Две махи

Здесь изнемог высоких духов взлет,
Но страсть и волю мне уже стремила,
Как если б колесу дан ровный ход,
Любовь, что движет Солнце и светило.

Данте  «Божественная комедия».

Прадо — один из самых известных музеев мира, где собраны потрясающие полотна великих мастеров.

Имеются здесь и картины Франсиско Гойи. А лучшие из лучших — «Маха обнаженная» и «Маха одетая».

Прежде, чем попасть сюда, обе картины принадлежали  Годою Альваресу де Фария, дону Мануэлю, испанскому государственному деятелю, фавориту королевыМарии Луизы, который с удовольствием коллекционировал картины с обнаженной натурой. Во избежание неприятностей с инквизицией хранил их в специальной комнате своего дворца, куда открывался вход лишь самым близким. Тем, в ком меценат был абсолютно уверен.

Вот и в этот раз он приготовил для своих гостей необычный сюрприз. Сняв покрывало, хозяин открыл полотно и перед  зрителями предстал портрет молодой женщины, призывно раскинувшейся на ложе. Прозрачная блуза с шароварами, перехваченными широким поясом,  подчеркивали пышные формы, а затаенно-дерзкий взор…

Это была настоящая маха, женщина из народа. Одна из тех, что торгуют на улице фруктами и цветами. В них, дерзких, и в тоже время набожных, всегда столько скрытого огня, что все мужчины,  без исключения, были уверены: лучших  любовниц просто не бывает.

Да и женщины из высших кругов считали этот образ столь притягательным, что с удовольствием играли в мах, наряжаясь в соответствующие костюмы, бросались меткими словечками из определенного лексикона, и любили запечатлевать себя на картинах в таком виде. В частности Гойя создал несколько подобных портретов. На одном из них- сама королева Испании.

Но вернемся в дом дона Мануэля, где гости, не успев до конца насладиться приятным зрелищем, были поражены кое-чем более интересным. Нажав на специальный рычаг, расположенный сбоку от картины, хозяин отодвинул ее в сторону, и присутствующим открылось изображение той же женщины, но уже без одежды.

В этом варианте модель казалась нежнее и моложе. Ярко выраженная чувственность уступила место мечтательности, агрессия – неге.

С тех пор прошло немало лет. А вопрос о том, кто изображен на обеих картинах, так и не уточнен. Из разных вариантов доминируют два: донья Каэтана, знатная придворная дама, одна из самых прекрасных женщин Испании, которую поэты сравнивали с Венерой, и Пепа (Хосефа) Тудо, вдова флотского офицера, ставшая после его гибели содержанкой адмирала де Массаредо. И та, и другая, были возлюбленными как Гойи, так и дона Мануэля.

Существует и третий вариант, согласно которому женский  образ на картинах вообще не изображает конкретное лицо. Это некий собирательный образ созданный художником, не желавшим никого подводить, подсознательно опасавшегося грозного суда инквизиции,  для которой обнаженная натура считалась опасной ересью.

И какое счастье, что эти полотна, попавшие в лапы инквизиции после национализации коллекции дона Мануэля, когда тот в 1808 году эмигрировал из Испании, не были уничтожены. К всеобщему счастью, к началу XIX века инквизиция уже не имела того влияния как прежде, во времена великого инквизитора Томаса Торквемады. Помогли и влиятельные покровители художника при дворе.

Любуясь этими удивительными полотнами, отбросим две последние версии, и, подобно Лиону Фейхтвангеру, будем считать, что на них изображена Каэтана Альба. В пользу этого говорят обнаруженные со временем весьма интимные рисунки из Санлукарского и Мадридского альбомов. А потому наш рассказ о герцогине и ее взаимоотношениях с великим Гойей.

К моменту знакомства с этой женщиной Гойя был уже четыре года  женат на Жозефине, сестре своего друга Франсиско Байе, официального художника при дворе короля Чарльза IV и королевы Марии Луизы. И, благодаря стараниям шурина, сын мастера-позолотчика из небольшой деревушки Фуэндетодосе, затерявшейся среди арагонских скал на севере Испании, не имевший никакого  гуманитарного образования (всю жизнь писал с ошибками), сначала получил постоянную работу на королевской фабрике гобеленов,  а затем, войдя в светское общество, стал рисовать портреты аристократов и царственных особ.

Брачные узы ни в коей мере не охладили его страстного темперамента. О похождениях «бешеного Гойи», человека взрывного,  экспансивного и необузданного, обладавшего незаурядной силой и ловкостью, по всему Мадриду ходили легенды. А однажды он увидел ту, что заставила сердце художника забиться особенно часто. Это была герцогиня Каэтана Альба, о которой один из современников писал: «Нет в мире более прекрасной женщины. Когда она появляется на улице, все смотрят только на нее. Даже дети перестают играть, чтобы полюбоваться ею».

Она происходила из рода герцогов Альба, первого рода Испании, более древнего и знатного, нежели королевский род  Бурбонов. Рано оставшись сиротой, воспитывалась дедом, личностью незаурядной,  прославившей себя множеством подвигов во славу отечества, самым гордым человеком в государстве, считавшего себя по рангу ниже лишь короля.

Исполняя некоторое время обязанности посла во Франции, он «заразился» там вольнодумными идеями, стал мыслить философски, а потому воспитывал внучку в духе Руссо, взяв в союзники  Природу, Жизненный Опыт и Его Величество Случай.

Несмотря на то, что Гойя к тому времени был уже знаком  с  герцогиней, встречался с ней на светских раутах и даже написал ее  портрет, страсть вспыхнула внезапно, после  визита в мадридский дворец Альба, куда он был приглашен на спектакль парижских актеров-роялистов.

Хозяйка дома принимала гостей сидя на возвышении, устланном коврами. На ней было серебристо-серое  платье
старинного испанского покроя с черными кружевами;  изящные ножки обуты в остроносые туфли. В красиво уложенных черных кудрявых волосах, обрамлявших продолговатое смуглое лицо, – высокий гребень. 

Продолжая гладить собачку левой рукой, она неожиданно подняла  правой веер и раскрыла его до конца. Закрыла и снова раскрыла,  подав художнику знак, которым девушки из народа показывали свое расположение незнакомому мужчине. Так было положено начало их долгой и сложной связи.

Только немало воды утекло до тех пор, пока они встретились не на официальных приемах, а в интимной обстановке, в мастерской художника, куда Каэтана сама позвала Гойю после посещения одного из мадридских кабачков.

И там, накинув черную шаль на деревянную фигуру Девы Марии  Аточской, отдалась, доставив неимоверное блаженство тому, кто неотступно думал о ней все время с памятной встречи.

На пороге старости Гойя вновь переживал молодость. Испытывая  необыкновенно сильное чувство, неведомое ему ранее, был бесконечно счастлив, о чем писал в письме своему другу: «Я порой так взволнован, что не могу сам себя переносить. С трудом я немного успокоюсь, чтобы опять взяться за работу». А в другом — восклицал: «Теперь, наконец, я знаю, что значит жить!»

Искушенной в амурных делах, он поначалу боялся, что эта любовь  быстро исчезнет, как это бывало не раз. Но Каэтана всякий  раз поражала его что-то  новым,  неизведанным. Заставляла привязываться к себе все сильнее и сильнее.

В момент их знакомства герцогине Альбе было двадцать лет, семь из которых она была женой дона Хосе Альвареса де Толедо, тринадцатого герцога Бервик и Альба, одиннадцатого маркиза де Вильябранка, носителя так же многих других титулов.

Это был утонченный, благородный, необыкновенно изящный человек, уставший от жизни, несмотря на свой весьма молодой возраст (ему было всего двадцать шесть лет), предпочитавшим всем занятиям музыку.

Его мать, величественная донья Мария-Антония, прекрасно зная своего сына, не случайно выбрала ему в жены девочку, обещавшую стать сильной, искрометной волевой женщиной. А главное, этот брак с последней и единственной носительницей громкого имени Альба,  давал возможность не только объединить титулы и богатство древних родов, но и вдохнуть в жизнь в хилого болезненного Хосе.

Несмотря на то, что от Каэтаны можно было ожидать любой  эксцентричной выходки, свекровь знала, что текущая в жилах невестки кровь именитых предков, не даст ей забыть о приличиях и  традициях, дать внебрачному ребенку родовое имя.  

Поводов же для размышлений подобного плана было более чем достаточно, ибо поведение Каэтаны не раз становилось предметом ожесточенных споров. она всегда и везде чувствовала себя  комфортно. Могла, став простой и и непосредственной, прекрасно вписаться в толпу простолюдинов. А могла, приняв капризный взбалмашный вид, не замечать поклоны именитых людей. 

То величественно принимала у себя в замке коронованных особ, то, переодевшись махой, отправлялась с поклонниками, в захудалые  кабаки. 

Чувствуя собственную силу, позволяла себе многое из того, что было недоступно другим. Ею восхищались.Ее ругали и поносили. Только любые сплетни и пересуды пролетали мимо. В том числе и относительно ее отношений с Гойей, которых герцогиня  и не думала скрывать. Даже ее муж и его мать, старая маркиза де Вильябранка, приглашая художника на все приемы во дворце герцога, никогда  не  подавали виду, что им что-то известно. А ведь Хосе прекрасно  сознавал, что Каэтану  влечет к дону Франсиско, которого она одаривала такими взглядами,  какими ни разу не посмотрела на  своего супруга. 

Вздорный заносчивый характер заставлял Каэтану постоянно вступать в борьбу с королевой, искать ссоры, наносить болезненные уколы самолюбию венценосной особы. Так, однажды, узнав, что Мария-Луиза выписала себе из Парижа вызывающий туалет, сумела узнать о его фасоне, и на следующий  день, после того как королева  появилась в нем на приеме, две камеристки герцогини прокатились в точно таких же нарядах по бульвару дель Прадо в экипажах с гербом герцога Альба.

Впрочем, королева тоже не оставалась в долгу. И примером тому  следующий эпизод. Летом, вскоре после того, как завертелась — закрутилась связь Каэтаны с Гойей, и художник был приглашен Альбой в поместье Пьедраита, где, ссылаясь на самочувствие мужа, та проводила лето вдали от двора, Франсиско получил срочный заказ на работу и вынужден был отбыть в  Сан-Ильдефонсо, королевскую  летнюю резиденцию.

Из-за этого между влюбленными произошла ссора. Но, как всегда, Каэтана первой пошла на перемирие. Они встретились так, будто расстались лишь накануне, и, часто проводя время вместе, были счастливы. Однако Гойю подспудно не оставляло чувство, что  непомерная радость непременно принесет беду.

И беда пришла. Пришла в виде страшной эпидемии непонятной горловой болезни, косившей детей. Она унесла и его любимую дочь. Франсиско был в отчаянии, ибо считал, что сам тому виной, что причина несчастья — его связь с ведьмой Каэтаной. А потому та, едва переступив порог мастерской для того, чтобы выразить соболезнование, услышала в свой адрес площадную брань и горькие  обвинения, на которые ответила  уничижающим тоном, назвав своего возлюбленного  шутом и мужланом.

Шло время. Он страдал. Стараясь забыться в работе, не покидал своей мастерской. А она жила своей обычной жизнью, проходившей в водовороте балов и светских раутов, театров и боев быков. Разрыв с тем, кто сопровождал ее всегда и всюду, был столь очевиден и заметен всеми, что выглядел неприлично в глазах светского общества, живущего по определенным законам. 

Как любая знатная дама, герцогиня имела полное право завести себе любовника. Такое было в порядке вещей. Выставить же свое увлечение неподобающим образом напоказ, а затем, перейдя границы дозволенного, резко оборвать  связь, считалось нонсенсом,  дурным тоном, ибо это говорило уже о серьезной связи, а не простой  забаве. 

Сия история весьма занимала Мадрид, который сплетничал и, посмеиваясь, жалел герцога. А тот все понимая, болезненно переживал и, несмотря на свою инфантильность, раздражался, переставал владеть собой. Выход из создавшейся щепетильной ситуации нашел в поездке заграницу. Решил отправиться в Италию и в Германию под предлогом знакомства с хорошей классической музыкой. 

Но во время подготовки к отъезду, неожиданно обессилел настолько, что едва мог двигаться. Не помогали никакие микстуры. Дало знать  слабое здоровье. Он таял на глазах окружающих. Видя, что конец уже близок, Хосе  пожелал, чтобы его перевезли во дворец Вильябранка, где он закрыл глаза и был  похоронен с соответствующими почестями в фамильном склепе под плитами местного собора. 

На похоронах Гойя не присутствовал. Выразить соболезнования прибыл после окончания церемонии. Зашел в зал. Молча сел, как того требовал обычай. А неподалеку, на расстоянии метра друг от друга,   находились две женщины, скорбящие о покойном: мать и вдова. На самом же деле их разделяла пропасть, ибо в душе свекровь обвиняла именно невестку в смерти сына. Подобного мнения придерживались и другие, в том числе и сам художник. 

Через некоторое время он подошел к Каэтане, окутанной траурными покровами, из которых выглядывало маленькое набеленное личико, поклонился с изысканной вежливостью. В голове свербело: «Никогда, никогда не вернусь к тебе». В душе же чувствовал: их пути-дороги непременно пересекутся вновь. 

И, действительно, несколько дней спустя в мастерской Франсиско появилась дуэнья Каэтаны, донья Эуфемия. Она пришла предупредить о визите госпожи. И та пришла, немного опоздав. Все вернулось на круги своя. 

Несколько дней спустя огласили списки тех, кому после смерти дона Хосе Альвареса следовали пожертвования и подарки. В них были как общины, так и отдельные лица. Среди них — доктор Хоакин Пераль,  получивший «Святое семейство» Рафаэля, картину, которую один из герцогов Альба, в бытность свою вице-королем Неаполя, вывез из Ночеры, и полотно стало талисманом женщин их рода. 

Этот факт вызвал бурную реакцию жителей Мадрида.
Поползли толки о том, что сие не случайно, что доктор Пераль  специально извел молодого герцога черной магией в угоду Каэтане. И все, кто до этого смотрел на поведение герцогини как на шалости милого ребенка, стали воспринимать происшедшее в ином свете. Из «своей» она тотчас превратилась в аристократку, позволяющую себе  бесстыдные  выходки. 

Все это было на руку Донье Марии-Луизе, решившей, что наступил момент поставить на место спесивую герцогиню, а лекарю косвенно припомнить факт дерзкого отклонения от лестного  предложения наизнатнейшей особы. 

Королева пригласила Каэтану в Аранхуэс, где в то время находился двор. Приняв в своем рабочем кабинете, попеняла на то, что герцогиня опять повела себя не должным образом, что не умеет хранить честь благородной фамилии, а потому на время траура должна покинуть Мадрид. А это значило, что должна  исчезнуть на целых три года! 

Франсиско, естественно, захотел поехать с любимой, но, как придворный живописец и президент Академии, не мог самолично пойти на такой шаг. Он обратился с просьбой об отпуске. Только Мария-Луиза предвидела такой поворот событий, а потому вместо отпуска художник получил заказ на большой парадный портрет всех членов королевской семьи.

Картина вышла столь удачной, что Гойя по ее окончании  был назначен августейшим монархом первым придворным живописцем с годовым окладом в 5 000 реалов. 

На какое-то время он получил передышку и с легкой душой отправился к своей любимой в Санлукар. Как нельзя, кстати, пришлось предложение сеньора Себастьяна Мартинеса из Кадиса написать для тамошнего храма Санта-Куэва три образа. Это могло  оправдать перед двором «затянувшийся отпуск для поправки здоровья».

В Санлукаре потянулись золотые дни. Гойя отдыхал. Работал мало, лишь для собственного удовольствия. Набрасывал на листы бумаги карандашом мелочи, занимавшие его в повседневной жизни графини.  

А  та все просила написать с нее маху. И тогда он создал один из известных портретов, где Каэтана предстает перед зрителями одетой в черное платье с мантильей на голове. На нанизанных на пальцы правой руки кольцах выгравированы имена: Альба и Гойя. А на песке, у ее ног видна надпись: «Только Гойя».

Однажды он спросил ее: «Сколько у тебя всего имен?» В ответ герцогиня рассмеялась: «Много!»  Их, действительно, было немало, потому что в Испании существовал закон, согласно которому люди  могли иметь определенное количество имен соответственно своему  положению в обществе. Чем выше титул, тем больше возможностей для заступничества святых. У Каэтаны было тридцать одно имя, и Гойя предложил ей игру, в которой она должна была  перечислять имя за именем, а он к каждому нарисует определенное лицо. 

Художник принялся за работу, а графиня с дуэньей наблюдали за тем, как весело и смело бегал карандаш по бумаге, на которой проступали черты Каэтаны. 

Лица получались разными: приветливыми и добрыми, злыми и неприятными. Каэтану это занимало. У доньи же  Эуфемии этот опыт  вызвал ужас и страх за судьбу любимой хозяйки.

«Нет, постоянно приговаривала она, — такое добром не кончится». И словно накликала неприятности, что начались с момента появления в родовом имении Альбы гостя — дона Хуана Антонио маркиза де Сан-Адриана.

Человек неглупый и на редкость образованный, он увлек хозяйку дома, которая покинула усадьбу, бросив оглохшего от горя художника. И тот ушел с головой в ирреальный фантасмагорический мир.  

В воспаленном воображении увидел истинное лицо женщины, отобравшей его сердце, и изобразил Каэтану, летящей в воздухе вместе с тремя мужскими фигурами, которым придал черты ее любовников: тореадора Костильяреса, дона Мануэля и дона  Сан-Адриана. А за их бесовским полетом снизу наблюдал уродец- придворный шут Падилья. 

Как Франсиско пережил горькую измену, знал лишь он сам да его помощник Августин. А когда по истечении нескольких месяцев немного успокоился, порог мастерской снова переступила старая Эуфемия. И снова он увидел Каэтану, пригласившую его на свидание. Жестокой ссоры словно не бывало. 

К тому времени Гойя окончательно оглох. Практически ничего не слышал. Но ему вполне хватало жестов и того, что считывалось по губам любимой, чей голос до боли знакомо звучал у него в душе. 

Несмотря на то, что страшные видения, нашедшие отражение в знаменитых «Капричос» были живы, он чувствовал – на злые сны  накинута прочная узда. Оба упивались своей страстью. И вот тогда-то и были написаны те портреты, с которых мы начали свой рассказ.  

Но всему бывает конец. Пришел он и этим отношениям. Пришел страшно и жестоко. Желая освободиться от нежелательной беременности, Каэтана умерла, доставив своему возлюбленному кроме тоски и боли чувство страшного одиночества  и отчужденности. 

А в Мадриде среди народа вновь поползли разного рода слухи. Более всего говорили об отравлении, считая виновницей иноземку-итальянку. И, провожая в последний путь свою любимицу, город рыдал. Недавняя  враждебность сменилась жалостью и любовью, граничащую с обожанием.

Как и полагается особе такого ранга, герцогиня оставила завещание, отразившее ее взбалмошный нрав. Большие суммы денег были раздарены неизвестно кому: бедным студентам, выжившему из ума нищему монаху, девочке-рабыне, купленной на невольничьем рынке и неофициально удочеренной; различным актерам и тореадорам. Гойе досталось на память простенькое колечко, а его сын Хавьер удостоился небольшой ренты. Более всех получили дуэнья Эуфемия и доктор Хоакин Пераль, которому было отписано полмиллиона реалов, усадьба в Андалусии и несколько редких картин. 

Все это вывело из себя донью Марию-Луизу, не получившую ничего вопреки неписаным законам, по которым что-то
должно было непременно перепасть их католическим величествам. Разочарован был и первый министр дон Мануэль. Поэтому все заинтересованные лица с удовольствием приняли сведения о том, что родственник Каэтаны дон Луис Мария маркиз де Вильябранка, ставший четырнадцатым герцогом де Альба, оспаривает завещание. 

Судебный процесс против доктора Пераля, дуэньи и камеристки Фруэлы по обвинению в присвоении наследства обманным путем был выигран. Имущество отошло к основному наследнику, который и презентовал королеве некоторые драгоценности из ларца герцогини, а дону Мануэлю, который помог ему в непростых хлопотах, перепало несколько полотен из галереи покойной герцогини. Так обе «Махи» и оказались в его личной коллекции.

А что Гойя? Несмотря на глубокую душевную рану продолжал жить и работать. Через 10 лет, похоронив жену, познакомился с Леокадией Вейс, женой купца. А когда муж уличил супругу в измене и, разведясь, выгнал из дома, она стала жить с художником, родила дочку.

В 1824 году, убежав от абсолютистского режима короля Фернандо VII,  Франсиско поселился во французском городе Бордо, где провел последние годы жизни, умер в возрасте 82 лет и упокоился  на кладбище Grane Chartreuse.

В 1919 году его прах был перевезен на родину и захоронен в церкви Сан Антонио де ла Флорида, купол и своды которой он некогда собственноручно расписал.

А еще раньше, в 1902 году напротив музея Прадо был поставлен бронзовый памятник великому художнику по проекту архитектора Mariano Benlliure, где на мраморном постаменте, под сенью крыльев ангела, лежит беломраморная «Маха обнаженная».

2008 

Использованный материал 

Лион Фейхтвангер «Гойя или Тяжкий путь познания»

Маха обнажённая — Википедия 

Иллюстрации взяты с сайта 

Список картин Франсиско Гойи — Википедия

 


 

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: