Золотая нить таланта

«Как золотую нить, он вытягивал из клавиатуры восхитительную мелодию, затем он играл с нею, жонглировал ею, озорно вращал и подбрасывал, ткал из нее новые варианты, завязывал и развязывал на ней банты, бросал ее в каскад беспрерывно меняющихся ритмов и контрапунктов».

Рубен Мамулян, американский режиссер.

Недавно по радио прозвучала колыбельная Клары из  оперы «Порги и Бесс»  Дж. Гершвина, и сразу же перед глазами встала сцена из постановки эстонского оперного театра, где главную партию исполнял знаменитый Георг Отс. 

Нахлынувшие воспоминания привели к мыслям о композиторе. Меня заинтересовало, почему еврей заинтересовался «негритянской темой». Поиски привели  к неожиданным открытиям,  и вот что я узнала о Джордже Гершвине. А начинать рассказ надо с его бабушки и дедушки.

Янкель Гершовиц, а именно так изначально звали этого человека, родился в семье еврейских эмигрантов из России. Мать, Роза Брускина, происходила  из зажиточной одесской семьи, где папа  имел свой бизнес, удачно занимаясь торговлей мехами, а отец  — Моисей (Моше) Гершович был сыном талантливого оружейника, который за изобретение нового вида ружья был удостоен особых привилегий. В частности, мог спокойно жить не за чертой оседлости, а в самой столице.

После того, как в конце XIX века по России прокатилась волна еврейских погромов, семья Брускиных отправилась за океан. А вскоре в Америке оказался и влюбленный в красивую девушку молодой Гершкович. Они встретились, поженились и поселились в Бруклине. В небольшом деревянном домике через год  появился на свет их первенец Израиль (Айра). А еще через два год,  в 1898 году  будущий композитор – Якоб (Янкель).  Затем  в семье появилось еще двое детей — Артур и Фрэнсис.

Жизнь в чужой стране  сделала из хрупкой и нежной красавицы Розы  властную женщину, честолюбивую и энергичную, решившую, во что бы то ни стало,  реализовать  американскую мечту. А именно,  достичь богатства и успеха. Она «вдохновляла» мужа на новые и новые «подвиги».  И он, непрактичный мечтатель, похожий на героев шолом-алейховских рассказов,  подчинялся твердой руке супруги.

Перепробовав многочисленные варианты бизнеса (турецкие бани, кондитерские, пекарни, гостиницы, переплетная мастерская),  сумел удержать семью на плаву. А последний из ресторанчиков, находившийся  в их доме на нижнем этаже,  признанный лучшим «русским» рестораном  Нижнего Ист-Сайда, давал весьма ощутимый доход. 

Когда Якобу, ставшему Джорджем, было 11 лет, в их доме появилось фортепьяно. Цель его приобретения  была исключительно меркантильной. Инструмент купили лишь потому, что  сей «предмет меблировки», украшавший салон, уже имелся у  соседей и родственников. И его просто необходимо было приобрести для  престижа.

Чтобы громоздкая махина не стояла без дела, Гершвины  усадили за него тихого и послушного Айру и заставили разучивать гаммы. Ведь именно на него, старшенького и любимого, проявившего с детских лет литературные способности, семья возлагала большие надежды.

А тот возненавидел «черного монстра». Зато Джорджа, непоседу-драчуна, любителя роликов и футбола, тянуло к инструменту словно магнитом. Его ругали, отгоняли, а мальчишка упорно бросался коршуном  на черно-белые клавиши, стараясь извлечь из них музыку.

Эта страсть усилилась после того, как на  одном из  школьных концертов он  услышал  «Юмореску» Дворжака, которую исполнял  на скрипке  его соученик Макс Розенцвейг, ставший впоследствии знаменитым музыкантом.

«Заболев» серьезно музыкой,  Джордж  начал  усердно  заниматься. Переменив ряд учителей, наконец, встретил Чарльза Хамбитцера,  который по достоинству сумел оценить редкий талант ученика.

В одном из писем к своей сестре преподаватель писал: «Мальчик — гениален, никаких сомнений; он сходит с ума от музыки и не может дождаться следующего урока. Время не существует для него, когда он играет. Но его интересует современная музыка, джаз. Я не возражаю. Но вначале ему следует фундаментально овладеть классической музыкой». А потому они вместе посещали концертные залы, и это производило на подростка неизгладимое впечатление.

«Я слушал не только ушами, я слушал нервами, умом и сердцем, слушал с таким увлечением, что буквально пропитывался музыкой. Я шел домой, но музыка звучала в моем воображении. Я садился за фортепиано и повторял услышанное», — рассказывал Гершвин,  став известным композитором.

Хамбитцера со временем сменил известный музыкальный педагог Хатчесон. По логике вещей, молодому Гершвину стоило окончить школу, а затем продолжить образование. Но он не желал учиться тому, что его не интересовало. В 15 лет принял окончательное решение бросить учебу.  Прежде всего, для того, чтобы  не приносить  неудовлетворительные отметки, расстраивавшие маму.

И неизвестно, как бы сложилась его жизнь, не услышь игру Джорджа  Джером Ремик, владелец престижного музыкального издательства, чья контора находилась на 28-й улице Нью-Йорка, получившей прозвище  «Тин Пан Элли» («Аллея луженой посуды») из-за того, что  там, в мире музыкальных издательств и магазинов, не переставая звучала музыка, складывающаяся в  невероятную какофонию многочисленных  мелодий.

Некий шутник сравнил это с громом сковородок и кастрюль на большой кухне. Сравнение понравилось и вошло в обиход как символ простеньких популярных шлягеров.

В то время дела у Ремика шли не лучшим образом, потому что люди все меньше покупали ноты. Они отдавали предпочтение появившейся новинке – граммофону. Вот  им и было принято решение завести плаггера, т. е.  пианиста, «торгующего» песнями. В обязанности такого работника входила популяризация музыки везде, где только аозможно, привлечение публики игрой популярных пьес из нотных тетрадей, выпускаемых издательством. И Джорджу была  предложена поистине  баснословная для него сумма денег — 15 долларов в неделю.

Ухватившись за столь выгодное предложение, он стал думать о том, как преподнести эту новость родителям. И не придумал ничего лучшего, как, выпросив у работодателя аванс, купить матери в самом  престижном магазине на Пятой авеню джерсовый костюм.

Как он и ожидал, Роза пришла в восторг и тут же стала хвалиться перед соседями. Проблема была решена. С того дня Гершвин по пять часов в день играл популярные мелодии Берлина, Керна, Джоплина.

Это былов1913 году. Постепенно  он  стал сочинять сам. Да так удачно, что заслужил похвалу самого Джерома Керна, блиставшего на  Бродвее и заказавшего несколько песен для своего мюзикла.

За этим заказом последовал следующий  – от Зигмунда Ромберга, занимавшегося постановкой  «Летящего шоу 1916». И после премьеры  Гершвин сам «полетел», без особого труда вписавшись в шумный и яркий, клокочущий страстями мир музыкального Бродвея.

У молодого человека голова пошла кругом от новых профессиональных знакомств,  от бесконечных похвал по поводу его таланта, от эпитетов  «неординарный», «яркий», «оригинальный» … Впрочем, у него хватило ума понимать, насколько несовершенно полученное им образование и стал брать уроки у хороших специалистов по классу фортепьяно, гармонии и оркестровки.

Настоящий успех, давший шанс закрепиться на бродвейском Олимпе,  принесла написанная им в 1919 году песня  «Свани», включенная Алом Джонсоном в  шоу «Симбад». И Гершвину стали поступать новые заказы на музыку для  театральных постановок и голливудских фильмов.

Так постановка «Ла, Ла, Люсиль» с песнями на стихи брата Аиры, что работал в ту пору биржевым маклером и относился к поэзии как к хобби, была полностью основана на сочинениях Гершвина.

Потом была серия  постановок «Скандалы  Джорджа Вайта», которая не сходила со сцены в течение пяти сезонов. 

В  1922 году из-под  пера Джорджа вышла настоящая опера — «Голубой понедельник», после премьеры которой он был приглашен в джаз-бэнд Пола Уайтмена как композитор.

В 1924 году появился мюзикл «Lady, Be Good!», в котором он так же  работал с Айрой, написавшим тексты. Затем они создали шоу «Я пою о тебе»(1931г.), за которое были удостоены Пулитцеровской премии, впервые присужденной музыкальной постановке.

В том же году Америка торжественно отмечала 100 — летний Авраама Линкольна. Полю Уайтмену предложили выступить на концерте, посвященном этой дате. И он попросил Гершвина написать новую пьесу. Джордж дал согласие, но тут же забыл о своем обещании.

Когда до концерта оставался лишь месяц, ему об этом неожиданно напомнила заметка в «Нью-Йорк таймс», в которой говорилось о том, что « знаменитый композитор Джордж Гершвин пишет для Пола Уайтмена новое произведение, которое обещает быть шедевром».

Схватившись за голову, композитор приступил к работе. О том, как это происходило, впоследствии он напишет в своих  заметках.  «Внезапно мне пришла в голову идея. Так много все болтали об ограниченности джаза…,  что я решил, насколько возможно, разбить одним ударом эту ошибочную концепцию. Вдохновленный этой целью, я принялся писать с непривычной скоростью. У меня не было ни плана, ни структур. Я слышал ее как музыкальный калейдоскоп Америки — наш кипящий котел, нашу многонациональную энергию, наши блюзы, нашу столичную суматоху». Так появилась «Рапсодия в стиле блюз» («Голубая рапсодия», «Печальная рапсодия»).

Ее премьера, на которой присутствовали сливки мировой музыкальной культуры ХХ века Сергей Рахманинов и Игорь Стравинский, Эрнст Блох и Фриц Крейслер, Леопольд Стоковский и Уолтер Дармаш, прошла с истинным триумфом. В одной из рецензий писалось: «Многие композиторы ходили вокруг джаза, как коты вокруг тарелки с горячим супом, ожидая пока он остынет, чтобы насладиться им, не опасаясь обжечь языки, поскольку они привыкли к тепловатой, дистиллированной жидкости, приготовленной поварами классической школы. Леди Джаз, украшенная интригующими ритмами, шла танцующей походкой через весь мир, вплоть до эскимосов на Севере и полинезийцев на Южных островах. Но нигде ей не встретился рыцарь, который ввел бы ее как уважаемую гостью в высшее музыкальное общество. Джордж Гершвин совершил это чудо. Он смело одел эту крайне независимую и современную леди в классические одежды концерта. Однако нисколько не уменьшил ее очарования. Он — принц, который взял Золушку за руку и открыто провозгласил ее принцессой, вызывая удивление мира и бешенство ее завистливых сестер».

Слава Гершвина достигла Европы. Его прекрасно принимали везде. В частности, в Лондоне, где  в честь композитора устраивали приемы, давали обеды, а будущий король Георг V подарил гостю свой портрет с надписью «Джорджу от Джорджа».

В то время композитор, согласно описанию лорда О. Ситуэла,  выглядел так. «Высокий, с бьющей через край энергией. Красивая голова с шапкой курчавых волос, четко очерченное лицо с крупными, правильными чертами – все это говорило о неординарности личности и талантливости этого человека. Я знал, что Гершвин был сыном эмигрантов из России и вырос в беднейшем районе Нью-Йорка, но он обладал безупречными манерами и приятным культурным голосом».

Неудивительно, что такой человек привлекал внимание женщин. Те просто преследовали  Джорджа, который относился  к ним несерьезно.  Многочисленные отношения, ни к чему не приводящие, одновременные связи с несколькими сексуальными партнершами… Ведь секс, по его словам, был лишь стимулятором  творческой деятельности, где главное  место отводилось музыке.

И все же, были две представительницы прекрасного пола, оставившие в его жизни глубокий след. Первая из них — Кей Свифт, влюбившаяся в Джорджа в тот самый момент, когда он переступил  порог дома ее супруга Джимми Уорбурга, ведущего родословную из германского клана известных банкиров. Любитель искусства, он  собирал вокруг себя творческую богему, устраивая сногсшибательные вечеринки с шампанским, фейерверком, бенгальскими огнями.  Здесь спорили об искусстве, играли в шарады, танцевали и вели себя весьма фривольно.

Несмотря на то, что на одно из таких мероприятий Гершвин пришел с  Полиной Хейфец, сестрой  известного скрипача, он сразу же обратил внимание на красивую женщину. Высокую, тонкую, с коротко остриженными темными волосами. 

Она же, видевшая во флирте интересную игру, завидев в дверях Гершвина, красивым полным запела его песню “Do What You Do”.

Тот, повинуясь ее влекущим глазам, направился к роялю и, в такт мелодии, запел вместе с хозяйкой. Было видно, что Кей произвела на Гершвина впечатление и, как человек опытный в любовных делах, он  решил не торопить событий и рано покинул вечеринку.

Купив огромный букет роз для матери, единственной женщины, которую никогда не переставал любить, отправился на 103-й улицу Нью-Йорка, где стоял пятиэтажный особняк, купленный им несколько лет назад, вместе с Айрой, для своей семьи.

Здесь семейство Гершвиных чувствовало себя более чем комфортно. На первом этаже была  биллиардная, на втором – столовая и гостиная,  на третьем и четвертом  — спальни всех членов семьи.

Джорджу в единоправное владение отошел весь пятый этаж, где стоял прекрасный рояль, и композитор, не обращая внимания на постоянный шум (дом всегда был полон гостей), мог творить в любое время суток.

В этот раз, закрывшись в кабинете, он  почему-то  не мог приступить к работе. Невольно вспоминал лицо Кей. Неужели она «зацепила» его всерьез? Такого не должно быть. Ведь у нее семья. Муж и три маленькие дочки!  Но он ничего не мог с собой поделать. Ведь эта женщина была особенной.  Она  совсем не  походила на тех,  с которыми ему доводилось иметь дело прежде.  

Дочь известного нью-йоркского музыкального критика Сэмюэла Свифта, была не только  красавицей,  но и умницей. Имела высшее образование (окончила престижную нью-йоркскую музыкальную школу «Джульярд»),  умела сочинять и прекрасно музицировала, выступала в  юности  с концертами.

Они стали встречаться.  И Гершвин, всегда исключительно самоуверенный, в глубине души побаивался, что великосветская львица отвернется от него, узнав, что он родом из семьи еврейских эмигрантов, что не имеет соответствующего образования, что о классике имеет относительное представление.

Но этого не произошло. Кей слушала его с интересом, посмеиваясь над еврейским акцентом (а ведь Джордж думал, что от этого недостатка избавился давным-давно).

Отношения с ней, в отличие от других, сиюминутных, длились и длились. Вероятно, устав от легких побед над женщинами, видевших в нем своего кумира, он чувствовал явное превосходство Кейт.

Чтобы быть достойным партнерши, ему хотелось подняться на более высокий уровень, нежели тот, который занимал в качестве автора популярных песенок и композиций, соединяющих казалось бы, несовместимое: симфоническую музыку с «черным джазом».  

Они проводили вместе все свободное время,  которое Джорджу  удавалось выкроить в круговерти своей жизни. Ведь за день он успевал побывать несколько раз в театре, ресторанах, актерских посиделках, а вернувшись среди ночи домой, писал очередную песню.

Они гуляли, без конца целовались, музицировали в четыре руки. И произошло то,  чего вовсе не входило в его планы. Кей влюбилась в Гершвина, потеряв голову. Ради своего возлюбленного готова была на все.

Запустив домашние дела, забросив детей, выполняла обязанности секретаря и переписчика нот (порой ее наметанный глаз специалиста  фиксировал огрехи, о которых пыталась сказать Джорджу, воспринимавшего это крайне болезненно..

Дело дошло до того, что однажды она со всей серьезностью сообщила мужу о том, что любит другого человека. И Джимми ушел из дома,  считая, что его утонченно-музыкальной жене нужен не банкир, человек искусства.

Но в душе не мог смириться с потерей. Однажды решил ее вернуть.  Чтобы подняться в глазах  Кей написал стихотворные тексты для мюзикла, который она задумала сочинить для того, чтобы поразить Гершвина. Кстати говоря, опыт удался. В 1930 году на Бродвее был поставлен первый  мюзикл, написанный женщиной, — «Fine and Dandy», выдержавший  255 представлений!   

Женщина же мечтала об одном – выйти замуж за  Джорджа. И, спрашивается, что его останавливало? Ведь онаа была самой совершенной из тех,  с кем ему доводилось встречаться.  Была  хороша внешне, содержательна внутренне. Но этот человек не был готов к женитьбе,  а потому был рад наличию препятствий: ее малолетних дочек, ненавидящих маминого друга с одной стороны  и не желавшей никому отдавать своего сына мамочки Розы – с другой.

1928 год.  Гершвин  вновь в гастрольном турне по  Европе.  Посетив Лондон и Вену, он оказался в Париже, над которым,  по словам М. Шагала, сияло  солнце искусства.

Там его пути пересеклись с Морисом Равелем, у которого американец  мечтал  поучиться.  Но мэтр отклонил просьбу композитора.  Он сказал: «Зачем вам быть второсортным Равелем, если вы можете стать первосортным Гершвиным».

Не увенчались успехом и попытки  взять уроки у Стравинского, который  в ответ на просьбу американца ответил так: «Если вы зарабатываете своей музыкой 100 тысяч долларов в год, то это скорее я должен брать у вас уроки».

Но было и нечто ценное, привезенное Гершвиным из поездки — замысел нового произведения «Американец в Париже», в котором, по его собственным словам,  « хотел передать впечатление американского туриста в Париже — гуляющего по городу, слушающего уличные голоса и… погружающегося во французскую атмосферу».

После премьеры, состоявшейся в декабре 1928 года, мелодии из «Американца»  сразу же вошли в постоянный репертуар многих джазовых и классических оркестров.

А тем временем напряженная жизнь, лишенная какого-либо режима,  дала о себе знать. Первый сигнал поступил осенью 1929 года во время работы с музыкантами, репетировавшими мюзикл «Девушка из шоу».

Внезапно, сидя за роялем, Джордж потерял сознание. И с тех пор периодически  стал испытывать приступы внезапной сильнейшей головной боли. А по ночам, в одиночестве, его грудь заполняла жуткая тоска, парализующая тело и мозг.

Ничего не оставалось делать, как искать помощи. По совету друзей он отправился на прием к модному и преуспевающему психоаналитику Грегори Зилбургу. Тот, увидев его с мамой Розой, весьма неделикатно выставил страдающую женщину за дверь и, поговорив несколько минут с пациентом, вынес свое резюме:  вся проблема  — в  отношениях  между  матерью и сыном. А потому посоветовал лечить мигрени и фобии, отпочковавшись  от родителей и обзаведясь собственной семьей.

Джорджу это показалось более чем странным, но авторитет врача сыграл свою роль, и несмотря на сильнейшие протесты родных, он перебрался в новую элегантную и респектабельную квартиру  на последнем этаже небоскреба в Верхнем Вест-Сайде, где на двух уровнях размещалось 14 жилых комнат,  гимнастический зал, зал для приемов и английский сад. 

Декор и интерьер (включая мебель для кабинета с роскошным письменным столом и прекрасным роялем) были сделаны с большим вкусом и учетом самых модных тенденций.

В этом же доме жил Айра с женой Леонорой.  Поначалу братья соединили свои квартиры специальным лестничным переходом,  позволявшим им беспрепятственно посещать друг друга. И Джордж,  практически сразу поняв, что не в состоянии жить в одиночестве, стал надоедать брату. Не считаясь с правилами приличия, мог вломиться среди ночи в супружескую спальню для того, чтобы поделиться новой музыкальной идеей, чем вызывал негодование Леоноры. И та потребовала замуровать лестничный проход, чем  глубоко обидела деверя.

Что касается творческой активности, то 1934 год стал для Гершвина  невероятно плодотворным. Турне по Америке,  авторские программы на радио, работа над новыми произведениями!  В это никоим образом  не вписывалась женитьба.

А самое интересное то, что видя страдания Кей, ее муж унизился до того, что, перешагнув через обиду и собственную гордость, пришел просить соперника вступить в брак.

Гершвин не выдержал. Он решил бежать. Прежде всего, от самого себя. Уговорив двоюродного брата Гарри Боткина, художника, составить компанию, в  июне 1934  года отправился на остров Фолли-Айленд.

Это место было выбрано не случайно. Здесь композитор намеревался собрать материал для задуманной оперы по роману Дюбоса Хейварда «Порги и Бесс», идею которой вынашивал много лет.

Началось же все еще в 1926 году, когда однажды, в надежде заснуть, Джордж начал читать первую, попавшуюся под руку книгу. Она захватила его настолько, что он не смог оторваться от истории любви калеки Порги и красавицы Бесс.  

Отложил роман лишь после того, как дочитал до конца. Его покорило  колоритное описание быта негров-южан, заинтересовала история нежности и страсти, предательства и верности. И сразу же в голову пришла мысль о  сюжете для оперы. Об этом он и написал автору, предложив совместную работу. Они встретились, все обсудили. Но обстоятельства позволили приступить к этому проекту лишь спустя семь лет.

Друзья поселились в рыбацкой деревушке, находящейся в десяти милях от городка, где разворачивалось действие романа. Полное отсутствие цивилизации. Маленький деревянный домик с двумя железными кроватями,  тазом для умывания да стареньким пианино.  Даже за водой приходилось ездить в город. Но Гершвин с удовольствием принял правила игры. Целыми днями мотался по острову, бывал на плантациях, в церквях и лавках.  Став в деревушке своим человеком,  пел с неграми спиричуэлс, приводя последних в восторг.

По возвращению домой,  в  августе 1934 года,  композитор был  уверен, что эта опера станет его лучшей работой. Через год все было готово, и Метрополитен-опера предложила осуществить постановку на своей сцене. Но Гершвин отверг это предложение, потому что  негритянские исполнители на прославленную сцену не допускались, а  в его замысел входило лишь натуральное исполнение.

На его условия согласился Колониэл-театр Бостона, куда автор пригласил тех артистов, которых считал нужными, и в ноябре 1935 года состоялась премьера.

Оперу ставил Рубен Мамулян, а декорации и костюмы разработал   Сергей Судейкин.

Опера стала чем-то  новым, невиданным доселе Америкой. В этом произведении слились воедино блюзы, спиричуэлс, духовные гимны, негритянские народные песни с элементами джаза и классики.

Несмотря на то, что публике вещь понравилась, критика выступила с жесткой рецензией, а авторы, вместо получения прибыли потерпели убытки.

Гершвин воспринял все это исключительно болезненно. Его мнительность дала толчок мыслям  о том, что в нем умирает музыка. Он не мог ни есть, ни спать. Снова появились мучительные головные боли, вызывавшие раздражительность и вспыльчивость. 

По совету друзей Джордж отправился отдохнуть в Мексику, а по возвращении принял предложение написать несколько мелодий для голливудских фильмов. И летом 1936 года он вместе с братом Айрой и его семьей прибыли в Беверли Хиллз,  где поселились в роскошном пятиэтажном особняке с бассейном.

Иногда он покидал свой дом,  который штурмовали поклонники и сняв номер в соседнем отеле, сочинял музыку или  рисовал. К слову говоря, согласно мнению специалистов, его портреты, написанные в Калифорнии, могли соперничать с работами признанных мастеров.

В Голливуде на одном из приемов его познакомили с актрисой Полетт Годдар, женой Чарли Чаплина, который снял ее в картине «Новые времена». 

Джордж с первого взгляда влюбился в нее и решил увести от прославленного режиссера. Вполне возможно, таким образом он мыслил выйти из душевного кризиса, решив одновременно поставить точку в своей холостяцкой жизни.

Он трижды делал Полетт предложение, и каждый раз получал отказ, сильно ранивший его самолюбие. А через некоторое время с ним стали твориться весьма странные вещи.

Всегда находившийся в прекрасной спортивной форме (Гершвин уделял своему физическому состоянию немало времени: играл в гольф, ездил верхом, плавал и танцевал), бывший олицетворением здоровья, он похудел, стал плохо выглядеть. У него начались провалы в памяти, стали дрожать руки, одолевала невыносимая головная боль. 

Однажды, выступая  на концерте в  Лос-Анджелесе,  Джордж  с ужасом осознал, что не помнит собственной музыки. А на другом выступлении  внезапно потерял сознание, но тут же очнулся, взял себя в руки и довел концерт до конца.

Друзьям и родным было ясно, что Гершвин серьезно болен и ему требуется медицинское обследование. Они настояли на госпитализации. Это было в июне  1937 года. 

Только, несмотря на все более ухудшающееся состояние, поставить диагноз оказалось делом непростым. Лишь спустя месяц  врачи  поняли, что у пациента тяжелый случай рака мозга.

Серьезную операцию, не терпящую отлагательств, мог сделать только блестящий нейрохирург, а потому по распоряжению правительства два эсминца разыскали в океане яхту, на которой находился профессор Денди, проводивший так свой отпуск, и доставили светило  в клинику.  Только было уже слишком поздно. 11 июля 1937 года Джорджа Гершвина, которому было всего  38 лет, не стало.

13 июля по радио был передан концерт памяти Гершвина, в котором приняли участие крупнейшие композиторы и музыканты,  а 15-го состоялись похороны на нью-йоркском кладбище Маунт-Хоуп.  Несмотря на ливень, своего кумира в последний путь провожали  тысячи людей.   

Так как Гершвин не думал о смерти, а потому не оставил завещания, все его немалое состояние: дома, коллекции и 350 тысяч долларов перешло в собственность матери.

Остается лишь добавить, что против доктора Грегори Зилбурга  было выдвинуто обвинение в некомпетентном лечении,  а  Кей Свифт и Айра Гершвин записали по памяти и издали все неопубликованные при жизни сочинения композитора.

2013 «Шарм»

Фото из Википедии.