История о том, как судьба свела двух людей и что из этого вышло

Недавно мне довелось побывать в друзской деревне Дальят-Кармель, находящейся около Хайфы. Симпатичное место, приятные люди. Главной же целью моей поездки было посещение места, где более века назад жил удивительный человек – сэр Лоренс Олифант.

Еще недавно в доме, выбранном для друзского мемориала  Яд-Ле-Баним,  две комнаты были выделены под музей этого «наистраннейшего человека», как называли его современники.

Там стояли шкаф, диван, секретер, висели портреты четы Олифантов, стояло кресло… Сегодня лишь пара портретов да письменный стол.

 Сегодня эта часть дома, к сожалению, запущена. И, вероятней всего, этому месту после ремонта, найдется другое применение. О тех же временах будет напоминать лишь табличка, в которой говорится, что именно здесь Нафтали Инбер, бывший у сэра Лоренса секретарем, сочинил стихи, которые легли на музыку и стали гимном нашей страны.

Впрочем, не будем забегать вперед, а расскажем о героях нашего очерка по порядку. Начнем с такой значимой в истории фигуры как Лоренс Олифант, который родился в 1829 году в Кейптауне, в семье состоятельного шотландского аристократа.

Несмотря на свою родословную и планы стать адвокатом, систематического образования не получил. С юных лет им овладела страсть к путешествиям. А желание рассказать об увиденном  нашло отражение в двух книгах, опубликованных к 24 годам. Это «Поездка в Катманду», куда он отправился вместе с Джаном Бахадуром, будущим правителем Непала, и «Черноморское побережье России осенью 1852 года, путешествие вниз по Волге и по стране донских казаков».

За первыми ласточками последовали другие многочисленные сочинения, в которых нашли отражение впечатления от поездок, встреч, событий, имевших место в его неспокойной, полной приключений жизни.

Олифант, будучи секретарём лорда Элджина, генерал-губернатора Канады, участвовал в первой британской экспедиции вглубь Японии;  в военном походе 1857 года против китайцев, связанном со скандальной историей торговли опиумом; препятствовал планам Наполеона III по объединению Италии; состоял при Омер-паше, командовавшем турецкой армией во время Крымской войны.

В 1861 году, в  возрасте 32-х лет, занял пост первого секретаря британской миссии в Японии. Впереди Олифанта ждала блестящая карьера на поприще дипломатии. Но все изменил, как это быват  нередко, Его Величество Случай.

Это произошло после того, как на британскую миссию напал некий бесшабашный ронин (самурай-одиночка), ратовавший за изгнание европейцев со своей земли. Сильно пострадав в неравной схватке (тяжелое ранение руки давало знать о себе до конца жизни), Лоренс вернулся в Лондон с уверенностью в том, что должен оставить дипломатию и серьезно заняться политикой, не бросая литературы. И из-под его пера вышла сатирическая повесть «Пикадилли»,  ставшая исключительно популярной среди молодежи. Более того, это произведение помогло ему оказаться году на парламентской скамье в Палате Общин, где он просидел три года.

И снова поворот судьбы. Олифант попал под влияние американского мистика-спирита Томаса Харриса. Поначалу пытался следовать учению Харриса, не меняя своего образа жизни. Но  «учителя» это не устраивало. Он требовал абсолютного и безоговорочного подчинения, обещая взамен «самодисциплину, самооткрытие и полное обновление жизни».  А потому Олифант, разорвав все свои связи, уничтожив перспективу карьеры, в 1867 году отправился к нему.

О том, как и почему это произошло, в некоторой степени отражено в ряде его произведений, где фактически рассказывается собственная история самого автора, в определенной степени отождествляющего себя с героем.

Немалую роль в принятии этого решения сыграла духовная близость Олифанта с матерью, ставшей также рьяной поклонницей Харриса, поверившей ему столь безоговорочно, что, не задумываясь, сменила комфорт лондонского дома на тяготы бытия в общине «Братство новой жизни».

Пожертвовав секте все сбережения, Олифанты отправились в США, где поселились на берегу озера Эри, в посёлке Броктон с целью постижения высшего смысла жизни.

На деле все оказалось не столь романтичным. Леди Олифант  приходилось готовить еду, мыть посуду, убирать в доме; а Лоренс, получивший имя Вудбайн (Лесной Хмель), должен был чистить конюшни, носить воду и выполнять прочую грязную работу, получая  в награду отбросы и объедки.

Некоторым членам общины разрешалось время от времени покидать Броктон для того, чтобы заработать для общего котла денег. После трех лет пребывания в лагере получил такое право и Олифант, вернувшийся в Европу в роли корреспондента газеты «Таймс».

В то время шла франко-прусская война, а потому информация, которую Олифант отправлял из Парижа, была особенно ценна. Пользуясь случаем, он также пытался пропагандировать идеи своего учителя среди английской аристократии. 

Живя в Париже,  Лоренс в 1871 году  встретил прелестную девушку. Страстно влюбился. Раз и навсегда. Элис Лестрэнж тоже происходила из состоятельного аристократического рода, жившего в Норфолке. И несмотря на сопротивление родственников, явно недовольных ее выбором, прежде всего из-за разницы в возрасте (она была на 18 лет моложе своего избранника), в  1872 году они поженились.

Против этого брака возражал и Харрис, проповедовавший пожизненное безбрачие. Но, заполучив приданое невесты, которую Лоуренс сумел увлечь идеями харрисовского учения, разрешил им войти в коммуну на условиях духовного общения.

Деятельность Олифанта требовала постоянных отлучек из Броктона, где во время его отсутствия Харрис, считавший себя всемогущим пророком, не давал спокойно жить его жене, убеждая, что именно он, а не муж, ее истинный «духовный брат».

Именно этот факт и вернул Лоренса к нормальной жизни. Он оставил общину вместе с супругой, которая успела попасть под влияние харизматической личности «наставника».

А когда в 1881 году Олифант решил поставить окончательную точку в своих взаимоотношениях с Харрисом и изъять свои средства из общины, то обнаружил что того на месте нет. Гуру перебрался в Калифорнию, бросив тех членов, которые ему были уже не нужны. Среди них находилась и тяжелобольная раком леди Олифант.

Несмотря на свое состояние, она отправилась с сыном в Калифорнию, но встреча с Харрисом кончилась трагично. Деньги вернуть не удалось, а стресс привел к тому, что мать Лоренса слегла и через шесть дней отправилась в мир иной.

На происшедшее Олифант прореагировал весьма своеобразно. Мысленно отделив доктрину Харриса от его личности, продолжал проповедовать учение, выступая уже в роли учителя. О своих же отношениях с «гуру»  он  описал в романе «Масоллам», вышедшем в свет в 1886 году. Правда, изобразил своего учителя  в завуалированном виде, представив как зловещую личность,  наделенную необычными способностями, напоминающую суфия  — исламского мистика (священника, мага и целителя в одном лице).

Вырвавшись из страшного плена, Лоренс, наделенный  неиссякаемой энергии, нашел себе новое применение. Он занялся волновавшей тогда просвещенные умы проблемой «оздоровления» Турции посредством подъема экономического и культурного уровня ее азиатских провинций, что могло бы обеспечить мир в Европе.

Согласно его мнению, осуществление этого проекта следовало  начинать с заселения Эрец-Исраэль евреями, что дало бы в будущем британской короне владение сначала Палестиной, а потом  и другими регионами Ближнего Востока.

В 1878 году он представил премьер-министру Дизраэли свой план возвращения евреев на Святую Землю. А год спустя, несмотря на негативное отношение турецких властей, с рекомендательными письмами лордов Бенджамина Дизраэли и будущего премьер-министра Роберта Солсбери, отправился в Палестину с целью создания еврейского поселения в Гиладе, о чем он впоследствии написал в книге «Страна Гилад».

Надо отдать Олифанту должное. Задолго до Декларации Бальфура, до появления книги Теодора Герцля «Еврейское государство», даже до возникновения движения «Ховевей Цион», положившей начало еврейскому заселению Эрец Исраэль, Лоренс сформулировал  практическую идею создания в северной части Палестины еврейской колонии.

В 1882 году Олифант ступил на Святую Землю. Среди  сопровождавших его людей был секретарь по имени Нафтали Герц Имбер, на личности которого хочется остановиться особо.

