Это было в 1970 году. В начале октября театральный сезон в Москве только начинался и мы, вырвавшись туда на пару недель, первым делом накупили в Центральной кассе билеты на все время отпуска. Спектаклем, увиденным в тот же день, была «Трехгрошовая опера» в постановке театра им. Станиславского. Мистер Пикчем со своей командой и, конечно, Мекки-Нож в исполнении, если я не ошибаюсь, А. Коренева, произвели на меня колоссальное впечатление.
Так состоялась моя вторая встреча с Бертольдом Брехтом после того, как за несколько лет до этого я увидела на сцене ленинградского БДТ «Карьеру Артуро Уи», в которой чикагский гангстер, имевщий удивительное портретное сходство с Гитлером, устанавливал вместе со своей шайкой порядок «демократическим путем».
А затем было более близкое знакомство с творчеством писателем, заинтересовавшим меня по-настоящему. Я прочла много и его вещей, и о нем, посмотрела не раз в различных постановках «Трехгрошовую оперу», «Кавказкий меловой круг», «Мамашу Кураж», и совершенно потрясающую «Мещанскую свадьбу», что шла в ташкентском «Ильхоме», — театре после театра, где артисты со всего города поздно вечером играли не столько для зрителя, сколько для себя, подбирая репертуар по своему вкусу, не считаясь, в пределах возможного, с цензурой.
И сколько бы я не читала Брехта, сколько бы не смотрела его пьесы, каждый раз находила в нем нечто новое, весьма современное, словно нас не разделяли десятилетия. А ведь нынешнем году исполняется не больше не меньше как сто лет со дня рождения этого писателя!
Объясняется это одним: колоссальной силой и огромной внутренней энергией, заложенными в его вещах. Недаром, российский режиссер Борис Бланк, знакомый зрителям по кинокомедии «Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен», в одном из интервью сказал, что его мечта — поставить Брехта, ибо он считает его Шекспиром нашего времени.
Вот уже более сорока лет как нет этого человека, а вокруг его имени по сей день кипят страсти не только эстетического толка, и не только различие художественных вкусов делит мир на его друзей и врагов. Почему это происходит — несколько позже. А пока некоторые биографические данные.
Бертольд Брехт родился 10 февраля 1898 года в Ауксбурге. И трудно поверить, что из весьма респектабельной семьи (его отец был директором крупной бумажной фабрики), воспитывающей детей со всей основательностью присущей ей, вышедшей из коренных шварцвальдских крестьян, мог вырасти бунтарь, поправший все основы, заложенные зажиточными буржуа.
Не понравились мне люди моего класса,
Не понравилось мне повелевать и иметь прислугу,
Не я покинул свой класс, и встал
В ряды неимущих.
Его бунтарский дух проявился довольно рано, уже в первых стихах и эссе, опубликованных в 1914 году, во время учебы в гимназии, а нашел продолжение в пьесах, написанных студентом медицинского института и санитаром военного госпиталя: «Ваал», «Барабаны в ночи», «В чаще городов».
Желая увидеть свои произведения поставленными на сцене, молодой драматург перебрался туда, где в 20-х годах кипела театральная жизнь. Сначала в Мюнхен, где «Барабаны в ночи» взяли в 1922 году самую почетную в Германии премию имени Клейста, а затем — в Берлин (1924 г).
И тут новый поворот в его жизни: Брехт стал марксистом. Это, естественно, отразилось на его творчестве. Со всей, присущей экспансивностью, он громил мещанство, буржуазный уклад жизни, церковные устои. Интересен в этом плане его первый поэтический сборник «Домашние проповеди», увидевший свет в 1927 году. Здесь широко использованы приемы пародии, благодаря которым хоралы, псалмы, мещанские романсы, хрестоматийные стихи Шиллера и Гете превращаются в наивные, порой циничные рассказы, невольно вызывающие улыбку.
К этому же периоду тносится увлечение молодого автора Франсуа Вийоном, Артюром Рембо, Редьяром Киплингом, что видно по стихам, выбравших своими героями пиратов и бродяг, романтиков джунглей и морей. Однако их вскоре сменили представители городских низов, жизнь которых не отвлеченная абстракция, а реальность,постоянно напоминающая о себе.
Впрочем, и фабула, и форма — не главное в творчестве Брехта. Важно то, что в словесное искусство им вкладывалась философская мысль, способная пробудить читателя, заставить думать. В этом плане его стихи-миниатюры с размышлениями о смысле жизни и красоте природы по концентации мысли в лаконичном изложении сродни классикам древнекитайской поэзии: Ли Бо, Ду Фу, Бо Цзюй-и.
Но драматургия взяла верх над прочими жанрами. Писателем ставилась определенная цель: » Я хочу написать бессмертную драму, — говорил Брехт, — которая прославила бы меня на века, и на гонорар от которой я смог бы прожить всю жизнь».
Так, под музыкальный аккомпонимент Курта Вайля в 1928 году появилась «Трехгрошовая опера» — самое скандальное произведение того времени, успех которого был необычен даже для видевшего виды Берлина.
Пьеса с первого момента повлекла за собой конфликт с буржуазной публикой, скандалы и обструкции премьер. За этим последовали цензурные и административные гонения. Почему? Да потому, что написанная с присущим Брехту дидактизмом, пьеса, представляющая собой историю жизни и любви, предательства и смерти Мекки-Ножа, одного из самых выдающихся воров; быт обитателей Сохо и колоритные портреты «членов команды» мистера Пикчема, не могла быть принята по своей сути буржуазной публикой.
Масло в огонь подлила и экранизация, сделанная Нероном Фиром, и не понравившаяся автору, по мнению которого в ней имело место сильное искажение образов и смысла, нарушена целостность. Короче, на режиссера был подан иск в суд.
А в это же время женщины, с которыми у Брехта, как правило, складывались весьма сложные отношения, затеяли процесс против него, обвиняя в непорядочности, многоженстве и одновременно гомосексуализме.
Неудивительно, что такое количество «смертных грехов» создало этому неординарному человеку весьма отрицательный имидж, и процесс под названием «Трехгрошовый» был проигран.
Сама же пьеса тем временем обрела самостоятельную жизнь, пересеча границы Германии, была поставлена на сцене театров разных стран, в том числе в московском Камерном (1930) Александром Таировым и Альфредом Вольфом — в тель-авивском «Охель» со знаменитыми декорациями Жени Бергер.
Прошли десятилетия, а каждый год осуществляются все новые и новые постановки. Достаточно сказать, что сегодня эта пьеса идет в 5 московских и 40 российских театрах, в том числе в театре Сатиры, вновь поставленная Плучеком и в какой-то степени повторяющая тот спектакль, где 15 лет назад играл Андрей Миронов; в творческой лаборатории Андрея Россинского; в ГИТИСе, в виде живого и веселого шоу, сделанного Игорем Франсом вместе со своими студентами.
Но особо стоит остановиться на совершенно необыкновенной интерпретации Владимира Машкова в Сатириконе, где имеют место необыкновенные световые и технические эффекты, где на сцене летают голуби и разводятся мосты.
Почему эта пьеса так популярна? Да потому, что, несмотря на возраст, удивительно современна. Она — словно калька с сегодняшней российской действительности. Да и не только российской.
Но вернемся к делам многолетней давности. Вполне закономерно, что будучи марксистом, Брехт с интересом наблюдал за событиями, происходящими в первом социалистическом государстве и в 1932 году посетил СССР в связи с премьерой фильма «Куле Вампе», сценарий которого был написан им совместно с Освальдом.
По возвращении из России, писатель ещё острее ощутил перемены, происшедшие в Германии, где сам воздух был пропитан фашистским духом, и в качестве протеста против надвигающегося режима, создал ряд стихотворений, в том числе «Песню о штурмовике» и «Когда фашизм набирал силу», из-за чего вызвал ненависть нацистов, занесших его имя в черный список ещё во время мюнхенского путча. Прекрасно понимая, чем все это ему угрожает, в день горения рейхстага — 27 февраля 1933 года — Брехт покинул Германию.
Так начался период скитаний. Прага, Вена, Цюрих, Париж… Летом 1933 года он по приглашению писательницы Карин Михаэлис со своей семьей прибыл в Данию, где задержался на некоторый период, пытаясь бороться с «коричневой чумой» на расстоянии, создавая боевые песни, памфлеты, статьи.
В 1936 — 1939 году совместно в Вилли Бределем и Лионом Фейхтвангером был соиздателем выпускаемого в Москве «Даs Wort», а в 1939 году, увидело свет ещё одно сильнейшее произведение «Мамаша Кураж и её дети».
