Старый парк шумел поредевшей листвой, падающей под ноги узорным красно-желтым кленовым ковром, и стерег секреты облупившихся скамеек, повидавших за свою жизнь немало интересного. Устав от шумного весенне-летнего сезона, природа отдыхала, не обращая внимания на одиноких пенсионеров, совершавших свой дневной моцион.
Но вот тишину нарушила шумная ватага школьников, прибежавших сюда на время пустого урока, образовавшегося к их колоссальной радости из-за болезни математички. (Надо же, чтоб так нежданно- негаданно повезло!) Несмотря на то, что десятиклассники явно вышли из детского возраста, они резвились как маленькие, гоняясь друг за другом и оглашая воздух громогласными криками. В этой, общей возне, не принимали участие лишь двое.
Они сидели на скамейке, взявшись за руки, и обсуждали волнующий вопрос. Дело в том, что Юлин папа, будучи военным, получил долгожданное направление на учебу в академию, и Сорокины через месяц должны были перебраться в Москву, где к тому времени должен был решиться квартирный вопрос.
На семейном совете сначала было решено оставить девочку у бабушки до окончания школы, чтобы не вырывать ее из привычной обстановки. Но вдруг мама передумала, решив, что в таком возрасте оставлять дочку без родительского надзора опасно, тем более, что ее весьма волновала дружба дочери с одним из одноклассников. Сам-то парень был вполне приличным. Но родители! Отец — водопроводчик ЖЭКа, мать — продавщица в хлебной лавке. Партия явно неподходящая. Вот она и решила увезти чадо подальше, тем более что этим «подальше» подразумевалась столица.
Юля плакала, Борис утешал ее, заверяя, что не надо так убиваться, ведь они расстаются не навсегда. Через несколько месяцев, и он непременно приедет в Москву, где останется, поступив в институт. Подружка слушала его, хлюпая носом и вытирая слезы протянутым ей платком отнюдь не первой свежести. Да, волей-неволей приходилось мириться со сложившейся ситуацией. Они еще не были сами себе хозяевами. Их судьбы решали взрослые.
Прошел месяц. Приехал папа и увез своих женщин. А через пару дней Юля пошла в новую школу. (Хочешь — не хочешь, а учиться надо.) Сначала ее встретили неприветливо: новенькая, да еще и провинциалка. Особенно старались девчонки — кому нужна симпатичная конкурентка? Но Юля вела себя тихо и замкнуто, на мальчишек внимания не обращала, а потому ее вскоре оставили в покое. Тем более, что отношение одноклассников ее волновали мало. Занимали другие, более серьезные проблемы, которыми она ни с кем не могла поделиться. С ужасом для себя Юля вдруг обнаружила, что беременна.
«Откуда?» — спросите вы. Ведь от сидения на лавочке дети не рождаются. Естественно. Только было еще нечто, известное лишь двоим. Прощальный вечер, проведенный на квартире у Бориса, когда его родители ушли в гости. Старая же, полуглухая бабушка, не выходившая из своей комнаты, ничего не видела и не слышала.
Еще месяца два Юле удавалось скрывать свое состояние, но потом мама (на то она и мама) заметила неладное. Понаблюдав за дочерью, поняла, что ее подозрения, увы, оправдались. Предпринимать какие-то меры было уже поздно. Да и страшно калечить жизнь девчонке: кто знает, чем обернется хирургическое вмешательство? И Александра Яковлевна стала действовать по своему разумению.
Забрав документы из дневной школы, по фиктивной справке устроила в вечернюю. А вскоре и вовсе увезла в деревню к своей матери. Там в районной больнице и родился крохотный красный, не закрывающий рот, комочек, которого бабушка выдала за своего ребенка, оформив за две бутылки «Столичной» соответствующие бумаги в сельсовете.
Конечно, могут возникнуть вопросы по поводу всего происшедшего: «Почему Борис остался в стороне? Почему Юля допустила безапелляционное вмешательство в свою жизнь?»
Да потому, что Александра Яковлевна сразу же после переезда в Москву сделала все для того, чтобы разорвать нежелательные отношения. Она строжайшим образом контролировала прибывающую корреспонденцию и конфисковывала все, приходившее из Тернополя. Напрасно, по дороге из школы, Юля первым делом заглядывала в почтовый ящик. Кроме газет и журналов в нем ничего не было.
Сначала она писала своему другу, спрашивая, что произошло. Но ответов не получала. Ожидание сменилось отчаянием, отчаяние — апатией, позволившей матери поступать так, как ей заблагорассудится. Короче говоря, все закончилось так, как описывалось выше.
Когда через два месяца ребенок немного окреп, Сорокины вернулись в Москву. Потеряв год, Юля с грехом пополам все же окончила вечернюю школу и устроилась работать в отдел кадров на «Красный Октябрь». А еще через два года, когда отец окончил Академию и получил направление на Дальний Восток, вся семья перебралась в Чумикан.
В ту пору Юле было девятнадцать, но она выглядела намного старше. Все, произошедшее с ней, наложило соответствующий отпечаток. Она, несомненно, нуждалась в серьезной помощи психолога. Только тогда в Союзе такой профессии, к сожалению, не существовало. Вот она и жила как во сне, словно замороженная, ничем не интересуясь, в том числе и своим ребенком. Ей казалось, что жизнь кончена, и ждать от нее нечего.
Но неожиданно появился Принц, разбудивший Спящую красавицу. Не будем останавливаться на том, какого труда стоило это молодому лейтенанту Андрею Коваленко, бывавшему в доме своего командира. Скажем только то, что настойчиво и красиво ухаживая, используя все доступные атрибуты: стихи, цветы, конфеты и духи, он сумел добиться благосклонности. Юля поверила ему и, выйдя замуж, родила вторую девочку.
Известно, что жизнь жены военнослужащего — не сахар. Из округа в округ, из гарнизона в гарнизон. Время демобилизации Андрея совпало с сокращением численности состава вооруженных сил в постперестроечный период. Покрутившись в новой, совершенно непонятной жизни, и не найдя в ней себе места, он не нашел ничего лучшего, как предложить жене уехать в Израиль, где уже несколько лет жили его родственники со стороны мамы.
Они обосновались в Ауле. Неплохо устроились. Их дочь Вика, окончив медицинский колледж, вышла замуж за одного из своих однокурсников. И молодые, устроившись на работу в «Хадасу Эйн-Карем», перебрались в Иерусалим.
В Израиле дети быстро становятся самостоятельными, а потому к помощи родителей практически не прибегают. Вот и Вика с Андреем старались, варьируя расписание дежурств, обходиться своими силами даже тогда, когда на свет появился малыш. Только случилось так, что ребенок неожиданно заболел. Срочно понадобилась бабкина помощь, и Юле пришлось отправиться в дорогу.
Она сидела на тель-авивской станции в окружении сумок, набитых всякой всячиной, ждала поезда и, про себя, ругала мужа маленьким язычком за то, что он не отвез ее на машине, за то, что приходится добираться на перекладных.
От нечего делать стала оглядываться по сторонам. Вдруг, почему-то, яростно заколотилось сердце, перехватило дыхание. Не отдавая себе отчета в том, что делает, стала в упор смотреть на моложавого седовласого мужчину, стоящего поодаль. Тот, почувствовав на себе пристальный взгляд, обернулся. И тогда она поняла: это Борис, ее первая, потерянная любовь.
Человек, стоящий поодаль, тоже узнал женщину. Подошел. Сначала от волнения не смог выговорить ни слова. А потом, после продолжительной паузы, посмотрев ей в глаза, тихо — тихо проговорил: «Ну, куда ты пропала?»
— Как это пропала? — недоуменно возразила Юля. — Я тебе писала, писала. В ответ же ничего не получала. Решила, что ты меня забыл, и постаралась сделать тоже самое.
— Это я-то не писал? — настала очередь возмущаться Борису. — Да я ежедневно отправлял по письму, не понимая, почему ты не получаешь моих посланий. А как наступило лето, как и обещал, отправился в Москву. Но сколько раз ни приходил по адресу, указанному тобой на конвертах, никого не заставал. Наконец, от соседки узнал, что ты уехала куда-то с мамой.
Юля слушала его с широко раскрытыми от ужаса глазами. События давно минувших дней, обгоняя друг друга, промчались чередой, и она, с ужасом, поняла, что стала жертвой интриги, закрученной матерью.
Только стоило ли сейчас, по прошествии стольких лет вспоминать, бередя душу, вытаскивать наружу то, что произошло давным-давно? Ведь главного виновника, случившегося уже не было в живых.
Дочь-сестра, выйдя замуж за дипломата, жила в Варшаве. Да и у нее самой все, как говорится, устоялось. Нет, она не имеет права разрушать мир, созданный любовью и заботой мужа, взваливать проблемы на дочь. Ни в коем случае. Придя к такому решению, Юля встряхнула копной начавших седеть каштановых волос, и, оставив в растерянности Бориса, махнула на прощание рукой и вошла в вагон подошедшего поезда.
А из транзистора, висевшего на шее у старичка, сидевшего поодаль, словно ирония, словно насмешка (а, может быть — перст провидения?), доносился голос певицы: «Вот и встретились, вот и свиделись на перроне вчерашнего дня…»
1998