Мой образ многолик, многие восхищаются мной, многие — ненавидят.
Лени Рифеншталь
Лени Рифеншталь – один из самых интересных иярких образов ушедшего века. Прожив долгую жизнь, она испытала взлет и падение, восторженное поклонение и уничижение, богатство и нищету. И очень обидно, что, вместо того, чтобы творить, большую часть своего земного бытия ей пришлось потратить на борьбу с наветами и клеветой, опутывавшими ее словно паутиной лишь потому, что пик творчества этой женщины пришелся на самый кровавый период в истории человечества.
Маленькая девочка по имени Хелена-Берта-Амелия росла мечтательницей. Любила волшебные сказки, уносившие ее в заоблачные дали, пыталась найти удивительные места на земле, для чего лазила по деревьям, переплывала озера, копала пещеры. Благо у отца, имевшего свой бизнес, была возможность вывозить семью на лето из Берлина на дачу поближе к природе.
Ей нравились так же игры с переодеванием, в которых участвовал ее братишка Хайнц, полностью подчинявшийся старшей сестре; нравилось писать стихи и маленькие пьески. Мечтая о сцене, Лени хотела поступить в драматическую студию, но отец был категорически против, ибо считал, что сцена сделает ее падшей женщиной. Однако желание выступать было так велико, что ей удалось уговорить маму разрешить в тайне от папы посещать уроки танцев. И все было прекрасно, до тех пор, пока приятель родителя однажды не увидел девушку, выступающую на сцене и не рассказал ему об этом. Отец пришел в такое бешенство, что его едва не слег от удара. А когда пришел в себя, долго не разговаривал ни с женой, ни дочерью.
«Спасая» свое чадо, он отправил Лени в закрытый пансионат, находившийся в горах Гарца, где дал особые инструкции наставнице. Но та, несмотря на полученные указания, разрешала девочке участвовать в постановке пьес, ходить в театр. И отцу пришлось смириться. В конце концов, между ним и Лени было заключено следующее соглашение: она станет работать в его конторе, а он разрешит ей заниматься балетом.
Если что-то делать, то основательно. А потому папа пригласил для занятий русского педагога и записал девочку в школу экспрессивного танца Ютты Кламт, где, благодаря отличным способностям, она вскоре стала солисткой. Лени успешно выступала в разных европейских странах, завоевывая любовь зрителей. «Танцовщица, которая появляется, возможно, раз в тысячелетие», «Артистка, исполненная совершенной грации и несравненной красоты»… Так писали о ней газеты. А самым страстным и преданным поклонником стал никто иной, как собственный отец.
Но в тот момент, когда Лени исполнился 21 год, с ней случилось несчастье. Во время неудачно выполненного прыжка (дело было в Праге), она порвала связку в колене. Несмотря на страшную боль, выполнила обязательства по заключенным контрактам и вернулась домой. Танцевать не могла и страшно переживала, ибо без этого не видела своего будущего.
Из тяжелого душевного состояния ее неожиданно вывел кинофильм Арнольда Фанка «Гора судьбы». Как завороженная, смотрела девушка на плывущие над скалами облака, на горы, «живые, таинственные, чарующе красивые». И ей захотелось сниматься у этого режиссера.
Набравшись смелости, позвонила ему, засыпала похвалами и предложила встретиться для того, чтобы поговорить об интересном проекте. Несмотря на то, что их встреча закончилась ничем, у Рифеншталь осталось чувство ожидания грядущих событий. И она срочно решила заняться ногой. Помочь могла лишь операция по удалению хрящевой опухоли.
И вот однажды, когда Лени лежала и думала о будущем, о том, что дала операция, результат которой должен стать виден лишь через десять недель, после снятия гипса, отварилась дверь, и в палате появился никто иной, как Фанк. Он положил ей на кровать сверток, на котором было выведено: «Священная гора. Написано для танцовщицы Лени Рифеншталь». Это был сценарий фильма о женщине, одержимой танцами и мужчине, влюбленном в горы.
Трудно передать словами чувства, охватившие девушку. Не верилось, что сокровенное желание сбылось так быстро. Впрочем,сбылось ли? Ведь пока, прикованная к постели, она не знала, чем кончится лечение.
Тем временем Фанк приходил каждый день и проговаривал с ней сцену за сценой грядущего фильма. Наконец настал долгожданный день снятия гипса. К счастью, все получилось. Лени оживилась, возобновила занятия танцами, а перед Рождеством отправилась на пробы фильма.
Первые кадры, снятые без грима, разочаровали. Ее, но не режиссера. Он понимал, что безликое существо, появившееся на пленке, — ничто иное, как издержки освещения и неудачного положения кинокамеры. Так Рифеншталь был преподнесен первый урок техники съемки, заинтересовавший настолько, что заставил присматриваться к работе режиссера и оператора. Тем более, что случай свел ее с настоящим профессионалом, мастером этого дела.
К концу 1924 года с ней был заключен контракт на исполнение главной роли. Так как до съемок оставалось время, Лени отправилась учиться ходить на лыжах в Доломитовые Альпы, где тренировались исполнитель главной роли Луис Тренкер и режиссер Ганс Шнеебергер. Чудесное времяпрепровождение было омрачено несчастным случаем: спускаясь с горы, она сломала лодыжку.
Эта неприятность словно послужила прологом несчастьям, что стали преследовать съемки фильма. Основательно «поломался», натолкнувшись на скрытуюглыбу льда, Ханнес Шнейдер; другой актер порвал сухожилие на ноге; Шнеебергер, свалившись с обрыва, сломал ребро… «Киносъемочный лагерь превратился в полевой госпиталь с отчаявшимся доктором Фанком во главе».
