Однажды, спускаясь вниз по нашей улице, я решила отдохнуть и села на близлежащую скамейку. Через некоторое время около меня «приземлилась» пожилая женщина и завела необычный разговор.
Вероятно, ей очень хотелось с кем-нибудь поболтать, а никого из знакомых рядом не оказалось. Вот она и обратилась ко мне с вопросом: «Скажите, Вы не страдаете циститом?»
Поймав мой недоуменный взгляд, продолжила: «Ничего странного. От этой болезни страдают все женщины. Раньше или позже. Если этого не было, значит – будет».
Я что-то ответила. Слово за слово, и мы разговорились. Неожиданно выяснилось, что она имеет непосредственное отношение ко Льву Шейнину, чьи «Записки следователя», заложили первый камень в фундамент советского детектива.
Меня это, естественно, заинтересовало. Тем более, что на днях я случайно наткнулась на интересный очерк известного карикатуриста Бориса Ефимова «Литературно-прокураторский курьез», в котором он рассказывал об этом человеке.
Лев Романович был поистине уникальной личностью. В нем удивительным образом уживались две совершенно разных человека. Чекист, представитель соответствующей системы, со всеми, вытекающими отсюда последствиями, и «веселый, общительный, балагур, «душа общества», подкупающий редким даром рассказчика, мастер добродушных, смешных розыгрышей».
А еще он был прекрасным рассказчиком. Любил в лицах рассказывать еврейские анекдоты и байки, мастерски изображал стариков.
Именно о «втором» Шейнине я и услышала из уст той женщины, его троюродный сестры Муси: «Он был прекрасным человеком. Как правило, всегда в хорошем настроении. Любил всех, и все любили его. Был очень хлебосолен, а потому в его доме всегда «водились» гости.
Его постоянно о чем-то просили, и он никогда не отказывал. Помню, как однажды во время моего визита к нему вдруг позвонил Алексей Стаханов (да-да, тот самый легендарный герой труда) и сказал, что у кого-то из знакомых украли ребенка. Он тут же подключился, и вскоре ребенок был возвращен родителям. Примером тому и случай, имевший место в нашей семье.
Мой дядя жил и работал в Подмосковье. Однажды, в воскресный день он отправился в столицу к вдовой старшей сестре, то есть моей маме, которая тяжело ставила на ноги двух детей. Сложив в сумку немудреные гостинцы: немного зелени со своего огорода, пару десятков яиц да купленные в местной лавке леденцы, отправился в путь.
Так как проходящего мимо поезда надо было ждать очень долго, решил воспользоваться попуткой. Как раз мимо проезжал знакомый шофер на полуторке, который и подобрал его. Вскоре дядя уже был в Кунцево, откуда до Москвы на электричке не более тридцати минут. Выйдя из машины, пошел вперед.
День был прекрасный. Светило солнце, легкий ветерок трепал зелень придорожных берез. По пустому шоссе медленно, напевая под гармошку частушки и пританцовывая, двигалась группа деревенских парней и девушек. И дядя пошел за ними, мурлыча что-то свое.
На душе, после распитых «на посошок» с шофером ста граммов и предвкушения удовольствия встречи с сестрой и племянницами, было радостно. Он так ушел в себя, что не услышал пронзительных сигналов автомобиля, мчавшегося на громадной скорости.
Отскочить в сторону не успел, а потому был сбит и без сознания доставлен в кунцевскую больницу, где через сорок минут после аварии врачи констатировали смерть от перелома основания черепа.
Сначала было заведено уголовное дело, потому что нашлось немало свидетелей происшедшего, но потом все спустилось на тормозах. Причина заключалась в том, что в машине, совершившей наезд, было высокопоставленное лицо, а именно, Михаил Иванович Калинин.
Всесоюзный староста просто обожал быструю езду, и в пути постоянно тыкал сзади в спину шоферу зонтиком, приговаривая: «Быстрее, быстрее».
«Вот я и привык ездить быстро», — оправдывался шофер.
Это стало известно потом. А в тот момент было ясно одно: пропал человек. Из одного дома вышел, а в другой не пришел. Обзвонили все больницы, все морги, подали заявление в милицию. Никаких результатов. Видя, что самим не справиться, родственники обратились ко Льву Романовичу, что в ту пору был генералом юстиции и занимал пост начальника следственного отдела прокуратуры СССР.
Услышав о происшедшем, тотчас снял телефонную трубку, сделал несколько звонков, и через десять минут картина прояснилась. Сразу же в морге областной клинической больницы был обнаружен труп, числившийся неопознанным, хотя в кармане погибшего лежала записная книжка с телефонами и адресами всей родни».
Поговорив после этого еще некоторое время, мы с Мусей расстались, а потом встретились вновь для того, чтобы она более подробно рассказала о своем родственнике.
В начале прошлого века он, как многие другие еврейские юноши, вышедшие из многодетных семей, обитавших в небольших местечках, отправился искать счастья в большой город.
Комсомольский работник во время гражданской войны, парень мечтал стать писателем и поступил в Литературный институт, но комсомольская разнарядка отправила его в петербургский уголовный розыск, где вскоре Шейнин уже работал следователем по уголовным делам. Занимался жуликами, ворами и спекулянтами…
Чтобы стать хорошим специалистом (этот человек все всегда доводил до конца), закончил юрфак МГУ, и был назначен на должность следователя по особо важным делам.
Шейнин обладал острым умом и феноменальной памятью. Стоило ему один раз увидеть человека и услышать его имя, как оно оставалось в его памяти навсегда. Такие качества, несомненно, способствовали успехам в специфической работе и карьерному росту.
После принятия участия в расследовании убийства Кирова, его, молодого и талантливого, в 1934 году вызвал в Москву А. Я. Вышинский, включил в свой аппарат и сделал ближайшим помощником, следователем по особо важным делам Прокуратуры СССР.
Среди прочих дел Шейнину вменялось в обязанности курировать работу А. Р. Лурии, разработавшего вместе с А.Н. Леонтьевым первый, примитивный, вариант детектора лжи.
Он, как это не грустно констатировать, имел самое прямое отношение к страшной карательной машине сталинского режима, инсценировавшей процессы 30-х годов, вошедшие в историю как «Дело московского центра» или «Кремлевское дело», и, несомненно, был в курсе всего, творившегося в застенках тюрем, где царил постулат, выдвинутый Вышинским: «признание — царица доказательств». И для получения этих признаний у «врагов народа» применялась целая система как физических, так и психологических истязаний.
Впрочем, в этом ему довелось удостовериться самому, когда в 1936-м году Шейнин был арестован и отправлен в Гулаг на Колыму.
Рассказывают, что спасло его творчество. Рассказы на криминальные темы, что вошли в книгу «Записки следователя», которая постоянно дополнялась и переиздавалась, знала вся страна. А потому, увидев его фамилию в списке заключенных, сам Сталин велел освободить этого человека, мотивировав тем, что «он пишет хорошие рассказы».
Так это было или иначе, Муся утверждать не бралась. Просто слышала, перешептывания родственников.
Впрочем, вскоре Лев Романович вернулся домой и был восстановлен на службе. Жизнь наладилась. Служебная карьера продолжалась. Книги печатались, на сценах театров шли пьесы, по сценариям ставились фильмы.
Это давало возможность жить на широкую ногу. Он имел хорошую квартиру, солидную дачу, машину… Несмотря на то, что был женат, не обходил вниманием и других женщин.
Конечно, сегодня тяжело говорить о его «борьбе с врагами народа», но были в его послужном списке и достойные страницы.
Так, когда в феврале 1942 года около германского посольства в Анкаре произошел взрыв, вероятней всего спровоцированный самими немцами, доктором Геббельсом была выдвинута версия о «русском покушении» на германского посла фон Папена.
В связи с этим было арестовано двое советских граждан Корнилов и Павлов (фамилии вымышленные). За дело, выглядевшее с первого взгляда как шитое белыми нитками, взялись лучшие турецкие адвокаты (в соответствии с законами этой страны иностранные граждане не имели право официально выступать в суде), но контроль за процессом и «формирование позиции» поручили Шейнину. Несмотря на то, что несчастные были осуждены на срок по двадцать лет, его деятельность была одобрена сверху.
Нельзя не вспомнить и Нюрнбергский процесс, на котором он вместе с И. Д Гофманом входил в команду гособвинителя от СССР возглавляемую Р.А. Руденко. Шейнин выступал по вопросу ограбления музеев и вывозу в Германию ценнейших произведений искусства.
Не секрет, что одним из главных руководителей подобных акций был Геринг, украшавший лучшими из похищенных вещей свои дома.
Выступление Льва Романовича он слушал весьма раздраженно, то и дело снимая и швыряя перед собой наушники, через которые шел перевод. Наконец, не выдержав, произнес: «Не кажется ли господину обвинителю, что он пользуется фальшивыми данными?»
Но Шейнин не растерялся. На весь зал прозвучало: «А не кажется ли господину Герингу, что он больше не рейхсмаршал, которому дозволено перебивать кого угодно, а преступник, отвечающий за свои преступления?»
А потом был 1948 год и убийство Соломона Михоэлса. И Льва Романовича отправили в Минск, где он должен был установить причину смерти актера, вернее, подтвердить версию о несчастном случае, об автомобильной аварии.
Но следователь, вероятно, не понял своей задачи. Для него, опытного сыщика, не представляло большого труда установить, что никакого, официально объявленного, транспортного наезда не было. Не было и ограбления, потому что на руке погибшего тикали золотые часы. Было спланированное и мастерски выполненное убийство, следы которого вели «наверх», в органы госбезопасности.
Не было особых повреждений и на теле. Лишь ссадина на правом виске, о чем потом рассказал друг Михоэлса, художник ГОСЕТа Александр Тышлер, сопровождавший его, уже мертвого к профессору Збарскому для наложения грима перед похоронами.
Вот и получилось так, что высокие профессиональные качества на сей раз оказали плохую услугу.
После того, как Шейнин изложил свои соображения, начались неприятности, ибо к тому времени уже завертелась машина преследования евреев. У всех на слуху было «Дело Еврейского антифашистского комитета».
Короче говоря, в 1949 году Шейнина, ничего не объясняя, уволили из органов. Хорошо, что осталась литературная деятельность. Вскоре он даже получил Сталинскую премию первой степени за сценарий к фильму «Встреча на Эльбе»
Беда пришла в октябре 1951 года. Его арестовали, предъявив обвинения в антисоветских настроениях и проведении «подрывной работы против ВКП(б) и Советского государства».
Он отсидел немногим больше двух лет, испытав на себе все «тонкости ремесла», которыми владел сам и, естественно, применял.
Прекрасно понимая, что его судьба решена, Шейнин, в застенках пытался помочь родным. «Хорошо, — говорил он М. Рюмину, который вел его дело. — Я враг народа, я сионист, я предатель, но почему моя семья должна голодать, почему у нее должны отобрать деньги, которые я заработал?»
Освобождение пришло в ноябре 1953 года. И он оказался в стране, начавшей меняться после смерти Сталина. С присущей ему гибкостью ума, сумел вписаться в новый ритм.
Его пьесы (некоторые в соавторстве с братьями Тур) шли на сценах многих театров. Так, например, «Очную ставку» зрители смотрели одновременно в 66 городах.
На экраны страны выходили фильмы по его сценариям. В частности, «Игра без правил», в котором Михаил Кузнецов в главной роли успешно боролся с американской разведкой в послевоенной Германии. Поставленный свердловской киностудией по одноименной пьесе, он стал одним из лидеров проката 1965 года, заняв тринадцатое место.
Умер Лев Романович в 1967 году. И вовсе не от рака, хотя, по словам Бориса Ефимова, страдал «канцерофобией» всю жизнь. Ушел из жизни скоропостижно, совсем не старым, от сердечного приступа, хотя никогда на сердце не жаловался.
Это произошло незадолго до премьеры во МХАТе его последней пьесы «Внуки России» о генерале Карбышеве, которого должен был играть Борис Ливанов. Тот самый Ливанов, который нарисовал дружеский шарж в связи с состоявшейся в мае 1966 года премьерой пьесы «Тяжкое обвинение», копию которого бережно хранит Муся, потому что, в связи с переездом в Израиль. Фотографий родственника у нее не сохранилось.
Шарж очень точный. Все черты схвачены в нем удивительно правильно. И небольшой рост, и значительная полнота, и типичная, характерная еврейская внешность, и выразительное лицо с обаятельной улыбкой, отмеченной многим знавшими этого человека.
2006-2016
Рисунок из коллекции племянницы Шейнина.