Ну, и что из того, что в пьесе действие происходит в период Тридцатилетней войны? В ней нет вековой пыли. Семнадцатый век переплетается с двадцатым, повторяя устами маркитанки Анны Фирлинг, которую потрясающе сыграла в телевизионном фильме Людмила Касаткина, тривиальную истину: в войне не бывает победителей, на ней невозможно обогатиться, невозможно что-то обрести. Можно только потерять.
Как и в «Трехгрошовой опере», в «Мамаше Кураж» велика роль зонгов, недаром, кто-то из критиков назвал Брехта современным вагантом, слагающим свои песни на перекрестке истории под аккомпанемент гитары.
Шагают бараны в ряд,
Бьют барабаны, —
Кожу для них дают
Сами бараны. —
писал Брехт в «Бараньем марше», из пьесы «Швейк во Второй мировой войне» в то время как «коричневая чума» медленно расползалась по Европе, «накрывая» одну страну за другой.
Положение Брехта, политического изгнанника, становилось все сложнее. Не дожидаясь требования выдачи его головы фашистам, драматург незадолго до оккупации Дании перебрался в Швецию, оттуда — в Финляндию, пересек в транссибирском экспрессе Советский Союз, и из Владивостока на шведском пароходе добрался до Соединенных Штатов Америки.
Казалось бы, все нормально. Он встретился со своими друзьями и соратниками по веймеровской Германии: Фейхтвангером, Пискатором, Эйслером, Деблином.Приобрел новых друзей, в том числе в лице Чаплина и Лафтона.
Однако, прожив в Америке шесть лет, он так и не сумел себя реализовать, не сумел найти ни издателей, заинтересованных в выпуске его книг, ни голливудских режиссеров, захотевших бы экранизировать его пьесы.
Все, что он делал, шло «в стол». И, написанная в 1945 году, самая совершенная, последовательная вещь эпического театра «Кавказский меловой круг», и последняя — «Жизнь Галилея», поднимающая такие проблемы как ученый и общество, ученый и верховная власть, долг и ответственность ученого перед человечеством, взаимосвязь интеллектуального и морального в науке.
Война кончилась, можно было возвращаться на родину. Однако Брехту пришлось задержаться в Америке из-за предъявления обвинения в причастности к коммунистическому заговору раскрытому в Голливуде, ждать допроса в Вашингтонском конгрессе. Покинуть Штаты удалось только в октябре 1947 года.
А путь до Германии был далек. Сначала Париж, потом Швейцария, откуда в конце октября 1948 года, завершив 15-летнее изгнание, он возвратился в Берлин. И не зря. Началась новая, в этот раз светлая, полоса в его жизни.
Премьеры следовали одна за другой. Брехт ставил пьесы, написанныев эмиграции, создал «Берлинский ансамбль», свой театр с «Голубем» Пикассо в качестве эмблемы на занавесях подобно МХАТовской Чайке.
Режиссерская работа дала ему возможность на деле апробировать свою теорию эпического театра, которой в отличие от драматического, призывающего зрителя лишь к сопереживанию происходящему на сцене или действующего наркотически-усыпляюще, должен учить открывать новое, заставлять думать, воспитывать классовое сознание, политически активизировать, направлять на переустройство мира, с так называемым «эффектом отчуждения» — лишением события или действия его характерных черт для того, чтобы вызвать удивление и любопытство.
Опыт удался. Его вещи, с насыщенностью драматического поля и колоссальной энергетикой, пользовались огромным успехом, шли при полных аншлагах. Достать на них билеты было невозможно, так как на представления «Берлинского ансамбля» съезжались театралы и критики со всего мира. Да и сам театр успешно гастролировал по разным странам, в основном социалистическим.
Не заставили ждать и награды. В 1951 году Брехт был удостоен Национальной премии ГДР 1 степени, в 1953 -м — стал Президентом германского ПЕН-центра, в 1954 — Вице-президентом Академии Искусств ГДР, а в 1955 — лауреатом Международной ленинской премии «За укрепление мира между народами».
И вот на самом пике славы в 1956 году его жизненный путь преждевременно закончился. Впереди — вечность и покой обретенный на престижном кладбище Доротеен-Фридрих-хоф рядом Гегелем и Фихте, а у всего социалистического лагеря во главе с Советским Союзом — разочарование по поводу завещания, согласно которому все его литературное наследие перешло Западной Германии.
1998