О женщине, сводившей с ума мужчин

«Быть женщиной — великий шаг,
Сводить с ума — геройство!»
Б. Пастернак

Это было летом 1966-го. Мы с подружкой возвращались домой из Риги че­рез Москву, где остановились у ее родственника Е. З. Итина. На его даче совершенно неожиданно состаялось интересное знакомство с двумя женщи­нами. Первая высокая, крупноносая, некрасивая оказалась сестрой Ма­яковского — Людмилой Владимировной. Другая — небольшого росточка, пух­ленькая, с небрежно подобранными вверх волосами, представилась худож­ницей Евгенией Ланг. И, как мне шепнула на ушко Элка, была горда тем, что некогда (в нашем представлении тысячу лет назад) состояла в интим­ной связи с Владимиром Владимировичем.

Не глядя на нас, девчонок, эти две дамы, более чем преклонного возрас­та, обсуждали весьма волнующую их тему, касающуюся ненавистной Лили Брик, которая (О, ужас!) явилась на могилу Маяковского в узких красных брючках и, размазывая слезы, как они говорили «работала на публику». Так я впервые услышала в реальной обстановке имя той, о ком знала лишь по школьным урокам литературы.

С тех пор прошло много лет, за которые вышло немало публикаций и пере­дач, в которых, так или иначе, фигурировали Лиля Юрьевна, представавшая в абсолютно  разных ракурсах. А какой она была на самом деле? Что имелось в ней такого, что вызывало искреннее расположение одних и лю­тую ненависть других?

На этот вопрос в определенной степени, мне кажется, удалось ответить Василию Катаняну, пасынку Брик, ставшим ее душеприказчиком и храните­лем архива, по мнению литературоведов — весьма ценного.

Итак, та, что привлекала к себе внимание окружающих уже с детских лет. Ярко рыжие волосы, огромные глаза, независимый нрав… Не удивитель­но, что в юности около нее крутились бесконечные поклонники, лишавшие мать из-за волнений  сна.

Лиля и Эльза Каган 1900

Несмотря на то, что, по собственному признанию Лили Юрьевны, ее сердце принадлежало всегда Брику и только Брику, с которым она познакомилась в четырнадцатилетнем возрасте, придя в модный политический кружок, руководимый семнадцатилетним юношей, она не отказывалась от ухаживания других кавалеров, охотно флиртовала с ними.

Лиля и Осип Брик. Париж, 1923 г.

Глупый, совершенно нелепый роман с учителем музыки Крейном привел к неприятным последствиям и колоссальному скандалу в семье. Родители, решив проблему нежелательной беременностью дочери, отправили ее на время в провинцию к дальним родственникам.

Вернувшись оттуда, Лиля закончила гимназию, проучилась два семестра на курсах  Гернье, перешла на Архитектурные и, увлекшись лепкой, отправилась продолжать учебу в Мюнхен. Серьезная болезнь отца заставила девушку вернуться в Москву, где она снова встретилась с Бриком.

Позабыв про романы с Грановским (будущим режиссером еврейского театра) и Гарри Блюменфельдом, что использовал ее в качестве обнаженной натуры для своей картины «Рыжеволосая Венера», тут же согласилась на предло­жение, сделанное в весьма своеобразной форме: «Лиличка, не отказывай мне, ведь ты — моя весна».

Это было в конце 1911-го, а в марте 1912-го, несмотря на протесты родителей жениха, состоялась свадьба. Хоть и дома, но с раввином и ху­пой. Так началась ее совместная жизнь с человеком, которому она неког­да сказала первая: «А я вас люблю, Ося», и, действительно, в душе лю­била всю жизнь.

Сначала жизнь молодых напоминала земной рай. Супруг, после окончания работы юристом в фирме отца, возвращался к домашнему очагу, где его ждала жена, старавшаяся прилежно вести домашнее хозяйство. На­рядное платье, замысловатая прическа, красиво сервированный стол… А после ужина — музицирование в четыре руки или чтение вслух любимых книг. Идиллия, да и только.

Все разрушила Первая Мировая. Лиля, окончив краткосрочные курсы сестер милосердия, устроилась в госпиталь, где проработала до тех пор, пока осенью Брики не отправились в Питер. Там Осип, во избежание при­зыва, по протекции В. Собинова поступил на службу в автомобильную роту.

В столице жизнь резко отличалась от  московской.  Настоящий «пир во время чумы». Театры, рестораны, вечера… Лиля охотно посещала все мероприятия, куда бы ее ни приглашали, обща­лась с разной, порой весьма сомнительной публикой: денди, коммерсан­тами, модными актрисами, дамами полусвета. Муж ее не сопровождал, предпочитая такому время препровождению чтение и игру в шахматы. И са­мо собой получилось так, что их личная жизнь стала «расползаться».  Брак превратился в формальность. Однажды прерванные интимные отноше­ния, никогда более не возобновлялись, несмотря на то, что бывшие супруги постоянно жили под одной крышей.

Именно в эту пору в Лилину жизнь вошел Маяковский, которого в богемную квартирку на улице Жуковского привела ее сестра Эльза.

Владимир Маяковский

Здесь, в окружении японских вееров и узбекских сюзане, под большой картиной Б. Григорьева «Лиля в Разливе», на которой героиня была изображена лежа­щей в высокой траве под лучами яркого закатного солнца, было прочитано «Облако в штанах». Поэма произвела на присутствующих колоссальное впе­чатление, и Маяковский, искупавшись в лучах похвал, тут же попросил разрешения посвятить ее хозяйке дома.

Моментально позабыв Эльзу, за которой ухаживал около двух лет, поэт влюбился в Лилю. «Володя не просто влюбился в меня. Он напал на меня. И хотя фактически мы с Осипом Максимовичем жили в разводе, я сопротив­лялась поэту. Меня пугали его напористость, рост, его громада, неуем­ная, необузданная страсть».

Германия, Курорт Норден Зее. 1922 год

Но не в силах выносить страдания, ревность, угрозы самоубийства, она уступила. Догадавшийся обо всем Брик, ничего не стал спрашивать, от­несся к альянсу довольно спокойно в отличие от Маяковского, не верив­шего в то, что, живущие в одной квартире мужчина и женщина могут оста­ваться лишь друзьями.

Ревновала и Эльза. Писала Маяковскому трогательные письма, остававав­шиеся без ответа. В конце концов, злясь и негодуя, под напором сестры, приняла сей факт как неизбежность и… сохранила хорошие отношения с обоими. Собственно говоря, иначе не могло и быть. Ведь даже, спустя много лет, став известной писательницей, она признавала за Лилей уза­коненное старшинство и всегда ей подчинялась.

Маяковский и Брики

С Маяковским в жизнь Л. Брик вошла Литература. Она, прежде равнодушная к поэзии, с восторгом слушала стихи, чем очень приводила Владимира Владимировича в волнительное состояние. А вскоре  стала для него самым главным человеком, помогавшим и морально, и материально. Именно она (не без помощи Осипа) финансировала выпуск «Облака в штанах».

В квартиру Бриков, превращенную в литературный салон, Маяковский при­водил Б. Пастернака, В. Шкловского, В. Каменского, В. Хлебникова,  Д. Бурлюка. Они чи­тали там свои произведения, нередко звучавшие впервые.

Лиля Брик в конце 1920-х годов. Фото Осипа Брика

Владимиру Влдадимировичу хотелось сложить весь мир к ногам любимой. А она? Любила ли она его? Конечно. Но по-своему. А потому заставляла мучиться и ревновать даже в период полной взаимности, в самый разгар романа. Отсюда и любовная ли­рика, пронизанная горечью ухода любимой женщины.

А ведь та никуда не уходила. Наоборот, после того, как поэт перебрался к Брикам, органично влился в семью. Это был не пресловутый любовный треуголь­ник, а связь близких друзей, объединенных общими интересами, делами, вкусами. Причем, настолько тесная, что не могла их развести в стороны. Трудно себе представить, но Осип Максимович вплоть до самой смерти, последовавшей в 1945 году, всегда жил там, где жила Лиля, ежевечерне возвращался домой. Даже в течение двадцатилетней связи с Евгенией Со­коловой. С Женей ходил в театры, в гости, ездил по стране. За рубеж же выезжал только с официальной женой.