Но этим дело не закончилось. Неожиданно растаял без следа фантастический городок с домами и дворцами изо льда, выстроенный на поверхности замерзшего озера, стоивший уйму денег. За этим последовалии другие, более мелкие неприятности. Но съемки «Священной горы», продолжались. Фанк работал по своему новому методу, открывая новые эффекты и новые ракурсы фиксирования людей, животных, природы. А на фоне всего этого то вспыхивал, то угасал роман Лени с Тренкером, доставлявший переживания режиссеру, влюбленному безответно в свою героиню.
Премьера «Священной горы» состоялась в декабре 1926 года в берлинском «Паласт-ам-Цоо». Перед каждым вечерним показом в течение нескольких недель Лени танцевала импровизацию на музыку «Неоконченной симфонии» Шуберта.
Картина имела оглушительный успех, большинство газет давало хвалебные отзывы, но нашлись и такие, что критиковали ее, считая фильм пропагандой высшей расы.
Масла в огонь подлил и Луис Тренкер, неожиданно выступивший против режиссера и своих партнеров. Он обвинял Фанка в том, что тот, в ущерб актерам отдавал предпочтение природе, снимая множество сцен, сопровождавшихся катаклизмами, лавинами, бурями, падениями в пропасть. А также в том, что босс попал под влияние «намасленной козы», как бывший возлюбленный окрестил свою подругу из-за того, что она предпочла ему Шнеебергера.
Играла Рифеншталь и в следующей картине Фанка «Большой прыжок» или «Гита – девушка с козами», шаловливой комедии, непохожей на предыдущие работы этого режиссера.. Теперь ей, в роли сельской девушки, приходилось ходить босиком, издирая ступни в кровь, плескаться в холодных горных водоемах.
Несмотря на средний успех этой ленты, Лени стала считать себя состоявшейся актрисой и захотела основательно войти в кинобизнес. Она стала бывать на разных приемах и премьерах, заводить знакомства с продюсерами, режиссерами и прочими влиятельными людьми киноиндустрии. Ей удалось завязать дружбу с Иозефом фон Штернбергом, начинавшим снимать новый фильм. Только, несмотря на это, роль в нем досталась не ей, а Марлен Дитрих. И с того момента между двумя женщинами возникла неприязнь, сохранившаяся на всю жизнь.
Рифеншталь ждала приглашений, думая, что будет нарасхват. Но они, увы, не поступали. От тоски отправилась в Санкт-Мориц, где Фанк снимал зимние олимпийские игры. Увлекающаяся натура была столь потрясена увиденным, что по возвращении домой занялась легкой атлетикой. «Когда я прыгаю и бегаю, метаю копья и наслаждаюсь дискуссиями, я чувствую себя свободной и достаточно сильной, чтобы побороть упадок духа. Радость здорового тела возвращает мне силу, чтобы дальше жить и надеяться», — говорила она знакомым.
Через некоторое время ее снова пригласил Фанк на съемки «Белого ада Пиц-Палю», самого успешного и знаменитого из его «горных» фильмов.
Режиссер, как обычно, собрал любимых актеров, и Лени предвкушала удовольствие от совместной работы со своим другом Гансом. Однако Шнеебергер сообщил, что полюбил другую, и она, тяжело перенося предательство, решила никогда больше в жизни не позволять себе сильной привязанности.
После «Пиц-Палю» Рифеншталь снялась еще в паре фильмов Фанка, но играла без огонька. Ежедневно видеть на съемочной площадке бывшего любовника, к которому страсть не угасла, было выше ее сил. Стараясь вернуть расположение этого человека, она даже упустила шанс отправиться в Голливуд со Штернбергом. А ведь переберись она тогда за океан, несомненно, сложила бы свою судьбу совсем по-другому.
Тут подоспело звуковое кино. Съемки в «Бурях над Монбланом», дали Лени многое. Она научилась так ловко владеть камерой и монтажом, что решила создать свой фильм. Сценарий сентиментальной сказки
«Белое упоение», предложенной Франком, занявшимся новым проектом, интереса не вызвал. А потому Рифеншталь решила действовать самостоятельно. Призвала на помощь венгерского кинотеоретика Белу Балаша и сценариста Карла Майера, с которыми отработала материал. Затем, создав свою компанию «Р.Л. – СтудияФилмз», стала набирать съемочную группу.
Первый блин получился вовсе не комом. «Синий свет», снятый в 1932 году, имел успех в Европе и США; получил серебряную медаль на венецианском Бьеннале. Благодаря этой ленте, Рифеншталь приобрела всемирную известность как единственная женщина, одновременно выступающая как продюсер, режиссер и исполнительница главной роли.
«Я сыграла эту девушку Юнту, которую все считали колдуньей, и получилось, что я сыграла самое себя. Юнту любили и ненавидели. Со мной было то же самое — меня любили и ненавидели. Юнта потеряла свой идеал в мерцании кристалла — и точно так же я потеряла свои идеалы в конце той ужасной войны. Этим фильмом я действительно предсказала свою судьбу», — писала Лени впоследствии.
Пока же она упивалась успехом и предвкушением удовольствия делать фильмы на свое усмотрение. Из-за этого поначалу отклонила предложение Фанка сняться в заглавной роли нового фильма «SOS! Айсберг», в котором на фоне суровой природы разыгрывались типичные для Фанка страсти (жена ученого отправлялась на поиски супруга, пропавшего в просторах Гренландии). Однако потом уступила, прельстившись солидным гонораром. Хотя, по собственным словам, дело было не в нем. Просто захотелось в последний раз разделить приключение со своими бывшими коллегами.
Рифеншталь занималась исключительно кино, не обращая внимания на политику. Тем не менее, она не могла не заметить, в каком плачевном состоянии находится германская экономика в эпоху заката Веймарской республики, затронувшая непосредственно ее семью. Отец, прежде преуспевающий бизнесмен, вынужден был сократить число рабочих, перебраться с матерью в небольшую квартирку.
В создавшемся хаосе люди терялись, не видя выхода. От того многие стали верить, будто навести порядок в стране — под силу лишь Гитлеру. Многие, но не все. Эрнст Егер, журналист и ярый антифашист, посоветовал Лени сходить на публичный митинг для того, чтобы она, увидев все воочию, реально посмотрела на происходящее. И та отправилась в «Шпортпаласт».
То, что увидела там, оказалось непохожим ни на что виденное прежде. Неприятно поразила истерия толпы, подхлестываемой непрестанными криками «Хайль! Хайль!», имевший место ажиотаж. Но, в то же время, она почувствовала в словах фюрера необыкновенную, парализующую силу, подчинявшую себе волю присутствующих.
Перебирая потом в памяти увиденное, пыталась понять: чем этот странный человек привлекает массы? Ведь многое, о чем он вещал, было поистине ужасным. Своими соображениями поделилась с Манфредом Георгом, редактором берлинской вечерней газеты «Темпо». Тот высказал свое мнение по этому вопросу: «Ерунда. Национал-социализм — блажь, его вождь — просто сумасброд». Несмотря на свое еврейство, во всем происходящем грядущей опасности не видел, Гитлера всерьез не воспринимал.
Рифеншталь же Гитлер заинтересовал. Заинтересовал как некая неординарная личность. И ей захотелось узнать его поближе, выяснить, в чем заключается феноменальностьэтого человека. Она написала письмо на адрес Главного штаба нацистской партии, прося о встрече.
Ответ последовал накануне ее отъезда на съемки фильма «SOS!Айсберг». Позвонил адъютант фюрера В. Брюкнер и пригласил на виллу близ Вильгельмсхафена. На ее возражения по поводу занятости в связи с отъездом, пообещал, что будет во время доставлена к пароходу, увозящему съемочную группу в Гренландию.
Во время встречи с Гитлером и прогулки по пляжу, Лени была приятно удивлена, узнав, что он является ее горячим поклонником, очарованный «Синим светом». Фюрер говорил о ее фильмах, о своих вкусах в музыке и архитектуре, о планах преобразовании страны, а также о том, что желал бы видеть ее своим режиссером. Причем, делал это так «естественно и нескованно», что в глазах Рифеншталь «обыденный образ стал отделяться от публичного».
Назавтра, после завтрака, прошедшего в неформальной обстановке, гостью доставили на личном самолете Гитлера в Гамбург, где ее встретил негодующий Фанк, ибо она подвела режиссера, рассчитывавшего на участие актрисы в пресс-конференции, устроенной в поезде перед съемками. Но вскоре она была прощена и мир восстановлен.
В Гренландии стояла удивительная весна «с нежным как шелк воздухом и теплым солнцем», а ледяные горы блестели на солнце хрусталем. Необыкновенный пейзаж располагал к романтике. И Лени, несмотря на данные самой себе клятвы, снова влюбилась. Ее избранником стал Ханс Эртель, один из трех знаменитых альпинистов, привлеченных в качестве консультантов по безопасности актеров-статистов.
Атлет с зелеными кошачьими глазами стал ее верным рыцарем. Когда Лени сильно заболела воспалением почек – результат пребывания в снегах и купания в ледяной воде, он ухаживал за ней, отпаивая травяными чаями из семян мака и ромашки, что собирал в окрестных полях.
За время экспедиции Лени не утратила непонятной, неодолимой тяги к Гитлеру, чей портрет, оправленный в тюленью шкуру и экземпляр книги «Майн камф» возила с собой. Потом, в своих мемуарах, она напишет, что ее покорил «демонический» облик Гитлера, клявшегося построить новую Германию, положить конец безработице и нищете.
По возвращении в Берлин она в тот же день пошла на собрание, проводимое во Дворце спорта, а на следующий день получила приглашение на вечеринку к Геббельсам. Там не было никакой политики. Ее расспрашивали о поездке, о впечатлениях. А Гитлер попросил разрешения привести к ней в студию своего личного фотографа Генриха Хоффмана для того, чтобы тот посмотрел материалы «Синего цвета».
Она дала согласие, и к ней пришла целая делегация. Визит превратился в вечеринку. Хоффман играл на рояле, она танцевала возле него, пытаясь соблазнить, а фюрер рассматривал «Майн камф» с пометками на полях, где можно было увидеть следующее: «Ложь», «Неверно», «Ошибка», намного реже -«Хорошо». «Интересно, — сказал он. — Вы остроумный критик, хотя вообще-то я собирался иметь дело с артисткой».
После «ледового похода» Лени пришлось довольно долго лечиться. Во время вынужденного безделья она занялась написанием книги «Борьба во льдах и снегах». А как только поправилась, отправилась на досъемки «Айсберга», что проходили в Сан-Антоне и Давосе.
Прошло несколько месяцев. Когда в июне 1933-го Лени вернулась домой, то с ужасом узнала о том, что происходило: о майском сожжении книг на Унтер-дер-Линдер напротив Берлинского университета, о массовых еврейских погромах, о том, что Геббельс намеревался одеть смирительную рубашку на немецкую культуру. К величайшему сожалению констатировала тот факт, что немало музыкантов, художников и артистов вынуждено было бежать из Германии. Многие из них были ее друзьями, большинство евреями.
Когда, несколько недель спустя, ее пригласили в рейхсканцелярию на чаепитие с Гитлером, она попыталась поднять эту тему. Но ее тотчас прервали, сказав, что еврейский вопрос закрыт раз и навсегда. В ходе беседы Лени было предложено ассистировать доктору Геббельсу в надзоре над киноиндустрией. Но она отказалась, так как вовсе не хотела сотрудничать с человеком, домогавшимся ее близости, с тем, к кому относилась с ненавистью и презрением.
Отказ, мотивируемый отсутствием способностей, вопреки ожиданию, Гитлера не разозлил. Он спокойно предложил другой вариант – снимать для него фильмы. Нечто, иллюстрирующееего движение, например, про бравого парня Хорста Весселя. Но и это было ей не по нутру. «Не могу… Не могу», — мямлила Лени, вызывая у хозяина досаду.
