В девятом классе у нас произошла смена учителей по нескольким предметам. Литературу стала преподавать недавно пришедшая в школу Елена Яковлевна Теплова.
Как сейчас помню первый урок, на котором она два часа рассказывала о российской литературе и искусстве второй половины XIX века. Наш класс, в большинстве своем не хватавший звезд с неба, обычно трудно было чем-то заинтересовать, на этот раз сидел на удивление тихо. После эмоционального рассказа, длившегося спаренный урок, всех удивил Витька Шевченко, выдавшего резюме: «Здорово трепалась!»
Не знаю, как для других, но для меня встреча с Еленой Яковлевной сыграла огромную роль. Началось же все с того, что она, решив нас «прощупать», задала первое сочинение на самую банальную тему «Мой любимый писатель». Я, как, собственно говоря, и другие, не стала особенно утруждаться и перекатала из прошлогоднего учебника что-то про Пушкина.
Каковым было мое удивление, когда под последней строчкой двенадцатилистовой тетрадки, исписанной наполовину, стояла жирная красивая двойка. И это притом, что в тексте не встретилось ни единой грамматической ошибки! Как такое могло случиться? У предыдущей учительницы Генриетты Андреевны такая работа вытянула бы на чистую пятерку. Это было непонятно.
Так как в своем недоумении я была отнюдь не одинока, учительница потратила целый урок на то, чтобы объяснить, в чем дело. Уяснив, «в чем зарыта» собака, я вернулась домой и вытащила из шкафа одну из своих любимых книг. Это была «Повесть о первой любви». Р. Фраермана, где рассказывается о первом чистом чувстве, непростом взаимоотношении героев и обстоятельств, вследствие которых к концу повествования они удивительно быстро взрослеют.
Я трудилась, как могла. Но, как понимаю сегодня, написанное абсолютно не тянуло на шедевр. Тем не менее, эта проба пера, исключительно эмоциональная, а, самое главное, личная и искренняя, заставила посмотреть Елену Яковлевну на меня другими глазами. И с тех пор, игнорируя классические темы задаваемых сочинений, я выбирала исключительно вольные, которые медленно, но верно, учили меня думать и рассуждать.
На уроках Тепловой сухие строчки учебников исчезали, магическим образом превращаясь в интереснейшие истории. Она, человек одинокий, жила работой, а потому старалась дать своим ученикам как можно больше, заинтересовать тем, что было дорого ей самой.
В 60-х годах прошлого века школьные программы менялись. Многие авторы, еще недавно запрещенные, вошли в учебники литературы. И мы с упоением слушали, как она читает Есенина и Блока, заставляя нас чувствовать музыку стиха. Да и о других авторах непременно рассказывала что-то особенное. За давностью лет я, естественно, многое забыла. Но одну историю, связанную с Вл. Маяковским, помню хорошо.
Это было в 1928 году в Париже. Через Эльзу Триоле, сестру Лили Брик, поэт познакомился с Татьяной Яковлевой. Он страстно влюбился и, предложив руку и сердце, хотел ее увезти с собой. Когда же в ответ получил завуалированный отказ, поступил следующим образом.
Зашел в одну из оранжерей, оставил хозяину весь свой гонорар, составлявший изрядную сумму, и попросил, чтобы еженедельно в воскресенье его любимой женщине посылался букет роз.
Садовник, оказавшись исключительно порядочным человеком, выполнял обещанное в течение долгих лет. Уже не было Маяковского, в Европе шла война, а цветы все шли и шли по указанному адресу.
Мы учились уже в 10-м, когда Елена Яковлевна решила провести вечер поэзии, темой которого стала стихотворная антология 1917-1964 годов. Выбирать стихи она разрешила нам самим.
Что тут началось! Мы таскали из библиотеки сборники самых разных поэтов, о большинстве которых до этого не имели ни малейшего понятия. Потом, собираясь вместе или в школе, или в исключительно скромном жилище нашей учительницы, делились раздобытым и узнанным, выбирали материал для чтения со сцены. Да и отношение между нами, членами некоего сообщества единомышленников, стало особенным.
К сожалению, этот вечер, в программу которого никак не вписывались танцы, обычно венчавшие подобные мероприятия, мало кого заинтересовал. В зале сидели считанные единицы. Но для нас, принимавших участие в подготовке, он остался в памяти на всю жизнь.
И спустя много лет в голове сложились строчки, обращенные к моей подруге Майке:
Помнишь, вечер, легли уж тени…
На окне они, на стене…
А Сережка читает Есенина:
«Шагане ты моя, Шагане…»
Прошел еще год. И некоторые из нас, вовсе того не желая, нанесли Елене Яковлевне сильную обиду. Обстояло же дело так. В ту пору телевидение во всю набирало силу. Модные КВНы собирали перед голубым экраном неимоверное число зрителей. А потому, не желая отставать от жизни, региональные станции проводили свои мероприятия подобного плана.
Не остался в стороне и ташкентский телецентр, пригласивший на турнир команды двух школ. Нашей, 50-й, и 110-й, считавшихся лучшими в городе. За подготовку нашей команды взялась другая учительница, имени которой я, увы, не помню.
Как выяснилось потом эта красивая молодая женщина с короной косы вокруг головы, была в конфронтации со многими учителями из-за того, что, то ли уже вышла замуж, то ли еще крутила роман с бывшим учеником нашей школы.
Такое поведение для Елены Яковлевны, человека нервного и категоричного, всю жизнь прожившего вдвоем с матерью и придерживающегося определенных нравственных принципов, было, естественно, неприемлемым.
Понимая в душе, что совершаем своего рода предательство, мы скрывали от нее, то, что делалось. Но она, естественно, обо всем узнала. С колоссальной обидой высказала свои претензии и изменила свое отношение к тем, кто поступил по отношению к ней некрасиво. Мы что-то бормотали в свое оправдание, но это не изменило ситуации. Человек чересчур принципиальный, она не сменила гнева на милость. Прежние теплые взаимоотношения уже не восстановились.
Школьная жизнь закончилась, как и полагается, выпускным балом, после которого я Теплову никогда больше не видела. В суете новой жизни она на какой-то период времени стерлась из памяти. Но прошли годы, и я все чаще и чаще стала вспоминать с благодарностью этого человека, приоткрывшего дверь в богатейшую сокровищницу чувств и мыслей, называемую хорошей литературой.
2008