Он родился в 1856 году в галицийском местечке Злотчев, входившем в состав Австро-Венгерской империи, где на государственном уровне запрещалась любая дискриминация по религиозному признаку. А потому евреи жили весьма вольготно. И десятилетний мальчик, чувствовавший себя частью этого государства, написал поэму Австрия», в которой звучали восторженные слова в честь императора Франца-Иосифа. Они привели монарха в восторг, и тот вручил молодому поэту награду.

Пытливому и непоседливому подростку было душно и тесно в маленьком городке, а потому при первой же возможности он перебрался в районный административный центр Броды. Здесь он познакомился с известными литераторами И. Щуром и А. Крохмалем,  узнал о таком прогрессивном движении как «Хаскала», основоположником которого был еврейско-немецкий философ Моисей Мендельсон, живший в XVII веке. Суть его заключалась реформе иудаизма и системы традиционного образования, очистка  древнееврейского языка от средневековых напластований,  получение евреями современных научных знаний.

Далее Имбер отправился сначала во Львов, затем в Яссы (Румыния). Побывал в Венгрии и Сербии. И где бы он ни появлялся, первым делом знакомился с жизнью местных евреев. Свои впечатления выражал в стихах. Писал он так же о вожделенном далеком Иерусалиме, о Палестине, где в то время возникло новое еврейское поселение Петах-Тиква.

Не удивительно, что Нафтали бесконечно обрадовался предложению стать секретарем по еврейским вопросам сэра Лоренса Олифанта, с которым познакомился во время путешествия по Балканам. Ведь тот как раз и собирался в те края.

Между этими людьми столь разными по происхождению, но схожими по  непоседливости, любознательности и образу мыслей, возникла теснейшая духовная связь. Тем более что Лоренс, не имевший детей, относился к молодому человеку, бывшему намного младше, как к собственному сыну. 


Они поселились в Хайфе, в Немецкой Слободе, в доме  № 16,  принадлежавшем столяру Карлу Ольсдорфу, который перебрался в Яффо. Сначала Олифанты снимали этот дом, а затем выкупили. На память о прежнем хозяине осталась надпись над входом: «Блаженны хранящие откровения Его, всем сердцем ищущие Его. Они не делают беззакония» (слова из 118 Псалма царя Давида) Теперь там имеется и табличка «House Olifant» («Дом Олифанта»).

В этом двухэтажном доме, из окон которого открывался прекрасный вид на гору Кармель, все были поистине счастливы. Лоренс занимался своими делами: предпринимал исследовательские поездки по Палестине, а потом в «New York Sun” и «Jewish Chronicle» публиковал заметки как о жизни людей данного региона, так о его истории, которую «открывали» археологические находки. Эти заметки легли в основу книги «Хайфа, или жизнь в современной Палестине» (1887 г.).

Надо сказать, что Олифант сделал немало  для развития Эрец Исраэль вообще и Хайфы в частности. Инвестировал средства в железную дорогу до Трансиордании, территории, проходившей на юге через пустыню Негев до Акабского залива; оплатил постройку последнего этажа гостиницы «Кармель», принимал живейшее участие в основании еврейских поселений в Зихрон-Якове и Рош-Пине.

Что касается его супруги, то по окончании домашних дел она с удовольствием играла на фортепьяно в Общественном доме,  стоявшем напротив, каталась на лошади по окрестностям. При этом она делала интересные фотографии, которые вместе с ее рисунками (Элис была талантливой художницей) нередко становились иллюстрациями к заметкам  мужа.

В 1884 году они вместе написали книгу «Симпневмата, или Силы эволюции, действующие ныне в человеке», где излагается учение о «двойниках» и «об идеальном обществе гермафродитов, члены которого размножаются искусственными, несексуальными способами». Это произведение вызвало необыкновенный интерес, докатившийся до королевы Виктории, которая во время обеда  в Балморале (это было в 1886 году, во время визита автора в Англию) попросила прислать ей один экземпляр.

Широте интересов Олифанта можно только поражаться. Он  был одним из первых ученых, заинтересовавшихся религией друзов, которых называл  “мистиками с Ливанских гор”, считая, что их представления имеют связь с китайской теологией.

Есть мнение, что ему, одному из немногих европейцев, довелось  увидеть тайные религиозные книги друзов, написанные чернилами разного цвета, меняющих смысл слов и понятий.

Его работы по вопросу религиозного устройства друзской общины имеют ценность для ученых и ныне.

Интерес к этому народу побудил Олифанта приобрести на окраине друзской деревни Дальят-аль-Кармель участок, где  был построен добротный дом в стиле английских средневековых замков. Об этом доме можно прочитать у Филиппа Хендерсона, биографа Олифанта. 

«При раскопке под фундамент они натолкнулись на массивный обработанный каменный блок, нашли остатки карниза, римскую монету времен императора Константина, керамические осколки мозаик, глиняную и стеклянную посуду. Большой древний сосуд они поставили у себя во дворе, а склеп неподалеку от дома использовали как винный погреб… Хотя они не затевали ничего особенного, местным людям дом Олифантов представлялся дворцом. Фактически он стал достопримечательностью Кармела».

Надо отметить, что археологические находки в то время были делом весьма обыденным, а потому Эрец-Исраэль была буквально наводнена людьми интересующимися археологией, очарованных экзотикой восточного колорита. Все это занимало и леди Олифант,  которая вела дневники, дела акварельные зарисовки в английском стиле.

Бесконечно рад пребыванию в этих местах был и Имбер.  Оказавшийся на деле плохим секретарем, он был хорошим поэтом, писавшим проникновенные стихи об этой земле, первых поселенцах, будущем Эрец Исраэль. Их печатали местные газеты, перепечатывали на листовки.

При поддержке Олифанта в 1886 году в Иерусалиме был издан его первый сборник «Баркай» («Утренняя заря»), в который вошла и написанная еще Румынии «Наша надежда». Та самая, что переменив название “Тикватейну” (“Наша надежда”) на “Атикву” (“Надежда”),  стала гимном нашей страны.

Но ведь гимн это не только слова, но и музыка, имеющая свою историю. Вопреки мнению, что это народная мелодия или заимствование из симфонической поэмы “Влтава” чешского композитора Сметаны, с которой совпадают некоторые музыкальные фразы, у нее имеется конкретный автор. Это поселенец из Ришон-ле-Циона, талантливый музыкант Шмуэль Коэн, выходец из Бессарабии, знакомый с одним из мадригалов «La Mantovana» итальянского композитора Джузеппино дель Бьядо (XVI в), напев которого он и использовал для своей песни в 1888 году.

Песня тут же завоевала популярность. Ее стали петь не только в Эрец-Исраэль, но и в  Польше, Германии, России, Румынии, Венгрии и Франции… Она стала гимном сионистского движения, исполнялась на съездах и конгрессах. Сразу же после образования государства была признана его гимном де-факто. Однако официальный статус за этим произведением был закреплён решением Кнессета совсем недавно, лишь в 2004 году.

Но мы несколько отвлеклись. Вернемся к нашим героям и обнаружим, что находясь постоянно в обществе красивой молодой женщины (они жили в одном доме, вместе путешествовали, вместе появлялись на людях), Нафтали просто не мог не влюбиться в жену своего патрона. И наряду со стихотворениями о любви к израильской земле появились посвященные прекрасной и недоступной Элис.

Как прекрасна, ты, Земля Израиля,

свежи и приятны плоды твои.

Прелестны твои укромные

долины и холмы твои нежны глазу.

 Как прекрасна, ты, Земля Израиля,

ароматы твоих цветов пьянят и манят,

и трели птиц в рощах твоих

подобны звукам чудесной лиры.

Как прекрасна, ты, Земля Израиля,

и как же прекрасна, ты, Элис Олифант

Какая женщина могла бы остаться к этому равнодушной? Элис, чувствуя неукротимую, неистовую силу, металась, ибо не могла ни  принять ее, не отвергнуть. Возникшая неловкая ситуация не могла продолжаться бесконечно. И Имбер покинул дом, бывший для него поистине родным.

Впрочем, семейная идиллия Олифантов продолжалась недолго. В декабре 1885 года во время путешествия к Тивериадскому озеру (так  в те времена назывался Кинерет), Элис по одним сведениям заболела воспалением легких, по другим — подхватила лихорадку, и ее организм, подорванный тяготами американской жизни в секте, не выдержал.