Но, что-то решив, Гитлер должен был непременно реализовывать. А потому привлек Рифеншталь в качестве оператора к Нюрнбергской конференции, грандиозного сборища, названного «Партийным съездом победы».
Он не случайно выбрал ее, экспансивную, увлекающуюся и увлекающую, очарованную мистицизмом, присутствовавшим и в «горных фильмах» Фанка, и в ее «Синем свете». Мистицизм ста механизмом, исключительно результативно использовавшийся нацистами, а потому Лени, как никто другой, могла показать всю грандиозность устраиваемого шоу с помощью кинематографических эффектов, умелых ракурсов, специального освещения.
Сие было необходимо для очередного покорения народных масс (для завоевания интеллигенции у фюрера не было ни времени, ни желания). Фюрер отлично понимал роль пропаганды в достижении желаемой цели; считал ее умелым, утонченным, сознательно применяемым искусством; умел безошибочно играть на эмоциях и воображении аудитории, предлагая примитивную, однако мастерски отточенную философию.
Как вспоминает Рифеншталь, она попробовала отказаться, говоря, что не может выполнить такого поручения, потому что никогда не видела партийного съезда, не знает, что на нем происходит. А, кроме того, не имеет никакого опыта съемок документальных фильмов. Однако Гитлер был неумолим. Выбора не оставалось.
В будущем ее обвинят в сотрудничестве с фюрером и пропаганде его идей. Но ведь тогда, в 34-м, не только она, весь мир относился к этому человеку, чей образ до конца еще не вырисовался, вполне лояльно. Это потом он трансформировался в чудовищный. И, поняв это, Рифеншталь горько сожалела обо всем, имевшем место, считала, что «заключила тогда пакт с дьяволом». А, впрочем, в чем она провинилась? Это была лишь документальная работа, фиксировавшая происходившее.
Итак, надо было снимать партийный съезд. За несколько дней, отведенных на подготовку, Лени пришлось столкнуться с массой трудностей, потому что заказ, сделанный лично Гитлером, не имел официальной поддержки ни со стороны Министерства пропаганды, ни со стороны управления кинематографии. Штурмовики СА и эсэсовцы вставляли палки в колеса. Проверенные партийцы старались всячески вредить. О ней, находившейся под неусыпным надзором, распространяли самые нелепые слухи: что больна, что любовница Гитлера, что полуеврейка…
Тем не менее, работа оказалась интересной. Ее группа экспериментировала, пробуя новые методы съемки, подбирая необычные ракурсы (впервые стали использоваться движущиеся камеры, передвижение операторов на роликовых коньках). То, что впоследствии станет широко использоваться в кинодокументалистике.
Это был ценный опыт работы и не менее ценное знакомство, перешедшее в многолетнюю деловую дружбу с композитором Гербертом Виндтом.
В первом варианте, который назывался «Триумф веры», Рифеншталь не старалась воспроизвести хронологическую последовательность событий. Ее целью была передача атмосферы, настроения, внутреннего ритма происходящего, создание выразительного художественного образа.
Шеф был удовлетворен материалами. «А партию моя работа не устроила, — писала Лени в воспоминаниях, — они ее не приняли ипредложили мне все переделать, начиная с замысла. Гитлер тогда не мог идти против партийных решений, и я начала делать другую картину, а та была отправлена в архив». Кстати, в ее биографии это бы первый и последний случай работы по политическому заказу.
Сама Рифеншталь в партии никогда не состояла. Многое из того, что проповедовалось нацистами, не принимала. В частности, отношение к католицизму и преследование евреев. Она наивно считала, что фюрер стоит в стороне от порочных эксцессов своей партии и со временем придет к умеренности. Это трудно понять, в это трудно поверить, но, тем не менее, это было именно так.
Ведь заблуждалась не только она. Заблуждались и более искушенные в политике люди. Все делалось для того, чтобы через дымку мистификаций не была видна суть фашизма. Например, талантливый архитектор Альберт Шпеер, вошедший в ближайший круг фюрера, писал в своих мемуарах: «Если бы Гитлер объявил до 1933 года, что, несколько лет спустя, будет жечь синагоги, втянет Германию в войну, начнет убивать евреев и своих политических оппонентов, он мигом потерял бы и меня, и, ожалуй, большинство своих приверженцев, которых он завоевал после 1930 года».
После монтажа, который Лени не могла доверить никому, а потому длившегося целых пять месяцев, 28 марта 1935 года состоялся премьерный показ во дворце УФА, на котором она просидела все время демонстрации в напряжении, крепко закрыв глаза. Открыла их под оглушительные аплодисменты. А когда сам фюрер преподнес ей букет сирени, обессилев, упала в обморок.
Фильм, выйдя в прокат, получил ряд премий: Национальную кинопремию 1935 года, Золотую медаль Венецианского Бьеннале, Гран-при французского правительства 1937 года. А еще вызвал длительную полемику, не угасшую и годы спустя, когда Лени, вполне справедливо, обвиняли в агитационной пропаганде идей нацистов. Ведь, независимо от того, сознавала она что делает или нет, передавала атмосферу происходящего через призму собственных чувств и эмоций. По словам Кейта Ридера «обожествляла человеческое существо с более зловещим мастерством, нежели любая картина, снятая до и после». Недаром в течение долгих послевоенных лет фильм считался опасным для возвращения на экраны.
Подошел 1936 год. Год Олимпиады. И Лени снова была «призвана на службу». И снова никакие доводы не помогли отказаться, ибо фюреру нужен былдобротный фильм, являвший идею мира и надежды.
В распоряжение Рифеншталь была предоставлена самая современная техника того времени. И с помощью ее, а также всевозможных уловок и трюков, ей удавалось делать исключительно интересные кадры. Специально строились «насесты», рылись ямы, на тренировках спортсменам привязывались миниатюрные камеры. Объективы заглядывали меж гребных весел, под лошадиные копыта… Все было заранее спланировано и проработано на макете спортивных сооружений, каждый из операторов получил точные указания по поводу того, где и как он должен работать. в
И фильм об Олимпиаде стал гимном величию человеческого тела и духа. По мнению Лесли Холлиула, одного из самых выдающихся кинокритиков, он перевернул все каноны спортивного репортажа. Умелым сочетанием операторской работы, профессионального монтажа и музыкального сопровождения он вошел в десятку лучших документальных фильмов всех времен и народов. В нем, с удивительным мастерством, современность перекликалась с античностью, на глазах у зрителей греческие статуи превращались в живых спортсменов, а танцующие нафоне древних руин девушки – в современных героинь.
Когда все было окончено, и в конце сентября Лени затворилась в мастерской для работы над отснятым материалом, Геббельс, введении которого находилась вся киноиндустрия, решил нанести своему врагу удар. Его злило все. И трата колоссальных государственных денег, и популярность Рифеншталь, и ее дерзкая экстравагантность, и манера поведения, презиравшая и нарушавшая все его предписания, а потому подрывающая авторитет столь значимой фигуры.
Он требовал изменений. В первую очередь – ликвидации кадров выступлений чернокожих спортсменов, в частности, победителя многих соревнований атлета Джесси Оуэнса. Кинорежиссер отказалась. Как впоследствии отказывалась по требованию французских прокатчиков убрать кадры с Гитлером. Считала, что подобные требования нарушают авторское видение. Впрочем, как ни старался, рейхсминистр, меры, предпринимаемые им против режиссера потерпели крах, ибо вновь вмешался фюрер.
Сделав полработы, Лени решила отдохнуть и отправилась в Альпы. Поездка принесла новое интересное знакомство с баварцем Андерлем Хекмайром, который должен был сопровождать ее в горный поход. Несмотря на все предостережения брата по поводу принадлежности его новой знакомой к кругу Гитлера, альпинист увлекся. Но эта связь продолжалась недолго, потому что, вернувшись домой, Рифеншталь приступила к монтажу второй части и озвучивания фильма с Германом Шторром, что привело к новому, довольно прочному союзу, продолжавшемуся еще два года после окончания работы.
Чтобы выпустить фильм как можно быстрее, Лени вновь прибегла к помощи Гитлера, «перехватив» его во время турне по Австрии. И ко дню рождения рейхсканцлера состоялся сенсационный показ. Фильм снова получил германскую премию года и Гран-при на Венецианском Бьеннале, где оттеснил «Белоснежку и семь гномов» Диснея, взял «Кубок Муссолини»; завоевал призы других фестивалей европейских стран.
Окрыленная успехом, Лени отправилась в рекламное турне по Соединенным Штатам. А тем временем на ее родине события приняли поистине трагический оборот. То, что произошло 9 ноября 1938 года и вошло в историю как «Хрустальная ночь», сильно повредило ее планам. Не удалось продать ни одной копии.
В Голливуде, где огромным влиянием обладала Антинацистская лига, Рифеншталь, как представителя ненавистного рейха, «Риббентропа в юбке», приняли исключительно отрицательно. Да и все турне пикетировалось. В ряде мест объявлялся откровенный бойкот. Из деятелей искусства ее публично приветствовали ее лишь Хол Роуч и Уолт Дисней, но и последний, испугавшись общественного мнения, не решился устроить у себя дкмонстрацию фильма.
В немногих случаях показа «Олимпии» (вариант с удаленными сценами участия Гитлера), ей сопутствовал успех. Но это не спасло положения. Немецкого происхождения было вполне достаточно для того, чтобы предать фильм анафеме, приклеив ему бирку части нацистской пропаганды.
Рифеншталь в трансе вернулась в Германию, тем более что сопровождавший ее в поездке Эрнст Егер, тот самый, что некогда отговаривал ее идти во Дворец спорта слушать «маньяка с шизоидными наклонностями», остался в Штатах, надеясь там обосноваться и вызвать к себе жену-еврейку с детьми. Некогда главный редактор видного киножурнала «Фильм-курьер», снятый с должности и существовавший лишь благодаря Лени, пристраивающей его то здесь, то там, планировал издавать в Голливуде газету сплетен.
Возвращаясь без него, Рифеншталь сильно рисковала. Во-первых, потому, что была его гарантом, во-вторых, зная натуру этого человека, предполагала, что, несмотря на все, что она для него делала, Егер принесет ее в жертву для того, чтобы добиться расположения Голливуда. И предчувствие не обмануло. В течение весны 1939 антинацистский еженедельник «Голливуд трибьюн» опубликовал серию из 11 его статей под общим названием «Как Лени Рифеншталь стала подружкой Гитлера». Ради сенсации в них фактические данные бесстыдно смешивались с вымыслом. А потому она выходила разом наложницей Гитлера, любовница Геббельса, игрушкой Геринга.
Хорошо, что рейхсминистр, занятый другими, более важными заботами, о перебежчике Егере не вспомнил. Рифеншталь, глубоко вздохнув, вновь занялась любимым делом. Темой, заинтересовавшей ее на этот раз, стал исторический эпос о царице амазонок Пентесилее по драме Генриха фон Клейста, где главную роль она планировала для себя.
К концу лета предварительная подготовка была закончена, одобрение от Министерства пропаганды получено, один из отличных театральных режиссеров, приглашенный для оказания помощи с драматическими сценами, приступил к работе, сотня молодых женщин отправилась в Ливию для овладения мастерством верховой езды и рукопашного боя. Сама же Лени перед тем, как отправиться на Средиземноморье (место для съемок было выбрано с учетом использования особых фильтров и цветной пленки), решила несколько дней провести в Доломитовых Альпах. Но насладиться отдыхом не успела. Неожиданно ее спутника Ханса Штегера вызвала по телефону из Берлина подруга и огорошила сообщением о начале войны.