К  1921 году отношения Маяковского с Лилей упорядочились, стали более ровными. И, тем не менее, Владимир Владимирович буквально выходил из себя, узнавая об ее очередном романе, который и не скрывался. Например, увлечение соседом по пушкинской даче председателем промбанка А. Краснощековым или неким Альфом служащим АРКОСа, водившим ее в Лондоне по дансингам. Его же ми­молетные «измены» всерьез не воспринимала.

Свобода в отношениях между мужчиной и женщиной. Таковым было ее кредо — данность передовым взглядам, завоеванным революцией. Уверенная в се­бе, она вертела своим другом так, как хотела. Когда в 1922 году Ма­яковский разозлил Лилю своим поведением в Берлине, где дни напролет играл в карты, не желая ходить с ней по театрам, музеям, выставкам, в то время как Брик читал лекции в Академии нового искусства, она запретила ему появляться у себя в течение двух месяцев. И этот разрыв принес поэту страдания, вылившиеся в поэму «Про это», явившуюся вершиной любовной лирики ХХ века.

В начале романа они договорились о том, что в момент охлаждения любви, не будут этого скрывать. И вот, весной 1925 года, Ма­яковский получил письмо, в котором говорилось о том, что к нему  испытывают прежних чувств: «Мне кажется, что и ты уже любишь меня много меньше и очень мучится не будешь». Но это то­лько казалось. Он по-прежнему любил ее. Правда, не так сильно и экс­пансивно как прежде. Но любил.

А мадам Брик нужны были новые впечатления, победы, завоевания. И она их нахо­дила. И в Берлине, и в Лондоне, и в Париже, где, по ее словам, они с Эльзой совершенно «искутились». Даже завели книжку свиданий и развле­чений.

Ее бесконечные романы, и реальные, и рожденные плетнями, передавались из уст в уста, вызывая зависть, злобу, ненависть. Они облеклись в раз­говоры, слухи и сплетни, становившиеся предметом интереса массы людей, порой совершенно незнакомых, и преследовали Лилю до конца жизни.

Спрашивается, почему она допускала это, почему так себя вела? Просто не могла иначе. Жажда обольщения была у нее в крови. Желая покорить кого-либо, делала это легко и просто, пуская в ход свои чары и приемы. Ее не останавливало ни семейное положение избранника, ни связь с дру­гой женщиной.

«Надо внушить мужчине, что он замечательный или даже ге­иальный, но другие это не понимают, — говорила она. — Разрешать ему то, что не разрешают ему дома». А еще могла сделать так, чтобы жены тех, кого она отмечала благосклонностью, не ревновали («Что за бабушкины нравы?»), оставались с ней в дружеских отношениях, проводили время, «пили чай».

Во второй половине 20-х, исключительно по ее инициативе, отношения с Маяковским перешли в категорию чисто дружеских. Но они уже не могли жить друг без друга. И когда в 1926 году Маяковский получил комнату в Гендриковом переулке, то, перестроив ее в небольшую, но удобную квар­тирку, прописал к себе «чету» Бриков. Лиля обставила малюсенькие ком­натки сделанной на заказ мебелью, наладила быт.

Они жили семьей на деньги, что хорошо зарабатывавшие мужчины, не считая, давали на хозяйство. Очень много шло на прием гостей, которые всегда набивались в 14-ти метровую комнатку. Кто только не бывал здесь! Журналисты, писатели, актеры искусствоведы и … работни­ки ГПУ. Порой здесь происходило заседание редколлегии «ЛЕФА», в изда­нии которого Лиля Юрьевна принимала активное участие.

Трудно назвать более неоднозначную фигуру, нежели Л. Ю. Брик. Она была человеком, в котором переплеталось масса противоречий. Космополитка по убеждениям и русская по духу, капитализм считала глупостью, социализм — заблуждением, и, тем не менее, имела явно социалистические взгляды, сочетавшиеся с буржуазностью. Восторгалась рекламами Моссельпром, отоваривалась у нэпманов, ратовала за продукцию «Резинотреста», обу­валась в туфли от Bally, духам отечественного производства предпочита­ла «Джикки» от Гарлена.

С одинаковым интересом относилась к окнам РОСТА и картинам Третьяков­ки, коллажам от Варвары Степановой и полотнам Эль Греко. В дизайн ее квартиры вписывались и старинные самовары, и кубический портрет Ма­яковского, и эфиопский лубок, и китчевый коврик, подаренный некогда Володей.

Повинуясь новому веянию моды, Лиля увлекалась автомобилизмом и с удо­вольствием ездила в специально сшитом туалете на «Рено», привезенном Маяковским из Парижа. Была исключительно горда тем, что является единственной москвичкой за рулем. (Жена французского посла — не в счет).

Понимая, что с Брик никогда не будет настоящей семьи, Владимир Влади­мирович пытался, как говорится, «наладить личную жизнь». Но, встреча­ясь с женщинами, непременно, рассказывал им о Лиле: как ее любит, ка­кая она замечательная. И те, как правило, довольствовались ролью вто­рого плана.

Со стороны же Лили ко всем возлюбленными поэта отношение было, как правило, весьма доброжелательным. До конца дней она остава­лась друзьями с С.Шамардиной, Н.Брюханенко, В.Полонской. Зная, о не­долгой связи с Элли Джонс, у которой от него родилась дочь, после смерти поэта неоднократно делала попытки ее найти.

Чувство ревности испытывала лишь к Т. Яковлевой, понимая, что  именно это  — серьезно. Если серьезно, все может за­кончиться браком. А это совсем не желательно.

Переживала ли гибель Маяковского? Несомненно. И была очень огорче­на тем, что в тот роковой день была за границей. Вполне возможно, окажись они с Осипом 14 апреля 1930 года в Москве, не произошло бы жуткой трагедии.

Тем не менее, вскоре связала свою жизнь с В. М. Примаковым, крупным во­енным, который, стал за ней усиленно ухаживать. И снова замкнулся тре­угольник. В кооперативную квартиру на Арбате они вселились вместе с Осипом Максимовичем. И, как прежде, в доме проводились вечера, куда приходили так же друзья нового мужа: И. Якир, М. Тухаческий, И.Уборевич, А. Егоров… Именно здесь в веселых маскарадных костюмах ими был встречен страшный для многих 1936 год.

Примаков

Не известно, чем мог закончиться для Л.Ю.Брик арест и расстрел Прима­кова, бывшего заместителем командующего Ленинградским военным округом обвиненного в «военно- фашистском заговоре», не вмешайся в это дело сам Сталин.

По утверждению Роя Медведева, он собственноручно вычеркнул ее из списка подлежащих аресту, сказав Ежову: «Не будем трогать жену Маяковского».

Почему? Кто знает. То ли он, действительно, любил проле­тарского поэта, то ли считал, его фигуру значимой для страны. Недаром помог с созданием в Генриховском дома — музея поэта, наложив резолюцию на прошении Брик: «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям — преступление».

Именно с этого и началось всенародное признание Ма­яковского, которое, по словам Пастернака «стали насильственно насаж­дать, как картофель при Екатерине».

Следующим мужчиной в жизни Лилии Юрьевны стал В. Катанян.

,

Василий Абгарович Катанян

С ним она прожила сорок лет. Василий Абгарович стал одним из четырех «единственных», рассказывая о которых, она любила повторять: «всегда любила одного — одного Осю, одного Володю, одного Виталия, одного Васю».

Лиля Брик и Василий Катанян

И снова жили втроем. И в городе Молотове во время эвакуации, и в ар­батской квартире, где даже вовремя войны радушно встречали гостей за столом, сервированным остатками хорошей посуды, в которой подавали суп из крапивы, пшенную кашу и неизменный кофе, зеленые зерна которого Лиля обжаривала, перемалывала и мастерски варила.

Рассказывая об этой экстравагантной, непредсказуемой женщине, нельзя, тем не менее,  не упомянуть об исключительной доброте, заставлявшей ее помогать всем, кому могла. Так она постоянно отсылала деньги матерям Маяковского, Брика, Катаняна и, конечно, своей. Нахо­дясь в Париже, с любой оказией переправляла знакомым дефицитные ле­карства, заказывала их из Москвы сестре. Если с кем-то случалась бе­да, как, например, с Сергеем Параджановым, осужденным на 5 лет, прикладывала все усилия для того, что бы помочь, чтобы вытащить.