2 января 1886 года ее не стало. Лоренс, лежавший в постели в связи с тяжелейшим приступом лихорадки, не смог присутствовать на похоронах. В бреду он, до конца не понимая масштаба трагедии,  говорил о том, что после смерти они будут более близки, нежели прежде. 

Элис похоронили на хайфском кладбище темплеров, где над ее могилой под сенью олеандров стоит каменное надгробье, на фронтоне резной вензель обрамляет первую букву имени. А друзы из Далият эль-Кармель до сих пор передают из уст в уста рассказы об  удивительной женщине, прекрасно  игравшей на фортепиано, лечившей больных, обучавшей детей и помогавшей бедным.

После ее смерти Лоренс задержался в Палестине недолго. В ноябре 1887 года отправился в Англию. Через некоторое время женился на Розамунде Дэйл Оуэн, внучке известного социалиста-утописта.

Этот странный брак, в котором Розалинда старалась соблюдать целомудрие, продлился недолго. Через несколько месяцев после свадьбы, 23 декабря 1888 года Олифант умер. Его палестинское имущество перешло во владение вдовы, которая, похоронив супруга, вновь вышла замуж за художника по фамилии Темпльтон. Они поселилась в хайфском доме в Немецкой слободе. Виллу же в Дальят-ха-Кармель выгодно продали.

Розамунде снова не повезло. Через два года сэр Темпльтон, впавший в депрессию, решил совершить путешествие в Бейрут. По одним данным он покончил с собой, выбросившись в море с борта корабля, по другим – утонул во время купания. Более по этому поводу неизвестно. А вдова навсегда покинула Святую Землю, продав дом в Хайфе, который после этого не раз менял владельцев.

В конце XIX века он принадлежал компании «Asia Company», занимавшейся проектом железной дороги Хайфа-Дамаск, затем здесь размещалась гостиница «Виндзор», потом — дом престарелых. Сегодня он стоит бесхозный, с заколоченными дверьми и зияющими дырами окон, ожидая своего возрождения.

Поставив точку в истории с Олифантами, вернемся к Имберу. Поискав счастья в разных странах (он побывал в Александрии, Каире, Константинополе, Бомбее), пожил в Лондоне, где сотрудничал в «Jewish Standard», он близко сошелся с Исраэлем Зангвилом, еврейским писателем, попросившим обучить его ивриту, и в виде эксперимента перевел на английский такие имберовские стихи как «Ха-Тиква» и «Мишмар ха-Ярден», а своего учителя изобразил в образе нищего поэта в книге «Дети гетто», которая по сей день считается я одним из лучших произведений англо-еврейской литературы, где исключительно колоритно, с большим юмором  описан быт  еврейских районов лондонского Ист-Энда.

Но Имберу на месте не сиделось. Он, называвший себя «катящимся камнем», в 1892 году отправился в США. Исколесил всю страну «от Сан-Франциско до Лос-Анджелеса и от Эль-Пазо до Денвера». Некоторое время редактировал  газету «Ариэль» в Бостоне.

В Америке всячески помогал И. Зангвилу, основавшему Еврейское территориальное общество (ЕТО) с целью создания еврейского государства в любой части мира, доступной для массовой эмиграции, при поддержке филантропических обществ организовал переселение нескольких тысяч ашкеназских евреев в американский штат Техас.

В конце концов, Нафтали осел в одном из самых бедных кварталов Нью-Йорка. Постоянной работы найти не сумел. Занимался тем, что перевел на иврит с английского (!) «Рубаи» Омара Хайяма;  издал два сборника своих стихотворений «Баркай хе-хадаш» («Новая утренняя заря», Злочев, 1900) и «Баркой ха-шлиши» («Третья утренняя заря», Н.-Й., 1902). В основном зарабатывал на жизнь случайными публикациями статей на темы «Каббала» и «Талмуд».

Но его губила страсть к спиртному, провоцировавшая болезни, не дававшая возможности доводить начатое до конца.

Несмотря на это, Имбер всегда производил на окружающих
сильное впечатление, о чем свидетельствует единодушное мнение всех, встречавшихся с ним в последние годы жизни. Так, его лечащий  врач М. Рейзин писал в своих воспоминаниях: «Большая душа, открытая добру. Человек, блуждавший дорогами жизни и сохранивший глубокое уважение к поэзии».