Теперь на мечте можно было ставить крест. В кино оставалась одна дорога — военным корреспондентом, и вскоре Рифеншталь возглавила киногруппу, отбывающую на польский фронт.
Увиденная в первый же день приезда расправа над мирными жителями, которую немецкие солдаты устроили на похоронах своих товарищей, убитых польскими партизанами, так ее травмировала, что мысль о работе корреспондентом отпала сама собой. Тем не менее, это единственное, случайное присутствие во время казни на долгие годы послужило источником неприятностей, ибо кто-то заснял ее лицо, выражавшее неподдельный ужас, и это фото, уже после войны, стало предметом шантажа и клеветнических заявлений, будто Рифеншталь принимала участие в съемках акций над евреями.
Вернувшись сразу же домой, она решила любой ценой избежать участия в создании военных и пропагандистских фильмов. Занялась воссозданием «Долины». Но ей постоянно мешали, то Геббельс отобрал студию, то возникали проблемы с массовкой. Кстати, из-за массовки, в которой снимались цыгане из лагеря, находившегося близи Зальцбурга (этот лагерь еще не был концентрационным), имела впоследствии неприятности и повод обвинить ее в использовании «рабского труда».
В начале 40-х в жизнь Лени вошел человек, роман с которым вылился в самые серьезные отношения. Случайно встреченный в поезде пехотный офицер Петер Якоб, бывший в отпуске, а потому принявший ее предложение принять участие в съемках, в конце концов, стал ее мужем. Их бракосочетание состоялось в 1943 году в Китцбюхеле, где Лени работала в арендованном шале с материалами «Долины», снятыми в Испании. По поводу этого события она получила от фюрера, поздравления, цветы и приглашение на встречу с ним в Бергхоф.
За три года, что она не видела Гитлера (последний раз это было во время его посещения ее в мюнхенской клинике), он так сильно изменился, что Лени ужаснулась. Постарел, побледнел, но в его глазах мелькал все тот же огонь.
Вокруг рушился мир. На города Германии сыпались бомбы, умер ленин отец, погиб в России младший брат Хайнц, а она, стараясь не замечать происходящее, снимала в горах Зальцбурга фильм по оперному сюжету. А еще, как могла, помогала близким. В марте 1945-го «отмазала» Шнеебергера от ополчения, набираемого из стариков и детей для защиты Берлина, потом вытащила из каталажки его жену, арестованную за полемику с раненными солдатами.
Правильно говорят: «Не делай добра, не получишь зла». После ввода советских войск в Берлин, Рифеншталь последовала за Шнеебергерами в Тироль. А те, услышав о прекращении военных действий, ушли от нее, бросив ночью спящей. Когда же утром Лени разыскала эту пару в семейном пансионе, то бывшие друзья не захотели разговаривать с «нацистской паскудой».
Это предательство стало началом ее грустной послевоенной биографии. Все знакомые, включая Арнольда Фанка, отворачивались, осуждая за связь со свергнутым режимом. Не остались в стороне и власти. Реквизировав дом, арестовали хозяйку и стали допытываться о том, насколько она была близка к Гитлеру, что знала о концентрационных лагерях. онаимела по этому вопросу то же представление, что и большинство немцев, которых этот ужас лично некоснулся. Считала, что сначала туда отправляли «отбросы общества», потом – политических заключенных и изменников. Увиденные лишь теперь ужасающие фотографии Бухенвальда и других лагерей вызвали у нее шок, и на вопрос допрашивающего офицера могла лишь пролепетать: «Это не поддается пониманию». Она не притворялась. Действительно до конца не понимала, что произошло. Все открывшиеся ей деяния Гитлера толковала наличием шизофрении.
Допросы продолжались до начала июля 1945 года. А затем Рифеншталь была «отпущена без особого определения». Как раз вернулся Петер. Он нашел работу водителя у одного американского майора, ставшего другом семьи и помогшим Лени вытребовать материалы «Олимпии» у Шнеебергеров, добиться разрешения на возвращение в китцбюхельское шале, где она предприняла попытку возобновить работу над «Долиной».
С уходом американцев из Тироля и передачи этой области под юрисдикцию французов спокойный период закончился. Несмотря на бумаги, выданные американцами, ее с Питером арестовали. На сей раз обращение было намного суровее, а допросы жестче. Лишь через несколько месяцев Лени отпустили под домашний арест из-за пошатнувшегося здоровья.
Там она узнала, что вся ее собственность, в том числе и недоснятая «Долина», конфискованы, а местожительством ее семьи и сотрудников определен небольшой городок близ Фрейбурга. Снова надо было отмечаться в полицейском участке и отвечать на бесконечные вопросы по поводу все тех же концлагерей. Дело кончилось новой вспышки болезни со страшной депрессией, что привела ее на три месяца вучреждение закрытого типа, где была назначена принудительная шоковая электротерапия.
Через некоторое время Лени разыскал один режиссер, предложивший помощь в возвращении «Долины» и обретения свободы. В обмен на это он требовал полномочий поверенного, выступавшего от ее имени, равной доли в любых прибылях, эксклюзивных прав на распространение ее фильмов, роль агента в контрактах по всем будущим фильмам и книгам сроком на 10 лет. Несмотря на столь кабальные условия, Рифеншталь дала согласие. Другого выхода из создавшегося тупика просто не было.
В 1948 году, после официального снятия ареста с ее дома, адвокаты начали тяжбу по возвращению фильмов хозяйке. В 42 года ей еще верилось, что фортуна, снова повернулась лицом, неприятности позади. Но, увы…Не успела Рифеншталь глубоко вздохнуть, как узнала, что Луис Тренкер опубликовал в Париже «Интимный дневник» Евы Браун с многочисленными оскорбительными упоминаниями о ней. Охочая до сенсации желтая пресса тут же налетела на новинку, и все усилия адвокатов по возвращению собственности Лени сошли на «нет». Теперь надо решать новую проблему: доказывать, что «Дневник» — фальшивка.
Проводя свое расследование, она узнала, что Тренкер пытался раздобыть конфиденциальную информацию о ней и Еве у ее операторов. Те подтвердили это письменно, а также предоставили копии соответствующих писем. Материал, собранный с помощью американского морского офицера, наблюдателя на Нюрнбергском процессе, помог выиграть судебное дело, слушание которого состоялось в сентябрь 1948 года.
Самое же интересное открылось уже после слушания. Оказалось, что фрагменты откровенных «мемуаров» позаимствованы из старинной книги графини Лариш-Валлерзее, рассказывающей о жизни при венском императорском дворе.
К концу 1948 года денацификационный суд подтвердил, что Лени не состояла в нацистской партии и не имела никаких иных отношений с руководителями рейха кроме тех, что « протекали из нормального коммерческого взаимообмена во время поручения ей художественных проектов». Не обнаружилось ни одного свидетельства ее близких отношений с Гитлером. Это было подтверждено под присягой целым рядом свидетелей из близкого окружения фюрера. «Олимпия» была признана международным проектом, а «Триумф воли» заказом, от которого она не могла отказаться. Рифеншталь была реабилитирована по всем пунктам с учетом дружеских отношений с евреями, а также того факта, что в войну старалась дать работу лицам неарийского происхождения.
Несмотря на все это, французское военное правительство осталось недовольным и вторично заявило протест. В результате Баденский комиссариат вынес, в отсутствие Лени, новое решение, в котором она лишаясь избирательного права, провозглашалась «попутчицей» и «сочувствующей». А потому ее сбережения по-прежнему оставались замороженными. Жить приходилось исключительно на то,что давали знакомые как в Германии, так и за рубежом.
Все по-прежнему было против нее. И периодически появлявшиеся в печати клеветнические заметки, и обман такой солидной фирмы как «Американ Моушн Пикчер Бранч», которая в 1950 году, разрешив сделать инвентарный список архивного материала спрятанного в бункере в Берлине, по счастливой случайности оказавшегося нетронутым, переправила их в вашингтонскую Библиотеку конгресса. А перспективным проектам, предложенным мсье Демаре и синьором Паноне, не суждено было осуществиться из-за того, что спонсоры отказывались финансировать их в том случае, если в фильме будет участвовать Рифеншталь.
Ей удалось поработать с синьором Грамацио, осуществив новую редакцию «Синего света», но когда фильм, названный «Колдуньей Святой Марии» вышел в прокат, желтая пресса снова вытащила подложные факты, порочащие Лени, и картина провалилась. Наверно поэтому она отказалась от предложения скандинавского олимпийского комитета снимать Олимпийские игры, мотивируя тем, что превзойти сделанное в 1936 году, ей не удастся.
Лени занялась возвращением материалов фильма «Долина», попавших к французам. Это удалось с невероятным трудом при помощи австрийского министра финансов. Она получила целый вагон материала. Но в каком виде! Часть фрагментов пропала, часть была искалечена. Собрав с трудом деньги, сумела закончить картину и после напряженной двухмесячной работы, смонтировала новый вариант, вышедший на экраны в феврале 1954-го. Несмотря на то, что фильм визуально был хорош и с энтузиазмом принят публикой, у нее вызвал горечь, ибо был совсем не таким, каким планировался изначально.
Тем не менее, фильм произвел впечатление и на Витторио де Сика, и на Жана Кокто, которого настолько тронули «брейгелевская глубина» и поэзия, что Лени было предложено выставить его на каннском фестивале. Однако правительство ФРГ в этом отказало, мотивируя тем, что человек с запятнанной репутацией не может представлять страну на международной арене. Тогда Кокто пустил«Долину» вне конкурса и предложил Лени сотрудничество. Они стали делать проект «Фридрих и Вольтер», рассказывающий об отношениях монарха и философа. Но и ему не было суждено реализоваться.
Весной 1955 года «Олимпия» демонстрировалась приватным образом в музее современного искусства в Нью-Йорке, после чего ряд голливудских режиссеров провозгласили ее одним из десяти лучших фильмов сделанных за историю кино.
Казалось, что травля закончилась статьей мюнхенской газеты «Ревю», которая в 1952 году назвала Рифеншталь «одной из немногих немецких женщин, которые не только знали, но и видели собственными глазами» то, что творилось в Германии».
Однако в 80-е годы появилась клеветническая телевизионная передача. В ней злополучная фотография с перекошенным от ужаса лицом была смонтирована с кадрами из«Триумфа воли», сценами казни заключенных и депортации, образами Холокоста. Тот, кто ничего не знал о Лени, вполне мог подумать, что она присутствовала при тех бесчинствах.
Да, Рифеншталь по-прежнему оставалась социальным изгоем, попавшим в «черные списки», подвергавшимся унижением и не имевшим возможности работать.
И все же были люди, что оказывали поддержку. Например, английский режиссер Джон Грайерсон, который, выступая по британскому телевидению, представил Лени «как самую выдающуюся из женщин-режиссеров в истории». Он рассказывал о том, как во время войны сам кромсал ее фильмы для того, чтобы повернуть германскую пропаганду против себя самой. «Вопреки опустошениям, нанесенным войной, я приветствую великого капитана кинематографии», — сказал он и вставил в передачу несколько фрагментов из «Олимпии».
А потом в Мюнхен прибыла группа Би-би-си длятого, чтобы взять интервью у легендарной женщины. Но эта«операция по отбеливанию» вызвала возмущение лондонских стражей общественного мнения во главе с министром внутренних дел, заявившим, что ни один человек, имевший связь с нацистским движением, не ступит на британскую землю.
В свои пятьдесят с лишним лет Рифеншталь уже не в состоянии была нести свалившееся нанее бремя ненависти. Ведь с тех пор, как закончилась война, она фактически не жила, а «ползала в трясине людского злопыхательства». И неизвестно,чем бы все кончилось, если бы однажды не забрезживший вдали лучик надежды.
Во время бессонной ночи, залпом проглотив книгу Хемингуэя «Зеленые холмы Африки», она «заболела» этими местами изахотела побывать там. Стала искать идею для фильма. И нашла ее в расследовании некоего миссионера, обнаружившего свидетельства наличия крупной организации, занимающейся торговлей чернокожими рабами и предоставившего соответствующие материалы в ООН. Однако заключить сделку с какой-либо кинокомпанией не удалась.
Только желание увидеть Африку было столь велико, что Лени решила, во что бы то ни стало, отправиться в те края. И вот в апреле 1956 года она уже была в Найроби, сидела в заказанном «LandRover»’e, шофер-англичанин которогооказался знакомым по Олимпиаде-1936.
Не тратя зря времени, они направились к реке Тан. Но из-за антилопы, выскочившей наперерез машине, произошла авария, в результате которой Лени получила ряд травм: трещину черепа, несколько сломанных ребер…
Заботливый уход Джорджа и его жены Аруше в совокупности с удивительной силой воли пострадавшей, в конце концов, поставили ее на ноги, и Лени вновь отправилась в сторону танганьикской границы, где стала снимать людей из племени Масаи.
Ей удалось убедить Вальди Траута, менеджера постановки «Олимпии», в грандиозности своего проекта, и тот ассигновал собственные деньги на съемки «Черного груза». Работа шла тяжело, с массой проблем: отпущенных средств не хватало, из вскрытой машины украли сценарий с пленкой и кинокамерой, «артисты» отказывались сниматься в сценах схваток с крокодилами и дикими слонами. Плюс ко всему подводила погода.
Все кончилось тем, что группа распалась, организаторы сафари захватили в качестве залога оборудование и киноматериалы, «актеры» разбрелись по домам, а сама Лени попала в клинику с тяжелым неврозом.
С тех пор минуло шесть лет, и Рифеншталь вновь направилась в Африку в составе небольшой антропологической экспедиции для изучения жизни племени Нуба, которое произвело на нее неизгладимое впечатление.
«Это отдельная лингвистическая общность, — писала Лени, — совершенно отрезанная от внешнего мира и защищенная от влияния цивилизации. Это были самые счастливые люди, которых я когда-либо встречала. Их смех невольно располагал к ним, и они смеялись беспрестанно. Они были добры, у них не было дурных мыслей, и они не знали ни краж, ни убийств. Они жили в абсолютной гармонии с природой. Я называюих «людьми с другой планеты». Они приняли меня в свою среду и любили меня также сильно, как я любила их. Я выучила их язык, и то время, которое я провела с ними,- самые счастливые дни в моей жизни».
Она весьма сожалела по поводу того, что пройдет всего несколько лет и их простодушная девственная нагота уйдет в небытие, ибо мусульманское правительство Судана всячески старалось одеть их и приобщить к «цивилизации».
Была отснята масса материала, но в Германии, куда Рифеншталь отправила пленку, умудрились испортить солидную часть. Да и остальное обработали не по правилам, сделав практически невозможным монтаж. Отношение с работодателями, финансировавшими эту поездку, оказались напрочь испорченными. Жизнь снова обрела черный оттенок. Лени все чаще и чаще посещала мысль о том, чтобы отправиться на постоянное жительство к милым ее сердцу туземцам.
Так или иначе, ей удавалось раздобывать деньги на ряд поездок в Африку вплоть до конца70-х. В одну из них, которая состоялась в 1968 году, она пригласила с собой Хорста Кеттнера, рекомендованного как серьезного кинооператора да к тому же прекрасного механика.
Они настолько понравились друг другу, что, несмотря на разницу в возрасте, составлявшую 40 лет, вместе прожили и проработали рука об руку 30 лет, оформив отношения за год досмерти Лени. Кстати, до этого момента, она, после развода с мужем в 1947 году, ни разу официально не выходила замуж.
Итогом поездки стали книги с изумительными фотографиями. За эти работы, вызвавшие негативную реакцию у ряда европейских журналистов и очаровавших суданское правительство, последнее пожаловало ей, первой иностранке, гражданство и специальную медаль.
В августе 1972-го (Рифеншталь как раз исполнилось 70), «Санди таймс» заказал серию снимков с мюнхенской олимпиады, чем вызвал негодование Всемирного еврейского конгресса, посчитавшего сие кощунством, ибо она, а не кто иной, делал съемки Игр, происходящих в десятке миль от местонахождения концлагеря Дахау. Протест был отягощен произошедшими там трагическими событиями — гибелью спортсменов-израильтян от руки арабских террористов.
И снова ей пришлось проглотить горькую пилюлю.Чтобы отвлечься Лени, по-прежнему подвижная, спортивная, энергичная, увлеклась новым занятием — нырянием с аквалангом. Скостив себе два десятка лет, записалась на курс. А, сдав успешно экзамены, открыла всем свою «тайну», чем вызвала восторг и заслужила звание самой почтенной ныряльщицы на всей планете.
Они проводили с Хорстом много времени под водой. Сначала просто любовались подводным миром. Затем, овладев специальной техникой, стали снимать, делая удивительные кадры. Совершив более двух тысяч подводных погружений, Рифеншталь к своему столетию выпустила последний фильм «Впечатление под водой».
Мир, наконец, повернулся лицом к этой, поистине уникальной женщине, наказанной слишком жестоко, ибо она всегда прямодушно говорила о том, что имело место на самом деле. «Я художник, я не политик». «Я фиксировала жизнь». «Я не виновата, что жила в то время». Но было уже поздно.
Она умерла 8 сентября 2003 года. Просто однажды не проснулась утром в своем баварском доме города Пёкинга. А был ей ровно 101 год.
2006
Источник Одри Салкелд «Лени Рифеншталь. Триумф и воля».
Фотографии взяты из этой книги