Но, из-за своего характера, поведения, образа жизни, наживала  не только друзей, но и врагов, которые не упускали случая ей навредить. Так, например, когда в 1955 году И. С. Зильберштейн уговорил ее дать в «Литературное наследство» не­сколько писем Маяковского с ее воспоминаниями, разразился огромный скандал, сопровождавшийся разгромным постановлением ЦК КПСС. Снова на все лады стали говорить о безнравственности, о недопустимости подобно­го поведения для советского человека.

Заглохшая было тема,  вновь всплыла в 1968 году, когда в «Огоньке» вышел ряд статей с явно антисемитским душком. В них весьма некрасиво, даже грязно описывались отношения Маяковского с женщинами. События и факты были искажены, цитаты — перевраны. Скандальный характер их подчерки­вался тем, что В. Полонская, Л. Брик и Т. Яковлева в ту пору были еще живы. На­чалась настоящая травля, которая привела к к закрытию музея в Гендри­ковом переулке.

Считается, что здесь не обошлось без сестры Маяковского, которая совершенно необоснованно претендовала на доминирующую роль в жизни поэта и чернила всех его друзей, объявляя вредителями, космополитами, «пре­дателями отечественного и зарубежного происхождения», исписывая лист за листом  в письмах Л. Брежне­ву, В. Суслову, в ЦК КПСС.

А что Лиля Юрьевна? Она делала  вид, что сие ее не касается.  По-прежнему принимала у себя людей за не иссякающей яствами скатертью — самобранкой. К ней на огонек, шло множество  людей.  Особенно любила талантливую молодежь. Увидев подающую надежду  актрису или узнав о новом поэте, писателе, непременно приглашала к себе.

Женщина до мозга костей, она умела производить впечатление даже в старости.

Так в 84 — летнем возрасте покорила молодого литератора Франсуа-Мари Банье, а за ним Ив Сен- Лорана настолько, что тот, во время ее пребывания в Париже, ежедневно присылал немолодой даме дорогие орхидеи и камелии.

А к восьмидесятипятилетию Брик, отмечавшемуся в «Максиме», специально смоделировал платье. Одетое всего раз, оно заняло достойное место в его Музее Моды, которое покинуло на время для того, чтобы быт использованным А. Демидовой для эстрадного исполнения «Реквиема» А. Ахма­товой.

Лилия Юрьевна до конца дней следила за собой, одевалась в парижские наряды, ис­пользовала украшения, макияж, красила волосы в яркий цвет и, заплетя косу, украшала ее бантом. По словам В. Шкловского она была настоящей шекспировской жен­щиной «грустной, женственной, капризной, гордой, пустой, непостоянной, влюбленной, умной и какой угодно».

К смерти Лиля относилась философски. «Ничего не поделаешь — все умирают, и мы умрем. — говорила она. — Не важно, как умереть — важно, как жить». Поэтому-то она самостоятельно и ушла из жизни в тот момент, когда та потеряла для нее смысл.

Сломанная шейка бедра, обрекла ее на неподвижность, сделала обузой для окружающих, и 4 августа 1978 года, приняв большую дозу нембутала,  она сде­лала то, о чем подспудно думала, записывая в дневнике свой вещий сон: «Я сержусь на Володю за то, что он застрелился, а он так ласково вкла­дывает мне в руку крошечный пистолет и говорит «Все равно ты то же са­мое сделаешь».

После панихиды в Переделкино, где собралось множество народа, тело кремировали, а прах,  выполняя  просьбу покойной, развеяли  над большой поляной у излучины реки на фоне леса. А потом там поставили огромный валун, на котором написаны три буквы «Л.Ю.Б.» Читаясь по кругу, они, как некогда на кольце Маяковского, сливаются в одно из самых значимых слов на зем­ле.

Фото с сайта Евгении Долгих 

«Шарм»

2003

Фогтографии из книги Василия Катаняна»Лиля Брик. Жизнь»

Использованный материал

Василий Катанян.»Лиля Брик. Жизнь»

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: