Это было недавно, это было давно…

img_4451

Эта немолодая женщина по имени Двора через всю жизнь пронесла  воспоминания о событиях, которые произошли много-много лет назад в трансильванском городке Брашов.

В нем, уютно-зеленом, утопленном в долине, окруженной горами, до войны мирно сосуществовали и венгры, и румыны, и евреи, жившие тесной общиной.

Удивительное дело, но ей, этой общине, удалось сохраниться, не погибнуть во время гитлеровской оккупации. Спас огромный куш, данный румынскому правительству. Случай беспрецедентный, единичный. Но факт остается фактом.

Благодаря именно этому обстоятельству выжила и семья Острахеров, о которой пойдет речь ниже. Отец, по имени Хаим, имел часовой магазин, кормивший всю семью, а мать Этель занималась хозяйством, воспитывала детей: пятерых девочек и двух мальчиков.

Глава семьи был человеком глубоко верующим, строго следовавшим заповедям, а потому в их доме суббота всегда отмечалась как настоящий праздник.

И вот однажды, когда все домочадцы собралась за столом, накрытом белоснежной скатертью, на которую ложились тени от свечей в серебряных подсвечниках, посреди дымился вытащенный из печи чолнт, малыши ерзали от нетерпения, а глава семьи, вернувшийся из синагоги, приступил к чтению кидуша, раздался стук в дверь.

Все, испугавшись, замерли. Ведь в то неспокойное время можно было ожидать любых неприятностей. В городе, занятом советскими войсками, солдаты порой вели себя не очень достойно по отношению к евреям. Это испытал на себе и Хаим, которому едва удалось вырваться из рук пьяного мародера, ввалившегося однажды утром к нему в магазин.

Но дверь все же открыли, и увидели на пороге человека в   офицерской форме.  Он произнес на идиш: «Не пугайтесь. Я не сделаю вам ничего дурного. Я такой же еврей, как и вы», — и со слезами на глазах попросил разрешения провести с ними субботний вечер.

Молодой человек рассказал, что, ожидая начала сеанса в кинотеатре, находившемся в том же дворе, что и дом Острахеров, неожиданно для себя услышал слова знакомой с детства молитвы. Она всколыхнула в его душе такую бурю чувств, что, набравшись смелости, он напросился в гости.

Незнакомца радушно приняли. Ведь у евреев всегда считалось: гость в доме — радость в доме. Через несколько минут Аврамеле, а именно так звали неожиданного визитера, уже сидел за столом и рассказывал о себе, о своих родных, о семье.

Приятный обходительный парень произвел на всех благоприятное впечатление. Но особенно жадно за ним следили три пары глаз, трех девушек, трех сестер. По словам Дворы, которой в ту пору было 22, все они были исключительно хороши.

И я охотно в это верю, ибо даже в свои 77  ей, самой старшей, удалось сохранить не только следы былой красоты, но и замечательное сочетание живости и жизнерадостности. Не удивительно, что новый знакомый не обошел девушек вниманием, уделив особое именно ей.

Моя собеседница вспоминает, как к великой зависти сестер, танцевала после ужина с новым кавалером под мелодию, лившуюся из заведенного вручную патефона.

Танцы сменились беседой, во время которой Двора мысленно поблагодарила отца, заставлявшего детей дома говорить на идиш, приговаривая при этом: «Еврейская девушка должна знать язык своего народа».

Так незаметно пролетел вечер, и гость, поблагодарив за вкусный ужин и приятное общество, ушел. А назавтра появился снова. И так продолжалось в течение двух недель. До того момента, пока его часть не покинула город.

Веселый, контактный парень, у которого всегда были наготове шутки и занимательные рассказы, расположил к себе всю семью, особенно Двору, за которой очень красиво ухаживал: читал стихи, каждый раз дарил то цветы, то фрукты, то конфеты.

Естественно, это ей нравилось. Однако, на все признания в любви девушка неизменно отвечала, что не верит. Ведь подобные слова он, наверно, говорил и другим, тем, которых встречал на длинной военной дороге. Он, естественно, это отрицал, а она, кокетничая, повторяла это снова и снова…

Когда наступил миг прощания, Авраам на коленях умолял Двору ждать: «Верь мне, я тебя очень, очень люблю. Если останусь жив, непременно вернусь и с позволения родителей увезу тебя с собой».

Она и верила, и не верила. То считала это судьбой, провидением, то фантазией, мимолетным порывом… А слова?  Такие слова, обычно, говорят влюбленные в момент страсти, а потом, на расстоянии, забывают  о них.

События же тем временем разворачивались следующим образом. Как только появилась возможность свободно передвигаться по стране, Этель попросила дочь съездить в небольшой городок Сигету для того, чтобы узнать о судьбе родных, живших там  до оккупации.

Двора отправилась в путь. Родных не нашла, зато встретила знакомого парня Ицхака, чудом уцелевшего из огромной семьи только потому, что был угнан на работу в Германию. Он приехал в Сигету с той же целью, что и девушка.

Весь день они  безрезультатно пробродили по городу. Никого и ничего. Увидев в доме, где некогда жила его семья, чужих людей, Ицхак разрыдался, и это вызвало у доброй и сострадательной Дворы столь сильное чувство жалости, что, собираясь домой, она оставила ему свой адрес.

Долго ждать не пришлось. Буквально через несколько дней пришла телеграмма, в которой говорилось, что парень будет проезжать через Брашов и просит Двору встретить его для того, чтобы пообщаться во время стоянки поезда. Когда же та с сестрой пришла на вокзал,  Ицхак робко выразил желание задержаться  на несколько дней.

Что оставалось делать? Девушки пригласили его к себе домой. И он, прожив в семье Острахеров с недельку,  сделал Дворе предложение, которое было принято и скреплено кольцом, одетым невесте на палец. Все было обговорено, назначен день свадьбы.

И тут неожиданно, словно снег на голову, свалился Авраам, не подававший о себе никаких вестей в течение полугода. Возвращаясь из Германии домой, он заехал в Брашов, пришел на знакомую улицу и, открыв дверь, сказал: «Вот я и вернулся».

У Дворы оборвалось все внутри. Не в силах сладить с волнением, она убежала к себе в комнату и бросилась лицом вниз на кровать. А когда понемногу пришла в себя, то сняла с пальца кольцо, подаренное женихом, привела себя в порядок и вернулась к гостю. Села и внимательно его выслушала.

Он говорил о том, что хочет увести ее в Россию, где живут его родные. Далее в его планы входило возвращение в Венгрию, из которой можно было репатриироваться в Палестину.

Двора заколебалась. Но ее мать оставалась непреклонной. Она говорила, что никуда не отпустит дочку, ибо не принято, чтобы незамужняя девушка путешествовала вместе с молодым человеком. Другое дело, если бы они поженились. Только это невозможно, потому что Двора стала невестой. Авраам изменился в лице: » Как? Когда? Я ведь просил ее ждать! Сказал, что непременно вернусь, если останусь жив!»

Он был вне себя от горя. И Двора, тянувшаяся к нему всем сердцем, готова была вернуть слово, данное жениху, расторгнуть помолвку. Ведь свадьбы еще не было, и официально их ничто не связывало.

Еще немного, и она поступила бы так, как требовала ее душа. Но вновь прозвучал твердый голос матери: «Не поступай опрометчиво, дочка. Смотри, сколько Ицхак прошел испытаний, столько пережил. И, несмотря на все, остался жив. Представляешь себе, что творится в его душе? Подумай прежде, имеешь ли ты право наносить ему такую обиду, причинять новую боль?».

И Двора с ней согласилась. Будучи по натуре из тех, кому всегда всех жалко, не смогла, не решилась нанести смертельный  удар. Первая любовь была принесена в жертву.

Ясным октябрьским днем сыграли свадьбу. Молодые поселились в Брашове, откуда в 1958 году уехали в Израиль. Сначала жили в киббуце, потом перебрались в Хайфу.

Поначалу им, как и всем репатриантам, было непросто. Приходилось много и тяжело работать. Но Ицхак оказался молодцом. Начинал часовщиком, потом открыл свой магазин оптики…

Потихоньку, в трудах и заботах, жизнь незаметно приблизилась к завершению. Дети выросли, разбежались, обзаведясь семьями. Они остались вдвоем. Ицхак тяжело заболел, и через некоторое время умер. И тогда, в одинокой старости, стали давать о себе знать события далекой юности.

Двора все чаще и чаще мысленно возвращалась к ним, беседуя про себя с человеком, впервые затронувшем девичье сердечко. До мельчайших подробностей, словно это было вчера, вспоминала все встречи, взгляды, разговоры, сожалела о потерянной фотографии, и смешно произнося русские слова, напевала первые строчки выученной некогда песни: «Где эта улица, где этот дом? Где эта барышня, что я влюблен?»

Но вот, совсем недавно, ее посетила шальная мысль: что, если Аврамеле сейчас здесь? Как было бы прекрасно, если бы он вдруг нашелся!

«Это, — говорит она, — было бы самым большим подарком в моей жизни. Мне ничего не надо. Только бы его увидеть!»

И я подумала:  «А, может быть, и вправду, этот человек, конечно, постаревший и поседевший, ставший уважаемым всеми дедушкой, тоже находится в Израиле? Как было бы здорово, если бы, прочтя эти строки, он вдруг вспомнил ту, что некогда затронула его сердце? Нашел ее и, сказав: «Здравствуй!», услышал в ответ: «Шолом, Аврамеле».

1998 — 2016- 2018

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: