Яна Вермеера Дельфтского я, естественно, знала. Конечно, не лично, ибо для этого надо было бы жить в Нидерландах XVII века, а по музейным полотнам, репродукциям да той шумихе, что была поднята вокруг уникальных подделок ван Меегерена. Знала, да, оказывается, не очень. Недавно он открылся мне по-новому. И так ярко, что непременно захотелось рассказать об этом удивительном мастере. Причиной тому стала небольшая книжка Трейси Шевалье, посвященная одному из самых замечательных произведений Яна Вермеера — «Девушке с жемчуженой», по мотивам которой был снят в 2003 году фильм «Девушка с жемчужной сережкой» (Великобритания, Люксембург, режиссер Питер Веббер)
На обложке милая девушка в голубом шарфе. Белый воротничок, золотистая ткань одежды… Удивленно поднятые бровки над насмешливыми глазами, полуоткрытые губы, женственный поворот головки… И дрожит, свешиваясь с ушка, словно капля, тяжелая жемчужина.
Кто она, юная особа, увековеченная талантливой рукой художника? Мы этого не знаем, да и никогда не узнаем. Только писательница, увидев в ней свою героиню, придумала историю. А, может быть, не придумала? Может быть, так все и было? Впрочем, какая разница. Главное, что она привела нас в старинный Дельфт с его островерхими черепичными крышами, темными каналами, шумным базаром.
Вместе с девушкой по имени Грета, зажавшей в руке узелок с нехитрыми пожитками, пересечем центральную площадь с восьмиконечной звездой и окажемся в незнакомом районе, совсем непохожем на тот, где она прожила свою недолгую жизнь. Теперь ей, нанятой на поденную работу, придется батрачить в семье художника, выполняя самую грязную и тяжелую работу, выслушивать указания и упреки вечно беременной, а оттого нервной, неуравновешенной хозяйки, ее матери и старшей служанки.
Содержать большую семью трудно, поэтому порой, жертвуя истинным творчеством, Ян Вермеер пишет портреты на заказ. Только его душевное состояние, впрочем, как и работа, мало волнует родных. И поэтому, заметив у служанки заинтересованность, он допускает ее в святая святых, разрешает готовить и смешивать краски, прислушивается к советам и, в конце концов, делает Грету своей Музой. Он пишет ее, перенося на холст не естество, а душу девушки, безраздельно отданную властелину.
Сегодня трудно найти человека, которому не была бы знакома как эта картина, так и имя человек, ее создавшего. И трудно поверить в то, что был период забвения длиной почти в два столетия, что мы ничего не узнали бы об этом чудесном мастере, если бы в середине XIX века судьба не привела в гаагский музей Маурицхёйс французского критика Теофиля Торе-Бюрже.
Среди характерных для голландцев полотен в мрачно-коричневых тонах он неожиданно увидел пейзаж, непохожий на прочие. Вид города, ласкаемого лучами солнца после недавно прошедшего дождя, наполненного воздухом и светом, заставил остановиться и внимательно вглядеться в работу, напомнившую французских импрессионистов, появившихся многие годы спустя.
«Вид Дельфта», который Марсель Пруст впоследствии назовет самой красивой картиной в мире, заставил Торе-Бюрже заняться поисками других работ этого мастера. Вместе с друзьями: Теофилем Готье, братьями Гонкур и Максимом Дюканом этот человек потратил массу времени на то, чтобы обнаружить большинство картин этого автора: 35 из предполагаемых 45. И начался бум.
Всех заинтересовала наряду с работами художника его личность. А тот, унесший в могилу свою тайну (недаром Ю. Нагибин образно назвал его Голландским Сфинксом), остался загадкой. До нас не дошли ни дневники художника, ни его письма, ни мемуары. Лишь отрывочные сведения. Интересна найденная во Франции запись дворянина Бальтазара де Монкони, сделанная в 1663 году в дневнике после посещения студии художника, которую приводит в своей статье И.В. Долгополов: «В Дельфте я видел живописца Вермера, который не имел ни одной своей работы; зато одну из них мне показали у местного булочника, заплатившего за нее 600 ливров, хотя она изображала лишь одну фигуру – ценою, на мой взгляд, не более чем в шесть пистолей».
Но, вероятно, в отличие от автора этих строк, сограждане ценили труд художника весьма высоко, несмотря на то, что в отличие от своих собратьев по гильдии, он отдавал предпочтение одно-двухфигурным композициям, хотя начинал, подобно прочим, с библейских и мифологических сюжетов, где было задействовано немало персонажей.
Было бы, конечно, интересно посмотреть, как выглядел этот человек. Только ни его портрет, ни автопортрет никогда не были написаны. А тот, что порой выставляется, считается серьезными искусствоведами весьма сомнительным. Впрочем, может быть, мы видим именно его, сидящего нам спиной в «Мастерской художника»?
Рассмотрим комнату с типичным «шахматным» полом, массивной бронзовой люстрой, тяжелой резной мебелью и картой на стене. Слева – стол с реквизитом: пестрые ткани, гипсовая маска, какой-то альбом… У окна — девушка в голубой одежде с венком на голове, тяжелой книгой и изогнутой трубой в руке. На лице – безразличие, вызванное усталостью от длительного позирования. По мнению искусствоведов, она изображает античную богиню Славы. А рядом. удобно устроившись на массивном табурете, кладет мазки на холст мастер. Красивый наряд в черно-белой гамме, включая бархатный берет на длинных волосах. Только лица не видно. Одним словом, — сфинкс.
В эпоху Яна Вермеера Голландия сильно отличалась от других европейских стран. Особенно хорошо обстояло дело в Дельфте, переживавшим в XVII столетии свой Золотой век, чему немало способствовала размещавшаяся там контора Голландской Ост-Индской компании. Самым же главным было то, что город стал центром производства бело-синей («дельфтской синей») керамики, которая по своей утонченности, согласно мнению одного из критиков, была сродни искусству Вермеера. Ведь недаром его прозвали Дельфтским.
Как уже говорилось, о жизни этого человека известно чрезвычайно мало. Вот они, скупые сведения, собранные из разных источников. Младенца, родившегося в 1632 году и крещеного 31 октября, нарекли Яном (Иоаннесом). Его отец, почтенный бюргер, владел гостиницей, имел мануфактуру, производящую модный шелк «кафа» и … торговал картинами. Оттого в доме, где царил строжайший порядок, где ввсегда, в одно и то же время садились за стол и ложились спать, периодически появлялись странноватые люди. Это были художники, приносившие на продажу свои работы, что выставлялись в лавке Вермеера.
И случилось так, что сын этого человека, заинтересовавшись живописью, начал сам рисовать. Несмотря на то, что сие увлечение не обрадовало родителей, препятствовать они не стали. В итоге 29 декабря 1653 года в регистрационной книге Гильдии святого Луки появилась запись о том, что ряды ее собратьев пополнились еще одним мастером.
Для получения этого звания Ян должен был минимум шесть лет провести в учениках у какого-либо известного живописца. Только что это был за живописец – не известно. Существует версия, что он учился у Леонарда Брамера, в пользу чего свидетельствует подпись, поставленная им в 1653 году на одном из документов, касающихся брака Вермера и говорящая о близких отношениях между этими людьми.
Другим художником, оставившим след в его жизни, предположительно, был Карел Фабрициус, талантливейший ученик Рембрандта, погибший в 1654 году вместе со всей своей семьёй от порохового взрыва, разрушившего целый квартал Дельфта.
К слову говоря, об этом художнике широко заговорили совсем недавно, благодаря замечательному бестселлеру «Щегол» американской писательницы Донны Тартт, которая сделала «героем», небольшую картину «Щегленок на стене, освещенной солнцем», написанную маслом по дереву и хранящуюся в парижском Лувре, очаровательную вещицу, говорящую о высочайшем уровне ее автора.
Но вернемся к Вермееру, которого упомянул Арнольд Бон, в стихотворении, написанном на смерть Фабрициуса. Он сказал, что гений мастера возродился как Феникс из пепла в образе Дельфтского. В этом видна высокая оценка поэтом молодого живописца, которого Ю. Нагибин назвал предтечей импрессионистов и заметил следующее: «Отойдя от манеры своих современников письма в темных тонах, он впустил в свои картины солнце».
А теперь снова заглянем в хронологические таблицы. Когда в 1652 году умер отец художника, на плечи молодого человека легли заботы о доме и, как сказали бы сейчас, о бизнесе, который было непросто сочетать с творчеством. К тому же подошла пора жениться, и он посватался к Катарине Болнес, девушке из богатой католической семьи.
Сначала мать невесты, фру Болнес, и слышать не хотела о таком союзе. И человеку, метившему в зятья, пришлось долго завоевывать расположение будущей тещи. Он даже поменял веру и написал персонально для нее типично католические картины «Святая Праксия» и «Христос в доме Марфы и Марии». Усилия не прошли даром. 20 апреля 1653 года состоялось венчание, после которого молодые поселились в доме тещи, где царил культ ее родственника, известного живописца Абрахама Блумарта, уже покойного. Как протекала его семейная жизнь — тоже тайна за семью печатями. Лишь, согласно церковным записям, известно, что Катарина произвела на свет не менее пятнадцати детей, четверо из которых умерло в младенчестве.
Нет и сведений о творческом пути мастера, добившегося довольно быстрого успеха и признания, о чем говорит факт утверждения его в 1662 году главой дельфтской Гильдии Святого Луки и переизбрания на этот же пост через восемь лет.
О его значимости в мире художников говорит и документ, датированный 1672 годом, согласно которому Ян Вермер был приглашен в Гаагу для оценки дюжины полотен, привезенных из Италии, которые, кстати, были им забракованы, о чем рассказал в одной из своих публикаций искусствовед Г. Островский.
К сожалению, в 1675 году, в 43-летнем возрасте, после тяжкой, тщательно скрываемой от всех болезни, Вермеер ушел в мир иной, оставив вдове и одиннадцати сиротам одни долги, которые пришлось гасить картинами.
Возникает вопрос: почему так случилось? Вероятно, потому, что над каждым полотном он работал долго и тщательно. Покупались же его вещи лишь истинными ценителями искусства. То, что делал Вермеер, было непонятно бюргерам, которых предпочитали вешать на стены своих гостиных веселые полотна со сценами пирушек и жанровые композиции с элементами фривольности.
А что мы видим у Вермеера? Незатейливые сюжеты, ограниченные, как правило, внутренним пространством голландских жилищ той эпохи. На переднем плане – нередко изображена приоткрытая штора или драпировка, создающаяся впечатление, что вас приглашают заглянуть вовнутрь. А там — милая обыденность, повседневность… Служанка наливает молоко из кувшина в миску, кружевница плетет узоры, управляясь с коклюшками, одна молодая женщина взвешивает жемчуг, другая примеряет сережки, третья, подойдя к окну, читает письмо, а дамы играют на гитаре и спинете…
Вглядевшись в эти работы, можно заметить, до чего схожи атрибуты, наполняющие интерьеры. Окна, массивные столы, музыкальные инструменты, тяжелые скатерти, гобелены, географические карты, картины… Каждой из деталей отводится особая роль в плане расшифровки написанной композиции. Так, например, в картине «Девушка с кувшином воды» героиня смотрит в окно, а карта на стене подсказывает, что она ждет кого-то из далеко плавания.
В таком же ожидании и «Дама в голубом, читающая письмо».
В других работах подсказку нам дают так называемые «картины в картинах». Например, девушке в «Любовном послании» особенно беспокоиться нечего. Полученное ею письмо имеет положительную коннотацию. Ведь и в марине, где парусник беспечно скользит по морской глади, и в лесном пейзаже все спокойно.
Другое дело «Бокал вина». Мрачность темной картины намекает на то, что девушке, принявшей из рук кавалера бокал с напитком надо быть начеку.
Говоря о живописной манере этого автора искусствоведы, непременно подчеркивают тот факт, что его фигуры, несмотря на отсутствие движений и выразительных жестов, выглядят необыкновенно живо. Причина тому — раскрытие внутреннего мира с помощью тончайших цветовых нюансов. Художник, предвосхищая опыт грядущих веков, пришел самостоятельно к своеобразной технике, о которой знаток голландской живописи Е. Ротенберг сказал, что «Вермеер достиг особой цветоносности красочного слоя, когда каждая частица пигмента кажется излучающей матовые искры».
Для того чтобы лучше скомпоновать изображение этот художник применял камеру-обскуру, придуманную Леонардо да Винчи, небольшой ящик с прорезью, отражавшей в миниатюре видимый мир.
Из-за этого некоторые западные искусствоведы стали приписывать «феномен Вермера» оптике. Мол, если бы не она, не было бы и живописца из Дельфта. Только это в корне не верно. Камера-обскура давала ему лишь четкое представление о помещении, возможность расположить в нем предметы наилучшим образом. А остальное – уже дело автора. Разве техника в состоянии передать состояние человеческой души, прозрачность воздуха, теплоту солнечных лучей, «живые» цвета предметов? Для этого нужен талант. Только он может увидеть поэзию в повседневности, передать свои чувства так четко и ясно, что они, ложась мазками на полотно, наполняют композиции поистине неземным волшебством.
Известно, что Вермеер не датировал свои полотна. Можно лишь догадываться об очередности их создания. И такая неопределенность дала возможность аферистам создавать фальсификации. Некоторые из них вылились в громкие дела. Особенно сильно прогремело дело Меегерена, о котором напомнила интереснейшая выставка, посвященная подделкам в тель-авивском Музее Искусств, которую организовал доктор искусствоведения Дорон Лурье. Особое место там было отведено именно работам этого авантюриста. Среди нескольких полотен из фондов агентства культурного наследия Нидерландов — «Христос в Эммаусе»
и Христос и грешница»
Тут же демонстрируется фильм, подробно рассказывающий о громком скандале, разразившемся в мае 1945 года.
Все началось с того, что в Амстердаме арестовали Хана Антониуса ван Меергена в связи с обвинением в коллаборационизме и пособничестве немецким оккупантам. Причиной тому послужил факт продажи им через антикварную фирму картины Вермеера «Христос и грешница» за 1 650 000 гульденов никому иному, как Герингу.
Он прекрасно понимал, что за такое преступление придется расплачиваться не только тюрьмой, но и несмываемым позором. Выход был один: открыть тщательно оберегаемую тайну. И ван Меегерен выступил со следующим заявлением: «Национальное достояние Голландии не потерпело ущерба. Cвои деньги Геринг отдал не за шедевр, а за фальшивку. «Христа и грешницу» написал не Вермеер, а я, ван Меерген». Ему не поверили. А ведь то, что он говорил, было чистейшей правдой.
Тщеславный и болезненно честолюбивый художник всю жизнь мечтал о славе. И не просто о славе. А о той, которой удостаиваются лишь великие мастера. С настойчивостью одержимого писал портреты, картины на аллегорические и библейские сюжеты, получал за работу неплохие гонорары. Только для него это не было главным. От того, чтобы увидеть свои работы в известных музеях рядом с полотнами знаменитых мастеров он был по-прежнему далек.
И художник, поняв, что переступить заветный порог, ведущий к бессмертию, своим талантом не удастся, разработал определенный план. Сняв в 1923 году уединенную виллу на французской Ривьере в Рокбрюне, приступил к его реализации.
Прежде всего, занялся изучением биографии и особенностей творчества голландских художников XVII века, их манеры письма, техники живописи. Затем последовал поиск рецептов грунтов, красок и лаков, которыми они пользовались; посуды для их приготовления и кистей из настоящего барсучьего меха. Каждая находка вызывала у него бурю восторга. А тот день, когда за огромные деньги удалось приобрести маленький кулечек драгоценной натуральной лазури, и вовсе стал настоящим праздником.
Хан Антониус подолгу экспериментировал, растирая в фаянсовой ступке ингредиенты, смешивал их и наносил на полотно, стараясь достичь желаемого эффекта. Особенно долго он экспериментировал с масляными красками. Но, в конце концов, был найден химический состав, который в специальной печи при определенной температуре затвердевал в течение двух часов настолько, что его не брал растворитель, тогда как обычные краски, которыми пользуются художники «сохнут» в течение полувека.
Не менее важно было решить проблему с кракелюрами, то есть трещинками, что образуются на лаке со временем и темнеют, поглощая окружающую пыль. Опытным путем была ликвидирована и эта проблема. После покрытия полотна лаком и искусственного его старения, на поверхность наносилась китайская тушь, которая проникала в трещины, создавая нужный эффект. То, что оставалось на поверхности, смывалось скипидаром.
Первые опыты с работами под Терборха и Гальса окончились неудачей. И тогда он решил заняться Вермеером, чья манера письма оказалась Меергену ближе других. Да и скупые сведения о жизни этого голландца были, несомненно, на руку. После нескольких «пробных» работ задумал восстановить «пробел» в творчестве этого художника, практически не писавшего на религиозные темы.
Приобретя в антикварной лавке картину неизвестного художника XVII века «Воскрешение Лазаря», смыл нарисованное, отставил раму в сторону, натянул старый холст на подрамник, прибил его гвоздиками соответствующей эпохи, и, закрывшись в мастерской, куда вход был заказан даже жене, приступил к священнодействию.
Темой стал евангелический сюжет о явлении воскресшего Христа своим ученикам в Эммаусе. Работал терпеливо и тщательно. Одну только голову Спасителя переписывал четыре раза, а движение, которым Иисус преломляет хлеб, отрабатывал десять дней. Самым трудным было передать неповторимый аромат времени и особую одухотворенность, присущую Вермееру. Однако семь месяцев упорного ежедневного труда дали желаемый результат.
Придирчиво осмотрев готовое полотно, фальсификатор смог констатировать: картина удалась. Осталось лишь поставить соответствующую подпись, что и было сделано с исключительной тщательностью. Затем в дело пошел коричневый лак. Притушив игру красок, Меегерен создал временную патину и особый, «музейный» колорит характерный для подобных произведений. «Состарив» картину самыми жестокими методами, экспериментатор получил то, к чему не могли бы придраться самые строгие критики, и был уверен: «Ян Вермеер» выдержит любые проверки.
Но как легализовать картину? Для этого был придуман рассказ, который и поведал одному из своих друзей, голландскому юристу К. А. Боону. Тот с интересом выслушал романтическую историю о случайном обнаружении «Христа в Эммаусе» в Италии и, переправке ее в Монте- Карло. Как правильно рассчитал фальсификатор, хранить тайну не стал. Эта история стала достоянием общественности, и картиной заинтересовался доктор Абрахам Бредиус, один из крупнейших специалистов в области голландской живописи. Внимательно ознакомившись с полотном, он «раскрыл» подпись и пришел к заключению, что это подлинное первоклассное произведение раннего Вермеера.
Находка произвела фурор, и ван Меегерен сумел ее выгодно продать «Обществу голландских любителей искусств им. Рембрандта», которое передало полотно музею Бойманса в Роттердаме. Там опытные реставраторы очистили ее от потемневшего лака и наслоений «времени», подвели новый холст и ввели в экспозицию выставки шедевров голландской живописи, состоявшейся в 1938 году. Успех был потрясающий. Наступил долгожданный триумф.
За этой картиной последовали еще две в духе жанровых полотен выдающегося голландского художника XVII века Питера де Хооха. Несмотря на то, что, по сравнению с вышеупомянутым «Христом в Эммаусе», они явно проигрывали из-за компиляции при изображении деталей и образов, покупатели нашлись сразу.
И кто знает, как бы развивались события в дальнейшем, если бы не началась Вторая Мировая война. Ван Меерген решил вернуться в Голландию, где купил в Ларене уютную усадьбу. Не желая замечать то, что творится вокруг на территории, оккупированной врагом, продолжал спокойно работать в своей мастерской. Его не трогали. Может быть из-за того, что он каким-то образом контактировал с немцами, грабительски присваивавшими ценнейшие произведения? Не известно. Известно лишь то, что все более и более возрастающий спрос на полотна старых мастеров давал ему карты в руки.
И художник принялся за новые фальшивки. Изготовление их не требовало такой тщательности, как прежние «работы». В жуткой атмосфере грабежа и мародерства заниматься серьезно экспертизой некому не приходило в голову.
За три года было создано пять новых «Вермееров» с религиозным содержанием. И, несмотря на царивший беспредел, факт внезапного появления стольких работ весьма неплодовитого автора, да еще в одних руках, насторожил людей, причастных к искусству. Однако шепот, поднявшийся в ту суровую пору, вскоре утих. Были дела поважнее.
Все новые вещи ван Меегерену удалось прибыльно реализовать. «Голову Христа» и «Тайную вечерю» купил коллекционер ван Бойнинген. Другой коллекционер ван дер Ворм приобрел «Благословение Иакова». «Омовение ног» попало в амстердамский Рейксмузеум, а «Христос и грешница», как уже говорилось, — досталось Герингу, из-за чего и разгорелся скандал.
Так вот. Следствие, сначала не поверившее подсудимому, решилось на эксперимент. Фальсификатора освободили под залог до суда и разрешили вернуться в мастерскую на Кейзерсграх, куда доставили старый холст, кисти, краски и прочее необходимое оборудование. И дали возможность доказать сказанное на деле. Ван Меегерен под пристальным взглядом полиции приступил к работе над темой «Христос среди учителей».
Его ни на минуту не оставляли одного. В мастерской постоянно присутствовали не только дежурные, но и все желающие видеть, как на их глазах создаются «шедевры». А когда работа была закончена, ее показали авторитетной комиссии во главе с Полем Коремансом. директором брюссельского Института художественного наследия. С помощью новейших методов шло изучение как этой картины, так и других, фигурировавших на суде. Они доказали подлинность старинных холстов с картинами, поверх которых ван Меегерен писал свои вещи.
Открылись и его уловки по старению картин, и то, что первая картина была написана маслом в XVII веке, а вторая – красками на основе синтетической смолы. Короче говоря, после долгой кропотливой работы комиссия обнародовала свое заключение: все предоставленные на экспертизу картины были созданы сравнительно недавно и их автор — Хенрикус Антониус ван Меегерен. После этого материалы были переданы в суд, заседание которого состоялось 28 октября 1947 года в Амстердаме. Там было решено снять обвинение подследственного в коллаборационизме и инкриминировать ему подделку произведений искусства с целью наживы, чего и добивался подсудимый.
Ван Меерген, естественно, признал себя виновным и отбыл в тюрьму для того, чтобы отбыть назначенный ему приговором срок заключения в один год. Единственное, о чем он просил в своем последнем слове: разрешить писать портреты, на которые выстроилась уже целая очередь заказчиков.
Он, довольный тем, что все так закончилось, мечтал о грядущей славе. Только мечты так и остались мечтами. Через два месяца после суда художника не стало. Тюремный врач дал заключение о скоропостижной кончине от разрыва сердца. Как и что произошло на самом деле – узнать нам не дано.
Для ван Меегерена все кончилось. А его «жертвы» успокоиться не могли. Им хотелось опровергнуть выводы комиссии, доказать, что эксперты ошиблись. Только из этого, естественно, ничего не вышло. На затеянный против него судебный П. Кореманс опубликовал в Амстердаме книгу «Поддельные Вермееры и де Хоохи ван Меегерена». А еще через год состоялся аукцион, на котором были выставлены работы «Великого фальсификатора». Был продан ряд работ, по несколько тысяч гульденов за каждую. Так закончилась эта поистине невероятная история.
А недавно, в 1916 году, об этом человеке был снят фильм «Ван Меегерен» голландским режиссером Рудольфом ван ден Бергом.
2013 -2016
Написано по следам экскурсии в Тель-Авивский музей с Инной Чернявской
Использованно
Ю. Нагибин «Вермеер Делфтский»
Маурисия Тазартес «Вермеер»
Трейси Шевалье «Девушка с жемчужной серьгой»
Либман М.Я., Островский Г.С. «Поддельные шедевры»
В оформлении использованы фотографии с тель-авивской выставки
Репродукции картин Вермеера взяты с сайта Весь Вермеер: 36 картин знаменитого нидерландского живописца
Репродукция картины Карела Фабрициуса, взята из Карел Фабрициус: «Щегол на привязи». Обсуждение на LiveInternet …