, когда-нибудь приоткроет эту тайну.
1998