Так уж случилось, что советский образ жизни не способствовал интересу людей к своей родословной, к своими корнями. Наоборот, многие, в связи с тем, что делалось в стране, попытались обо всем забыть. Вот и покрылось прошлое травой забвения. А жаль. Жаль, потому что растерялась связь поколений, способствующая осознанию твоего места в этом мире.
Прошли годы. Многое изменилось. И люди стали выбирать из памяти по крохам какие-то факты, события, истории, по-новому оценивать то, что получили в результате общения со своими бабушками и дедушками, при этом, констатируя с горечью, что многое, увы, прошло мимо, потерялось, не зафиксировалось. А как хотелось бы узнать что-то еще, получить ответы на определенные вопросы. Ан, нет. Невозможно. Те, кто мог бы на них ответить, уже не существует.
Сегодня стало не только модным, но и престижным, выискивать графские, княжеские или баронские корни. И это совсем неплохо, ведь именно носители дворянских титулов в России и впрямь являлись элитой, генофондом, частично уничтоженным в кровавой мясорубке революции и гражданской войны, частично изгнанным из своей страны, о чем можно искренне жалеть.
У евреев, таковых, естественно, не имеется. Зато имеются мудрые и лукавые старички со старушками, наши бабушки и дедушки, прабабушки и прадедушки, выходцы из еврейских местечек. И у них, поверьте, истории, не менее интересные, нежели у графов и князей. Когда на эту тему недавно зашел разговор с моей соседкой Ириной, я, неожиданно для себя, стала обладательницей материала для интересного рассказа. Вот он.
Представьте себе дореволюционную житомирскую область. Село Барановка на берегу Случи, в нем — небольшой домик с тенистым садом и огородом, что кормил семью из пяти человек: отца с матерью да троих детей. Жили они, подобно большинству своих соплеменников, без особого достатка, хотя и не голодали. Но ведь всегда «рыба ищет где глубже, а человек — где лучше». Поэтому, когда в начале века евреи, подобно семье шолом-алейхемовского мальчика Мотла, двинулись на поиски счастья в заморские края, среди них оказался и отец выше описанного семейства — Мендел.
Почему он уехал один, оставив семью? На этот вопрос моя собеседница ответить не смогла. Вероятно, для того, чтобы сначала обосноваться, создать какую-то базу. А может, были другие причины. Кто знает?
Не буду останавливаться на том, как собирались, отправлялись, добирались и обустраивались люди на новом месте, ибо это сделал задолго до меня великий классик, тягаться с которым вряд ли кому-нибудь под силу. Да и речь пойдет не о тех, кто уехал, а тех, кто остался на Украине.
Итак, после отъезда Менделя на хасины плечи лег двойной груз. Надо было поднимать детей. Как это было тяжело! Поначалу приходилось браться за любую работу. Но потом она определилась. Будучи исключительной хозяйкой, лучше которой никто не умел делать фаршированную рыбу, цимес, форшмак и прочие еврейские кушанья, стала готовить на заказ, обслуживая свадьбы, именины, бриты. И равных в этом -ей не было.
Время шло. Муж изредка подавал о себе вести, дети росли. Вот уже и старшая Злата стала невестой. И надо же было случиться тому, что она влюбилась в двоюродного брата Семена. Хоть в то время о генах и наследственности никто не имел малейшего понятия, и браки между кузенами и кузинами у евреев не возбранялись, Хася была категорически против. Она считала, что ее видной интересной дочке ничем не примечательный коренастый парень — не пара.
С мнением родителей в то время считались. И Злата не рискнула пойти против материнской воли. Впрочем, она горевала недолго. Статный сильный, с черными, как смоль усами и волосами, Залман пришелся ей тоже по душе. Вскоре сыграли свадьбу, на которую даже приехал из-за океана отец. А, приехав, стал звать с собой жену и детей. Только тем выбраться из Союза уже не было никакой возможности. Мало того, наличие зарубежных родственников сулило одни неприятности. Поезд ушел. Вот и пришлось Менделю поскорей отправиться назад, прекратив с семьей все отношения.
Он уехал, а молодая пара, которой все желали счастливой и долгой жизни, осталась. Только пожелания — это одно, а реальность — нечто иное. Поначалу у них, перебравшихся в город, действительно, у них все было споро и ладно. Оба работали, хватало и на жизнь, и на обустройство в комнате, которую выделил завод молодому сварщику, и на детей, которые не заставили себя долго ждать. Сначала родилась Генечка, за ней должен был появиться на свет еще один малыш… Но случилась беда, и виной ей стал длинный залмановский язык.
Произошел случай типичный для конца тридцатых. Однажды в компании мужиков, зашедших после получки выпить пива, когда все слегка навеселе, Залман рассказал какой-то анекдот. По большому счету в нем не было ничего особенно. Только кому-то из присутствующих он показался подозрительным, и этот кто-то не поленился дойти, может, в тот же вечер, а, может, на следующее утро до ближайшего отделения милиции. Короче говоря, назавтра Залмана арестовали. С тех пор Злата больше его не видела, ничего о нем не слышала. Пыталась, было, что-то узнать, но, приехавшие к ней мать с теткой, отговорили. «Куда тебе соваться с твоим-то пузом?»
Через два месяца после этих событий родился Петя. Трудно было одной с двумя малышами, и она, не желая возвращаться в местечко, подалась к сестре в Карелию, где устроилась работать на лесопильный завод, дававший неплохой заработок. Да только лишь подняла немного голову — новая беда. Умерла сестра, оставив сиротой Игорька, ровесника Пети. Что делать? Не бросать же родную кровинку на произвол судьбы. Вот Злата и усыновила мальчишку. Так дети и росли вместе.
А параллельно с этой историей развивалась другая. Тот самый двоюродный брат Семен тоже не остался один. Вскоре, после замужества Златы, взял в жены симпатичную женщину Нину, родившую ему одного за другим пятерых детей. Так уж получилось, что две девочки-близнецы, оказались блондинками похожими на мать, мальчишки же уродились чернявыми — в отца.
Когда грянула война, Семен ушел на фронт, а Нине пришлось бежать из Украины. Долгие дни и ночи шла она пешком с другими беженцами в направлении Кавказа. Вокруг горели города и села, рвались снаряды. Порой нельзя было достать и глотка воды, не то что куска хлеба. Неудивительно, что многие из ее спутников не добрались до цели. А Нина дошла. Дошла до Ставрополя. Но не успели они обосноваться, как оказались в оккупации. И счастье, что внешность, как ее, так и девочек, не была похожая на семитскую. Относительно же мальчишек говорила, что они от второго мужа, армянина.
О том, что из себя представляла жизнь под немцами, тема особая. Скажу только, что она была настолько тяжелой и физически, и морально, что не прошла даром, а потому, продержавшись всю войну, вскоре после освобождения Нина сильно заболела. Сердце не выдержало непомерной нагрузки. Летальный исход привел к тому, что дети, мал мала меньше, остались сиротами.
Кто мог заниматься ими на чужбине? Кому нужны лишние голодные рты в пору лихолетья? Вот и попали ребята в детприемник, откуда их раскидало по приютам в разные концы страны. И долго никто из родных не знал об их судьбе. Не знал и отец, которого сразу же после окончания войны перебросили со спецотрядом на Дальний Восток.
Вернувшись домой, он стал наводить справки о семье, искать детей. Только на все запросы шли отрицательные ответы. И это было неудивительно, ведь все ребята в детдомах получили чужие фамилии. Короче, когда ему, наконец, удалось собрать семью, девочки и мальчики были уже взрослыми людьми.
Но, сделав в нашем повествовании новый поворот, вновь вернемся к Злате. Пережив войну в сибирской эвакуации, она вновь обосновалась в родной Барановке, не предполагая, какое горе ее там ожидает.
Время было летнее, дети не учились. Уходя на работу, мать наказывала им не хулиганить. Только мальчишки всегда остаются мальчишками, которым надо всюду сунуть свой нос. И однажды, найдя за огородом немецкую мину (в округе такого добра было видимо-невидимо, потому что, оставляя оккупированные территории, фашисты расшвыривали кругом и их, и прочие вещи, которые при прикосновении взрывались), ребята, желая удовлетворить любопытство, решили разобрать ее, посмотреть содержимое. Не надо быть семи пядей во лбу для того, чтобы предположить, чем это закончилось. Как ни страшно об этом писать, но оба парня, и сын, и племянник, подорвались.
Жуткая трагедия чуть не свела Злату с ума. Ей было особенно тяжело потому, что она не могла плакать — слезы не шли. Так и просидела с окаменевшим лицом, не шелохнувшись, целые сутки. А когда очнулась, то увидела, что у нее во рту не осталось ни единого зуба — все до одного выпали.
Прошло еще несколько лет. Дочка подросла, вышла замуж за военного и уехала в Германию. Злата осталась одна в своем домишке, который редко покидала на время недолгих поездок к родственникам. Но вот однажды, приехав к старой тетке в Житомир, неожиданно встретила там Семена. Они удивились. Поговорили о том, о сем. Уже было, разошлись, но что-то их удержало. Взглянув друг другу в глаза, поняли, что прошлое не забыто, что они, уже немолодые люди, очень нужны друг другу.
Поселились в том самом домике, с которого и начинался наш рассказ. Жили прекрасно, постоянно принимая у себя детей, внуков, проводивших у бабушки с дедушкой не одни летние каникулы. Радоваться бы, да и только. Но однажды у Семена вдруг защемило сердце. Он схватился за него рукой, и, зашатавшись, рухнул. Так посреди горницы и нашла его жена. Вызвала скорую помощь, но, увы, это было уже ни к чему.
Так как ждали приезда детей, то похороны состоялись только через два дня. И эти два дня, Злата, не вставая, просидела около гроба с каменным лицом и сухими глазами. А когда вернулась с кладбища, то, едва дойдя до кровати, слегла. Пролежала так, практически не вставая, несколько дней. А ровно через неделю ушла за мужем в мир иной. Рядом с ещё не осевшей могилой вырос новый холмик.
Как уже говорилось, эту историю я услышала от своей соседки, Златиной внучки, вернувшейся недавно из поездки на родину и, естественно, посетившей родные могилы. «Плохо там сейчас, — сказала она. — Еврейское кладбище в страшном запустении. Ведь евреев становится на Украине все меньше и меньше. Следить за могилами некому. Я с трудом разыскала надгробные плиты, заросшие бурьяном. Да, мир зарастает травой забвения. А как хотелось бы чтобы и дети, и внуки мои помнили о своих предках, знали о корнях. Ведь не только сильные мира достойны этого. Каждый человек, если он, конечно, прожил нормальную жизнь, не был ни бандитом, ни вором, вправе рассчитывать на память своих потомков».
1998