До конца жизни Имбер принимал все, связанное с еврейством, исключительно близко к сердцу. Внимательно следил за тем, что происходит в мире. Он глубоко переживал погромы, охватившие юг России. Был одним из тех, кто посвятил стихи кровавым  кишеневским событиям. Оказывая денежную помощь еврейским беженцам из Галиции, убеждал их в том, что надо не эмигрировать в США, а репатриироваться в  Палестину.

Он гордился зарождением еврейской самообороны и восторгался  поступком еврея Пинхаса Дашевского, совершившего покушение на жизнь Павулаки Крушевана, главаря подстрекателей еврейского погрома в Кишиневе, несмотря на то, что оно закончилось неудачно (черносотенец был легко ранен, а Дашевский, отдавший себя в руки полиции, получил 5 лет каторги). «Наконец-то мы научились реагировать на погромы как нормальные и гордые дети нормального и гордого народа», — констатировал этот факт.

К этому времени его «Атиква» уже стала неофициальным гимном сионистского движения, и члены его исполняли ее на своих собраниях. И вот однажды произошел такой казус. Имбер решил посетить одно из заседаний сионистского руководства в Нью-Йорке, но его, сильно пьяного,  в зал не пустили. Стоя за дверью и слушая как по окончании собрания поют «Атикву», он с усмешкой произнес: «Меня выгнали, но от моей песни никогда не избавитесь».

Однажды произошло нечто невероятное. Кто-то распространил слух, что поэт умер. И редактор еврейской газеты опубликовал некролог, в котором искренне сожалел о кончине этого замечательного, неординарного человека. Когда же через несколько дней тот, о ком редактор писал, переступил порог его кабинета и спросил: «Можно ли получить несколько экземпляров того номера, где обо мне был напечатан такой замечательный некролог?», с тем едва не случился инфаркт.

В то время Нафтали писал очень мало. Незначительные гонорары и деньги, получаемые в качестве пособия, назначенного ему американским юристом Меиром  Сульцбергером, тратил  в барах и пивных Манхэттена.

Предчувствуя свою кончину, послал в один еврейский журнал, издаваемый в Польше, стихотворение, где размышлял о своем месте в жизни народа: «Они будут петь мои песни в радости, но забудут мое имя, вспомнив его, когда будут со мной прощаться».

Так и произошло. Когда 9 ноября 1909 года, в возрасте 43-х лет Имбер скончался, начался спор о том, где его хоронить, разрешившийся в пользу Нью-Йорка. Похороны вылились в колоссальную процессию, в которой участвовали тысячи людей. Возглавлявшие шествие несли  транспарант со словом «Атиква».

А через 44 года после смерти поэта, в 1953 году,  его останки  были перевезены на корабле «Тель-Авив» в Израиль и захоронены в Иерусалиме. Над могилой прозвучали бессмертные слова гимна:

Еще не потеряна наша надежда —
Надежда в две тысячи лет…
Быть свободным народом на нашей собственной земле,
На земле Сиона и Иерусалима.

Имбер ничуть не ошибался в значимости сочиненной им песни. Не случайно порой вместо своего имени ставил подпись: «Автор «Атиквы».

В годы британского мандата «Атиква» была  неофициальным гимном еврейского ишува;. 14 мая 1948 года после провозглашения Государства Израиль ее исполнили участники исторической церемонии, проходившей в Тель-Авиве. С тех пор все официальные церемонии, как в стране, так и за рубежом сопровождаются оркестровым исполнением  этой вещи в оркестровке композитора и дирижера  Пауля Бен-Хаима (Франкенбургера).

Интересный факт. В апреле 1918 года на благотворительном концерте в Народном доме Петрограда наряду с  другими еврейскими песнями,  Ф. Шаляпин исполнил и «Атикву»

2012

Фотография Лоренса Олифанта взята в
http://www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=28188965

Фотография Имбера взята Нафтали Герц Имбер — JewAge

Использованный материал

Philip Henderson
The life of Laurence Oliphant : traveller, diplomat and mystic  

Laurence Oliphant (author) — Wikipedia 

Naftali Herz Imber — Wikipedia

התקווה – ויקיפדיה

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: